– Мои разговоры никто не подслушивает, – заверил Бернс.
– Ты уверен в этом, лейтенант?
– Не считай меня идиотом, – огрызнулся Бернс. – Говори, зачем звонишь.
– Ты поговорил с сыном, лейтенант?
– Да.
Бернс взял трубку в левую руку, вытер правую и снова перехватил трубку.
– Ну и что? Он подтвердил то, о чем я говорил тебе в прошлый раз?
– Он наркоман, – сказал Бернс. – Это правда.
– Какая жалость, лейтенант. Такой прелестный ребенок. – Голос неожиданно стал деловым. – Ты проверил отпечатки пальцев?
– Да.
– Они принадлежат твоему сыну?
– Да.
– Паршиво, лейтенант, ничего не скажешь.
– Мой сын с Эрнандесом не ссорился.
– У меня есть свидетель, лейтенант.
– Кто?
– Ты удивишься.
– Валяй, говори.
– Мария Эрнандес.
– Что?
– Да, она. Чем дальше, тем паршивее, верно? Единственный свидетель ссоры неожиданно умирает. Совсем паршиво, лейтенант.
– Мой сын был со мной в ту ночь, когда убили Марию Эрнандес, – спокойно сказал Бернс.
– И ты думаешь, присяжные поверят в это? – спросил голос. – Особенно когда узнают, что папочка скрывал важные улики. – Наступило молчание. – А может, ты уже рассказал в полиции об отпечатках пальцев твоего сына на том шприце?
– Нет, – ответил Бернс нерешительно, – не сказал. Слушай, чего ты хочешь?
– Я скажу тебе, чего я хочу. Ты ведь человек несговорчивый, верно, лейтенант?
– Чего ты добиваешься, черт бы тебя подрал? – взорвался Бернс. – Тебе деньги нужны? Я угадал?
– Ты недооцениваешь меня, лейтенант. Я...
– Алло? – вклинился новый голос.
– Кто это? – спросил Бернс.
– Прошу прощения, лейтенант, – сказал Кассиди. – Я должно быть, не туда вставил штырь. Я хочу связаться с Кареллой, ему звонит Дании Гимп.
– Тогда отключайся, Кассиди, – приказал Бернс.
– Да, сэр.
Щелчок в трубке подтвердил, что Кассиди отключился.
– Ладно, – сказал Бернс, – можно продолжать.
Ответа не было.
– Алло, алло!
Собеседник исчез. Бернс бросил трубку на рычаг и сидел какое-то время, мрачно размышляя. Когда через пять минут раздался стук в дверь, он уже пришел к решению: будь что будет.
– Войдите, – сказал он.
Дверь открылась. В кабинет вошел Карелла.
– Я только что говорил с Дэнни Гимпом, – сообщил Карелла и покачал головой. – Ничего утешительного. Он тоже не знает никакого Болто.
– Что поделаешь, – устало произнес Бернс.
– Так что я снова побегаю по парку. Может, увижу того мальчишку. Если его нет на прежнем месте, поищу где-нибудь еще.
– Хорошо, – сказал Бернс. – Сделай все, что в твоих силах.
Карелла повернулся, собираясь уходить.
– Став! – окликнул его Бернс. – Прежде чем ты уйдешь...
– Да?
– Я хочу, чтобы ты кое-что знал. Мне многое надо рассказать.
– О чем ты. Пит?
– Отпечатки пальцев на том шприце... – сказал Бернс, внутренне приготовившись к долгому и неприятному разговору. – Они принадлежат моему сыну.
– Мам!
Харриет стояла на нижней площадке и вслушивалась в голос сына, грустный голос, проникавший сквозь деревянную дверь и скатывающийся вниз по лестнице.
– Мам, поднимись! Открой дверь! Мам!
Она стояла тихо, крепко сжав руки и глядя тревожно перед собой.
– Мам!
– Что, Ларри? – отозвалась она.
– Поднимись сюда! Черт возьми, неужели ты не можешь подняться сюда?
Она тихо кивнула, хотя и знала, что он не видит ее, и начала подниматься по лестнице. В своей калмз-пойнтской юности эта полногрудая женщина слыла красоткой. Ее глаза и сейчас сохранили ясный зеленый оттенок, а вот рыжие волосы уже были разбавлены серебряными нитями да бедра стали толще, чем ей хотелось бы. Ноги, хотя и не такие сильные, как раньше, были по-прежнему хороши. Они подняли ее на второй этаж, она остановилась у комнаты сына и очень тихо спросила:
– Что случилось, сын?
– Открой дверь, – сказал Ларри.
– Зачем?
– Я хочу выйти.
– Отец не велел тебе покидать комнату, Ларри. Врач...
– Разумеется, мам, – начал Ларри на удивление спокойным, мирным голосом, – но это было раньше. Теперь я здоров, со мной все в порядке. Открывай дверь, мам.
– Нет, – сказала она твердо.
– Мама, – продолжал убеждать Ларри, – неужели ты не видишь, что со мной уже все в порядке? Честное слово, мам, глупостей не будет. Я в полном порядке. Только немного засиделся здесь. Хочется погулять по дому, размять ноги.
– Нет.
– Мам...
– Нет, Ларри!
– Что, скажи на милость, я должен делать взаперти?
Это что, пытка? Вы пытать меня решили? Слушай меня. Слушай меня, мам. Позвони этому своему доктору и скажи, чтобы он быстро притащил мне что-нибудь, слышишь?
– Ларри...
– Заткнись! Меня тошнит от вашего сюсюканья! Пускай я наркоман! Я проклятый наркоман и хочу вмазаться! Достань мне что-нибудь!
– Если хочешь, я позвоню Джонни. Но он тебе героина не принесет.
– Вы два сапога пара! Ты и старик. Живете душа в душу и думаете одинаково. Открой дверь! Открой эту чертову дверь! Если не откроешь, я из окна выпрыгну. Слышишь? Если ты не откроешь дверь, я прыгаю из окна.
– Хорошо, Ларри, – спокойно ответила Харриет. – Я открою дверь.
– А-а, – произнес он. – Наконец-то. Давно пора. Открывай.
– Минуточку, – сказала она и не спеша пошла к своей спальне в конце коридора.
Она слышала крик Ларри «Мам!», но не ответила. Подошла к туалетному столику, открыла верхний ящик и вынула кожаную коробку. Подняла запыленную крышку – эту коробку она не трогала с тех пор, как Пит подарил ее, – и взяла с бархатной подкладки пистолет калибра 0,22. Убедившись, что он заряжен, она вернулась к спальне Ларри, держа пистолет дулом вниз.
– Мам? – спросил Ларри.
Она вынула левой рукой ключ из кармана передника и вставила его в замочную скважину. Повернув ключ, она открыла дверь, подняла пистолет и сделала шаг назад.
Ларри тотчас же бросился в открытую дверь. Увидев оружие в руках матери, он резко остановился, не веря своим глазам.
– Чт-т-о... что это?
– Назад, – сказала Харриет, хладнокровно направляя на него дуло.
Она вошла в комнату, он попятился. Она закрыла дверь, приставила к ней стул и села.
– Зачем... зачем тебе пистолет? – спросил Ларри. Он заметил в глазах матери решимость, которую знал с раннего детства. С этим требовательно-суровым взглядом спорить было бесполезно.
– Ты собирался выпрыгнуть из окна, – напомнила Харриет. – До мостовой не меньше двенадцати метров.
Если ты выпрыгнешь, то, скорее всего, убьешься насмерть. Вот зачем мне пистолет.
– Не понимаю.
– Ты не выйдешь из этой комнаты ни через дверь, ни через окно. Если попытаешься приблизиться к двери или к окну, я буду стрелять.
– Что? – воскликнул ошарашенный Ларри.
– Да, Ларри, – сказала Харриет. – Учти, что я хорошо стреляю. Твой отец научил меня, а он был лучшим стрелком в академии. А теперь садись и давай поговорим.
– Ты... – Ларри сглотнул, – ты разыгрываешь меня.
– Было бы глупо, – начала Харриет, – так думать, когда у меня в руках оружие.
Ларри посмотрел на дуло пистолета и моргнул.
– Садись, – повторила Харриет, спокойно улыбаясь, – и мы поговорим. Ты уже придумал, что подарить отцу на Рождество?
* * *
С убийством связана одна сложность.
По правде говоря, с убийством связано много сложностей, но одна из них особенная.
К убийствам привыкаешь.
Никто не утверждает, будто убийство – единственное, к чему привыкаешь. Это было бы неверно и даже глупо. Привыкаешь чистить зубы. Принимать ванну. Изменять. Ходить в кино. Даже жить, если человек согласен на унылую жизнь.
Но к убийству привыкаешь основательно.
В этом главная сложность с убийством.
Человек, убивший Анибала Эрнандеса, по его собственному мнению, имел для этого веские причины. И если вы можете вообще оправдать убийство, то, безусловно, признаете, что у этого человека причина имелась основательная. Конечно, с точки зрения убийцы. Для любого действия есть причины основательные и неосновательные, и, разумеется, существует немало людей, которые считают, что для убийства вообще не может быть основательных причин. Что толку спорить с ретроградами?
Но у этого человека причина была основательная, а уж после того, как кровавое дело свершилось, причина стала еще основательней, поскольку свершившемуся факту обычно находится оправдание.
Причина для убийства сестры Анибала тоже казалась веской. Разве глупая девка не заявила, что распустит язык, как только представится возможность? Кроме того, женщине нельзя вступать в спор с мужчиной, когда... чего там говорить, так ей и надо. Она, конечно, ничего не знала, только о Болто, но и этого вполне достаточно. Она могла рассказать в полиции, что Болто попросил ее соврать, они найдут Болто, и он все им вывалит. Это опасно.
