– А там глубоко? – Она кивнула на середину реки.
– Да нет, не особо, – ответила Эва. – Метров восемь или девять – не больше.
– Но это же глубоко!
– Нет. Самое глубокое место в мире находится в Тихом океане, – произнесла она задумчиво. – Это такая впадина. Ее глубина одиннадцать тысяч метров. Вот это, я понимаю, глубоко.
– Не хотелось бы мне там купаться. Ты все знаешь, мамочка, я не думаю, что учительница знает про эту… впадину. Я хочу розовый рюкзак! – неожиданно выпалила она.
Эва замерла.
– М-м-м, – нерешительно сказала она. – Он симпатичный. Но, видишь ли, он ужасно быстро пачкается. Мне больше нравятся коричневые. Я хочу сказать – рюкзаки для школы. Ты видела? Я имею в виду – такие, с какими ходят взрослые ребята.
– Но я ведь еще не взрослая. Я же только в первый класс пойду.
– Да, верно, но ты растешь, а я не смогу покупать тебе новый рюкзак каждый год.
– Но ведь у нас сейчас больше денег, правда?
Эва не ответила. Услышав вопрос, она быстро обернулась, чтобы посмотреть, не идет ли кто-то за ними. Такая у нее появилась привычка. Эмма подняла палочку и сунула ее в воду.
– А почему в воде пена? – продолжала она. – Такая желтая, противная… – Она била по воде палочкой. – Что, опять в школе спросить?
Эва по-прежнему молчала. Она тоже сидела, подтянув колени к подбородку. Мысли ее были далеко-далеко. Глаза затуманились, фигурка Эммы размылась. Река напомнила ей о чем-то. Теперь она видела там, в черной воде, лицо, круглое, с узкими глазами и черными бровями.
– Ложись на кровать, Эва!
– Что? Зачем?
– Делай, что говорю! Ложись на кровать!
– А можно в «Макдоналдс»? – спросила Эмма.
– Что?! Да, конечно. Пошли в «Макдоналдс», там, по крайней мере, тепло.
Эва встала, все еще пребывая в некоторой отключке, и взяла дочь за руку. Покачала головой и посмотрела на реку. Лицо пропало, но она знала, что оно вернется; может быть, это лицо будет преследовать ее до конца жизни. Они снова вскарабкались на пешеходную тропинку и медленно побрели назад в город. Больше на тропинке никого не было.
Эве казалось, что ее мысли живут как бы отдельно от нее, разбредаются, идут каждая своим путем, задерживаясь на том, о чем она предпочла бы забыть. Река бурлила, Эве все время чудилось, что на поверхности появляются какие-то неясные, причудливые фигуры. Когда же они, наконец, исчезнут? Когда же она обретет покой? А время шло… Один день, потом другой, потом еще один – вот и шесть месяцев прошло.
– А можно мне гамбургер с детским подарком? Он стоит тридцать семь крон, ведь у меня нет Аладдина!
– Хорошо.
– А ты что будешь, мама? Курицу?
– Пока не знаю.
Она не могла оторвать взгляда от черной воды, при мысли о еде ее даже затошнило. Она вообще никогда не думала о еде. Сейчас она смотрела, как река то поднимается, то снова опускается – вся в хлопьях серо-желтой пены.
– Ведь у нас же сейчас больше денег? Да, мамочка? Можем есть, что захотим, правда?
Эва не ответила. Она вдруг остановилась и крепко зажмурилась. Прямо на поверхности воды болталось что-то серо-белое. Оно слабо качалось на воде, прибитое к берегу сильным течением. Она не могла отвести от этого глаз и совсем позабыла про девочку, которая тоже остановилась и которая видела гораздо лучше матери.
– Там… человек! – прокричала Эмма осипшим голосом. Она вцепилась в материнскую руку, глаза ее широко раскрылись от изумления. Несколько секунд они стояли, как приклеенные, и, не отрываясь, смотрели на бесформенную, очевидно полуразложившуюся фигуру, качающуюся среди камней ногами к берегу. Человек лежал на животе.
На затылке у него волос было совсем мало, они видели пятнышко-плешь. Эва даже не заметила, как пальцы впились в кожу, расцарапав ее до крови через свитер, она смотрела на этот серо-белый труп со светлыми спутанными волосами и не могла вспомнить, где она видела его раньше. Но кроссовки – сине-белые, высокие, полосатые кроссовки… Внезапно она ощутила во рту вкус крови.
– Там человек, – снова сказала Эмма, уже тише.
Эве хотелось закричать. В горле что-то клокотало, но она не могла произнести ни звука.
– Он утонул. Бедняга. Утонул, Эмма!
– А почему он такой страшный? Он же, как желе!
– Потому что, – она запнулась, – потому что прошло много времени.
Она закусила губу так сильно, что губа треснула. Опять вкус крови. Она пошатнулась.
– Давай его перевернем!
– Ты что, с ума сошла? Это дело полиции.
– А ты им позвонишь?
Эва обхватила дочь рукой за пухлые плечики и подтолкнула по направлению к дороге. Она посмотрела через плечо, как будто ожидая внезапного нападения и не зная, с какой стороны оно последует. При въезде на мост стояла телефонная будка; Эва тащила дочку к ней и одновременно шарила по карманам в поисках мелочи. Наконец она нашла пятикроновую монетку. Полуразложившийся труп так и стоял у нее перед глазами, как дурное предзнаменование. Она только-только успокоилась, время как бы покрыло все ужасные воспоминания слоем пыли, кошмар слегка поблек. Но сейчас сердце ее под свитером громко стучало, она почти потеряла контроль над собой. Эмма молчала. Испуганными серыми глазами она смотрела на мать. Они остановились.
– Жди здесь. Я позвоню и попрошу их приехать и забрать его. Никуда не уходи!
– А мы будем их ждать?
– Нет, не будем.
Эва прошмыгнула в телефонную будку, стараясь не поддаваться панике. В ее голове роились тысячи мыслей и идей, но она отбросила их одну за другой. А потом быстро приняла решение. Потными пальцами она опустила в прорезь монетку и быстро набрала номер. Отец поднял трубку. Голос у него был очень усталый, ей показалось, что он отвечает спросонья.
– Это я, Эва, – почти прошептала она. – Я что, тебя разбудила?
– Да, но мне все равно уже пора было вставать. А то скоро круглые сутки буду дрыхнуть. Что-то случилось? – пробурчал он. – Ты чем-то взволнована. И не спорь со мной, я слышу по голосу, я тебя хорошо знаю.
Голос его был сухой и немного хриплый, но все равно решительный, ей всегда нравилась эта решительность в его голосе. Он возвращал ее к действительности.
– Нет, все в порядке. Мы с Эммой решили немного пройтись и как раз шли мимо телефонной будки.
– Дай-ка ей трубку!
– Она сейчас у воды.
Она следила за цифрами в окошечке телефона-автомата, у нее уже почти не осталось времени, она быстро посмотрела на Эмму, нос девочки прижался к стеклу будки. Прижатый к стеклу нос был похож на комок марципана. Интересно, могла ли она слышать их разговор?
– У меня нет больше мелочи. Давай мы лучше к тебе как-нибудь подъедем! На днях. Если ты не против…
– А почему ты говоришь шепотом? – подозрительно спросил отец.
– Разве? – произнесла она немного громче.
– Обними за меня мою девочку. Я тут для нее кое-что припас, так что непременно приезжайте.
– Что?
– Школьный рюкзак. Ведь ей же осенью понадобится рюкзак, правда? Я подумал, что этот расход вполне могу взять на себя, тебе и так нелегко приходится.
Если бы он только знал! Но вслух она произнесла:
– Папа, как мило с твоей стороны! Но она уже решила, какой именно рюкзак хочет. Его можно обменять?
– Да, конечно, хотя я купил именно такой, какой мне посоветовали. Розовый, кожаный…
Эва постаралась, чтобы голос ее звучал, как обычно:
– Ну, пока, папа, денег больше нет. Береги себя! – Раздался щелчок, и связь прервалась. Цифры в окошечке исчезли.
Эмма прыгала от нетерпения.
– Они сразу же приедут?
– Да, сказали, что машина выезжает. Пошли в «Макдоналдс». Они позвонят, если мы им понадобимся, не сейчас, может быть, позже, они с нами свяжутся. Ведь это, по правде говоря, не имеет к нам никакого отношения. – Она говорила, как в бреду, запыхавшись, как от быстрого бега.
– А мы не можем подождать и посмотреть, как они подъедут? Ну, пожалуйста!
Эва покачала головой. Перебежала улицу наискосок, на красный свет, волоча за собой Эмму. Они довольно забавно смотрелись, эти двое. Эва – высокая и худая, с узкими плечами и длинными темными волосами, и Эмма – толстенькая и широкая, с кривоватыми ногами и походкой вразвалочку. Обе замерзли. И город тоже замерз от холодных порывов ветра с реки. «На редкость негармоничный город, – подумала Эва. – Как будто он никогда не может быть по-настоящему счастливым, потому что поделен надвое». Сейчас обе части города соревновались между собой: чей статус выше? Северная часть с церковью, кинотеатром и самыми дорогими универмагами; и южная часть с железной дорогой, дешевыми торговыми центрами, пивными и «Винной монополией»[1].
Последнее было очень важно, поскольку обеспечивало постоянный приток человеко-денег по мосту.
– А почему он утонул, мама? – Эмма пристально смотрела в лицо матери, ожидая ответа.
– Не знаю. Может быть, напился и упал в реку.
– А может, он ловил рыбу и выпал из лодки? Надо было спасательный жилет надевать. А он был старый, мама?
