– Дату рождения.
Босх снова заглянул в документ, а Чу еще ближе наклонился к нему, чтобы рассмотреть текст.
– Так, вот здесь. Девятое ноября тысяча девятьсот восемьдесят первого года. Какая-то чушь…
– Он был слишком маленьким, – кивнул Чу.
Покосившись на напарника, Босх снова посмотрел в бумагу. До него дошло: Клейтон Пелл родился в 1981 году. Следовательно, в момент совершения убийства на сексуальной почве, в связи с которым возникло совпадение его генетических данных, ему было всего восемь лет.
– Именно, – отозвалась Дюваль. – Поэтому я хочу, чтобы вы занялись этим расследованием вместо Шуллера и Долан и потихоньку выяснили, с чем мы имеем дело. Надеюсь, здесь не перепутаны два разных случая.
Босх понимал: если Шуллер и Долан отправили в лабораторию генетический материал старого дела, но пометили его как более свежее, оба эти дела будут окончательно угроблены и не останется шанса решить ни то ни другое.
– Знаю, что у вас на уме, – продолжила Дюваль. – Указанный в документе человек, без сомнения, злодей, но вряд ли он совершил убийство в восемь лет. Тут что-то не сходится. Если напортачили наши, но нам удастся все без шума исправить, нечего впутывать отдел внутренних расследований или кого-то еще. Не стоит выносить сор из избы.
Казалось, лейтенант пытается защитить Шуллера и Долан от отдела внутренних расследований, однако она защищала себя. И Босх прекрасно понимал это. Разве продвинется в полиции лейтенант, оскандалившийся в собственном отделе с представлением улик?
– За какие еще годы отвечают Шуллер и Долан? – спросил он.
– Из тех, что ближе всего к восемьдесят девятому, девяносто седьмой и двухтысячный, – ответил Марциа. – Если они что-то напортачили, это, вероятно, связано с делом из тех лет.
Босх кивнул. Он представлял ситуацию: небрежное обращение с генетической уликой привело к тому, что перепутали два дела. В результате оба загублены и вместе с ними запятнаны все, кто имеет к этому отношение.
– А что мы скажем Шуллеру и Долан? – поинтересовался Чу. – Почему мы вдруг занялись делом, которое вели они?
Дюваль посмотрела на Марциа.
– У них приближается суд, – заметил тот. – В четверг начинается отбор присяжных.
Дюваль кивнула.
– Скажу, что освобождаю их от всего остального, чтобы они сосредоточились на суде.
– А если они не захотят отдавать дело? – не отступал Чу. – Заявят, что справятся и с тем и с другим?
– Поставлю их на место. Есть еще вопросы?
Босх поднял голову.
– Допустим, мы взялись за дело и выяснили, что к чему. Но я, лейтенант, не занимаюсь расследованием деятельности других копов.
– И не надо. Я не прошу вас об этом. Займитесь делом и доложите, каким образом данный образец ДНК был присвоен восьмилетнему мальчишке.
Босх кивнул и поднялся.
– Только не забудьте, – добавила Дюваль, – если что-нибудь обнаружите, прежде чем действовать, поговорите со мной.
– Не сомневайтесь.
Они уже выходили из кабинета, когда Дюваль окликнула его:
– Гарри, задержитесь на секунду!
Босх взглянул на Чу и удивленно изогнул брови. Он не догадывался, о чем пойдет речь. Дюваль вышла из-за стола и закрыла дверь.
– Хотела сообщить, что пришел ответ на ваше заявление о продлении срока службы сверх пенсионного возраста. Вам предоставили четыре года с учетом отработанного.
Босх, не сводя с нее глаз, подсчитал в уме и кивнул. Он просил по максимуму: пять лет без учета уже отработанного. Что ж, надо довольствоваться тем, что дают. Он проработает совсем недолго после того, как дочь кончит школу. Но это все-таки лучше, чем ничего.
– Рада за вас, – улыбнулась Дюваль. – Вы останетесь с нами еще на тридцать девять месяцев.
Судя по тону лейтенанта, от нее не укрылось, что Босх разочарован.
– Все в порядке, – быстро произнес он. – Я тоже рад. Только пока не могу сообразить, что буду делать с дочерью. Но все хорошо. Я доволен.
– Вот и отлично.
Дюваль дала понять, что разговор окончен. Поблагодарив ее, Босх вышел из кабинета. Оказавшись в помещении оперативного состава, окинул взглядом пространство со столами, перегородками и шкафами, наполненными делами. Здесь его дом. И он в нем останется. Пока.
Две комнаты совещаний на пятом этаже были отданы в распоряжение подразделению особо тяжких преступлений, в том числе – отделу нераскрытых дел, входившему в его состав. Чтобы зарезервировать время, детективы, как правило, делали пометку в папке, висящей на двери. Но в этот ранний час в понедельник обе комнаты были свободны, поэтому Босх, Чу, Шуллер и Долан заняли меньшую без предварительного уведомления.
Они принесли с собой дело об убийстве и небольшой ящик с архивными уликами 1989 года.
– Так, – начал Босх, когда все расселись. – Значит, вы на нас не в обиде за то, что мы беремся за это дело? Если в обиде, пойдем к лейтенанту и скажем, что вы хотите продолжать расследование.
– Нет, все в порядке, – ответил Шуллер. – Мы оба задействованы в суде. Поэтому так даже лучше. Это наше первое судебное заседание в этом отделе, и мы хотим проследить за тем, чтобы был вынесен обвинительный вердикт.
Босх кивнул и небрежно открыл дело.
– Тогда просветите нас, что к чему.
Шуллер сделал знак Долан, и та начала излагать суть того, что содержалось в папке, а Босх тем временем переворачивал подшитые страницы.
– Жертва – девятнадцатилетняя Лили Прайс. Ее похитили на улице, когда она в воскресенье днем возвращалась домой с пляжа в Венис. В то время место захвата определили в границах поблизости от Спидуэй и Войедж-стрит. Сама Прайс жила на Войедж с тремя компаньонками. Одна из них была с ней на пляже, а две другие остались дома. Она пропала между двумя указанными пунктами. Сказала, что пошла принять ванну, но в квартире не объявилась.
– Полотенце и аудиоплейер она оставила на пляже, – добавил Шуллер. – Следовательно, собиралась вернуться. Но не вернулась.
– Ее тело нашли на следующее утро на камнях в водостоке, – продолжала Долан. – Девушку раздели, изнасиловали и задушили. Одежду так и не нашли. Веревка исчезла.
Босх перелистал несколько пластиковых страниц с блеклыми фотографиями с места преступления, сделанными «Полароидом». Глядя на жертву, он невольно подумал о дочери – перед ней в ее пятнадцать лет открывалась целая жизнь. Раньше взгляд на такие снимки подогревал его, разжигал в нем огонь, необходимый для того, чтобы быть безжалостным. Но с тех пор как Мэдди переехала к нему жить, смотреть на фото жертв становилось все труднее.
Хотя огонь в нем все равно загорался.
– Откуда получены пробы ДНК? – спросил он. – Из семени?
– Нет. Убийца пользовался презервативом, или извержения семени не произошло. Семени не было.
– Образец получен из небольшого пятнышка крови на шее жертвы под правым ухом, – объяснил Шуллер. – Но у девушки в этой области ран не обнаружили. Поэтому пришли к заключению, что это кровь убийцы, получившего царапину во время борьбы или ранее имевшего кровоточащую ранку. Это была всего одна капля. По сути, пятно. Жертву задушили шнурком. Если при этом убийца находился сзади, то мог вполне коснуться рукой ее шеи. И если имел на руке порез, то…
– Оставил мазок, – закончил Чу.
– Точно.
Босх нашел моментальный снимок шеи жертвы с пятном крови. Фотография выцвела от времени, и он едва различил его. На шею поместили линейку, чтобы оценить на фотографии размер пятна. Оно было меньше дюйма в длину.
– И вот эту кровь собрали и поместили на хранение? – Тон Босха свидетельствовал о том, что ему нужны дальнейшие объяснения.
– Да, – кивнул Шуллер. – Поскольку это всего лишь пятно, взяли соскоб. Тогда же определили группу крови – первая, резус положительный. Соскоб поместили в пробирку, и, занявшись делом, мы нашли ее в банке улик. Кровь превратилась в пыль.
Он постучал ручкой по коробке. В кармане Босха завибрировал телефон; обычно он не отвечал на звонки – ждал, когда поступит сообщение. Но дома осталась больная дочь, и Босх хотел убедиться, что звонит не она. Достал аппарат из кармана и посмотрел на экран. Звонила бывшая напарница Кизмин Райдер, произведенная в лейтенанты и назначенная на службу в КНП – канцелярию начальника полиции. Босх решил перезвонить ей после совещания. Примерно раз в месяц они вместе обедали, и он подумал: Кизмин в этот день свободна или до нее дошло, что ему в рамках пенсионной программы продлили срок службы до четырех лет. Босх сунул телефон в карман.
– Вы открывали пробирку?
– Конечно, нет, – ответил Шуллер.
– Хорошо. Таким образом, четыре месяца назад вы направили в региональную лабораторию соскоб и все, что осталось от крови. Так?
– Так, – подтвердил Шуллер.
Босх листал страницы дела, пока не дошел до протокола вскрытия. Со стороны казалось, будто его больше интересует то, что он видит, а не слова собеседника.