– Пятый, пятый, как слышите? Прием!
Юлия Николаевна Тихорецкая и пациент по фамилии Найденов стояли у окна и целовались так самозабвенно, словно были здесь одни.
* * *
Стас потерял счет времени, не мог понять, утро сейчас или вечер. Он то проваливался в тревожный сон, то просыпался от лютого холода. Озноб сменялся огненным жаром. Он выпил всю минеральную воду из мини-бара.
Очнувшись в очередной раз, он обнаружил, что не осталось ни глотка. Постельное белье было влажным. Он плавал в собственном поту, умирал от жажды и головной боли. Рядом на тумбочке стоял телефон, под ним на карточке был записан номер администратора. В глазах рябило, он не мог разобрать цифры. Принялся вертеть диск и, только услышав долгие гудки, понял, что звонит вовсе не администратору, а Эвелине. Трубку не брали страшно долго, наконец сонный сердитый голос ответил:
– Да. Слушаю.
– Линка, это я, – прохрипел он жалобно, – ты можешь ко мне сейчас приехать?
– Ты знаешь, который час? – спросила она возмущенно.
– Нет. Мне очень плохо. Я ничего не вижу.
– О Господи, Герасимов, с тобой, честное слово, не соскучишься. Что на этот раз случилось?
– Я заболел. У меня очень высокая температура.
– Врача вызывал?
– Не могу, Линка. Я не дома. Я в гостинице, под чужим именем.
– Ну здравствуйте, – нервно хмыкнула она, – это что-то новенькое.
– Никто не должен знать, что я в Москве, понимаешь?
– Пока нет, – честно призналась она.
– Слушай, мне тяжело говорить. Приедешь, все объясню. Мотель называется «Светлячок», недалеко от Речного вокзала. Адрес не записывай, запомни. Привези мне каких-нибудь лекарств от гриппа, от простуды, витаминов, воды побольше, в общем сама разберешься. Администратору внизу скажешь, что ты в седьмой номер к Сидорову Ивану Ивановичу.
– О Боже! – тихо вскрикнула Эвелина.
Стас отключил телефон и опять заснул.
Разбудил его настойчивый стук в дверь. Он встал, накинул одеяло на плечи, открыл.
В комнате был полумрак. Эвелина положила тяжелый пакет на тумбочку, поцеловала его в щеку и вдруг отпрянула так резко, что шарахнулась затылком о дверь.
– Стас... – она щелкнула выключателем и медленно опустилась на пол, – Нет, я, конечно, могла незаметно свихнуться. Но Плешаков... И твои родители... Он ведь ездил встречать твоих родителей... А, я поняла, это нарочно так устроили, для твоей безопасности... Ой, кретинка... – Она закрыла лицо руками и несколько секунд сидела на полу, качаясь и тихо постанывая.
– Перестань, Линка, при чем здесь Плешаков и мои родители? Никто ничего не знает. Мне плохо, я лягу. Ты градусник привезла? – вяло бормотал Стас, укладываясь и забиваясь под одеяло. – Встань и накрой меня чем-нибудь еще, мне холодно.
Эвелина резко вскочила, суставы затрещали, глаза запылали, она подошла к Стасу и стянула одеяло с его головы.
– Все! С меня довольно! Сыта по горло! Трудно было предупредить? Ты просто забыл, тебе наплевать, как всегда! Я не люблю, когда из меня делают идиотку, и никому этого не позволю, даже тебе, Герасимов! – она схватила пакет, вывалила на кровать его содержимое, пластиковые бутылки с глухим стуком покатились на пол, – вот тебе минералка, панадол, аспирин, градусник, и привет, дорогой. Поправляйся!
– Лина, подожди! – простонал Стас, но она уже вылетела из комнаты и захлопнула дверь.
Он встал, выглянул в коридор, чуть не упал от слабости, увидел, как высокая тонкая фигура в белом костюме несется к лестнице, еще раз позвал ее, и она вернулась.
* * *
Пистолет, вылетевший из рук Чуни, был швейцарский «Зиг-Зауэр» с глушителем, одна из последних моделей. При обыске обнаружили три фотографии доктора Тихорецкой. Те самые, что висели в Интернете, на молодежно-музыкальных сайтах рядом с фантастическими рассказами о злоключениях Анжелы.
Паспорт он сдал при входе охраннику в обмен на пропуск, как было положено в клинике. Документ на имя Николаева Александра Петровича оказался грубой фальшивкой.
На первом допросе Трацук Андрей Иванович сообщил, что является фанатом певицы и решил расправиться с хирургом, поскольку прочитал, что звезде собираются делать совсем другое лицо, не такое, как было раньше. Пистолет купил у трех вокзалов с рук за двести долларов. На замечание, что такая пушка стоит не меньше тысячи, он никак не отреагировал.
Впрочем, вскоре у Чуни началась ломка, и он потребовал, чтобы срочно собрали пресс-конференцию.
– Я хочу сделать официальное заявление! Меня похитили и тайно вывезли в Пакистан. Там, под землей, секретная база. Меня привязывали к койке, кололи какими-то препаратами и пропускали через меня электрический ток. Потом заставляли убивать. – Он говорил все это глухим механическим голосом, глаза его сухо сверкали. – В таком состоянии я мог бы убить родную мать и вообще кого угодно. Дайте мне вмазаться!
Чем сильнее его ломало, тем настойчивее он требовал собрать пресс-конференцию и привлечь внимание всей мировой общественности. Речь его становилась все невнятнее, он пожирал глазами шприц с дозой метадона и, уже корчась в судорогах, прохрипел, что доктора Тихорецкую ему приказал убить некто Исса, толстый мужчина лет пятидесяти с большим животом. Фотографии, оружие и всю необходимую информацию он получил от Иссы в машине, за полчаса до того, как вошел в клинику. На этой машине его вывезли из какого-то дома, который стоял в лесу, и довезли почти до самой клиники.
Сколько времени его везли, какой марки была машина, как долго он жил в этом доме, откуда и каким образом попал туда, кто находился с ним, Чуня не помнил. Допрашивать дальше без укола не имело смысла. У Чуни начались судороги. Получив вожделенную дозу, он впал в бессознательное состояние. Его поместили в бокс Лубянской внутренней тюрьмы. Все, охрана и медицинское наблюдение, было на самом высоком уровне.
Той же ночью бывший старший сержант Андрей Трацук скончался от острой сердечной недостаточности.
Глава сороковая
В семь утра Сергея разбудил шальной, настойчивый звонок. Он заметался между телефонами и не сразу сообразил, что звонят в дверь. Накинул халат, вышел босиком в прихожую и припал к глазку. За дверью стояла странная фигура. Мешковатые трикотажные штаны с лампасами, джинсовая крутка, большие очки в толстой черной оправе, короткая темная бородка, серая тряпочная кепка с мятым козырьком. На плече болталась плоская капроновая сумка.
– Стас, ну что ты смотришь? – усмехнулся незнакомец, еще раз нажимая кнопку звонка. – Давай открывай. Это я.
Нечто страшно знакомое мелькнуло в этой усмешке, искаженной круглым стеклышком дверного глазка. Дверь глушила голос, он был едва слышен. У Сергея пересохло во рту и дико стукнуло сердце. Почти не касаясь пола, он кинулся в спальню, достал из-под подушки пистолет, сунул его в карман халата, вернулся в прихожую и защелкал замками.
Гость переступил порог, снял кепку, бросил ее на тумбочку, снял очки в дешевой оправе, повернулся к зеркалу и аккуратно пригладил светлые вьющиеся волосы.
Сергей заметил, что стекла в очках простые, без всяких диоптрий.
– Прости, что так рано. Я улетаю через два часа, – гость резко повернулся, – что у тебя с лицом? Два дня назад вроде не было ничего.
– А, это? – Сергей бросил взгляд в зеркало и тронул щеку. – Складки от подушки.
– Да, вижу, ты крепко спал, не проснулся еще, – гость рассмеялся, похлопал Сергея по плечу, – пойдем, сваришь кофе и расскажешь, что у тебя за проблемы, кто и почему наехал. Или, может, я не вовремя? Ты не один? – он отстранил Сергея, заглянул в приоткрытые двери комнат.
Сергей сунул руки в карманы, на ощупь щелкнул предохранителем и направился в спальню.
– Ты куда? – тревожно спросил гость, тоже сунул руки в карманы своей джинсовой куртки и шагнул вслед за Сергеем.
– Я переоденусь.
– Брось, и так сойдет. Времени мало, проблем много. Слушай, ты не помнишь, когда в последний раз бабки на мой счет ушли?
