возле склада околачивалась компания пенсионеров и задавала вопросы. Один из старичков работает на Конни Джонсон. Митч выяснит, где они живут, и нанесет им небольшой визит.
Не будет мира нечестивым!
— Жаль, что я не училась в университете, — вздыхает Джойс, пока они ждут у кабинета Нины Мишры.
Элизабет знала, какое впечатление на нее произведет Кентербери. Средневековые стены, булыжные мостовые, магазины чая, называемые здесь «чайными лавками», — для Джойс это как кошачья мята для кота. Она не выходит из транса с тех пор, как они сошли с поезда.
— А чему бы ты там училась? — интересуется Элизабет.
— Насчет учебы не знаю, — пожимает плечами Джойс, — но мне бы очень хотелось покататься здесь на велосипеде в шарфе. А тебе нравилось в колледже?
Элизабет кивает:
— Я умею получать удовольствие в любой обстановке.
— А у тебя там были любовные связи с мужчинами постарше?
— Не все сводится к сексу, Джойс, — отзывается Элизабет.
Конечно, там были мужчины постарше, плюс один или двое помоложе. Но это оказались не столько «любовные похождения», сколько «издержки профессии». В ее колледже учились двенадцать женщин и около двухсот мужчин. Это очень хорошо подготовило ее к миру шпионажа. Элизабет всегда считала, что предпочитает мужское общество женскому, правда, только недавно ей пришло в голову, что в этом вопросе у нее прежде не появлялось особого выбора. Когда несколькими минутами ранее они проходили по кампусу Кентского университета, она была счастлива увидеть, что молодых женщин здесь учится столько же, сколько мужчин.
Джойс заявляет:
— Так и вижу тебя в библиотеке. А напротив — застенчивого мальчика в очках.
— Перестань проецировать, Джойс, — ворчит Элизабет, глядя в окно приемной на каменные здания под серебристым небом. Мимо зданий кучками проходят сгорбленные от холода студенты, стремящиеся скорее добраться до тепла.
Но Джойс уже не остановить:
— Ты ловишь его взгляд, он краснеет и опускает глаза в книгу. Его волосы падают на лицо, как у Хью Гранта. Ты спрашиваешь, что он читает…
Через окно Элизабет видит, как молодая женщина роняет книги. В мире Джойс к ней обязательно подошел бы сокурсник, чтобы помочь собрать книги, и глаза бы их непременно встретились.
— И он отвечает: «Книгу про историю» — или что-то в таком духе, а ты говоришь: «Забудь про историю, давай поговорим о нашем будущем».
— Господи, Джойс! — не выдерживает Элизабет.
Раздражающе красивый молодой человек помогает девушке собрать книги. Она заправляет выбившуюся прядь волос за ухо.
— И ты кладешь руку на стол, и он накрывает ее своей ладонью. А потом он снимает очки — оказывается, он очень красив, как Колин Ферт или даже лучше, — и приглашает тебя на ужин.
Джойс продолжает свою историю, а неуклюжая девушка и красивый юноша тем временем расходятся в разные стороны. В мире Джойс каждый из них оглянулся бы через плечо с разницей в несколько мгновений. Черт, именно так они и делают. Какие предсказуемые!
— И сначала ты говоришь: «Нет». Но потом добавляешь: «Я вернусь сюда завтра, потом послезавтра и однажды скажу да». А он говорит: «Я даже не знаю, как тебя зовут». И ты отвечаешь: «Однажды узнаешь».
Элизабет смотрит на подругу:
— Ты опять начиталась книг?
— Да, — признается Джойс.
Дверь открывается, и Элизабет видит Нину Мишру. Высокая, элегантная, с неуместно фиолетовой прядью в волосах, но выглядит достаточно приятно.
Нина улыбается:
— Элизабет и Джойс? Извините, что заставила вас ждать.
— Вовсе нет, — отвечает Элизабет, вставая.
Встреча началась с опозданием в семь минут, и это абсолютно в границах допустимого. Двенадцать минут — предельный срок, после которого начинается хамство. Нина заводит их в кабинет и садится за свой стол, в то время как Элизабет и Джойс рассаживаются напротив.
— Мне нравится ваша фиолетовая прядь, — говорит Джойс.
— Спасибо, — отвечает Нина. — Мне нравятся ваши серьги.
Элизабет не заметила, что Джойс надела серьги. Они выглядят действительно прекрасно.
— Вы хотите поговорить со мной о Калдеше? — спрашивает Нина. — Ужасное потрясение! Вы были друзьями?
— Он был другом моего мужа, — отвечает Элизабет. — А вы с ним дружили?
— На самом деле он дружил с моими родителями. Но время от времени просил меня об одолжениях. Что касается Калдеша, я никогда не могла ему отказать. Уж такое он производил впечатление на людей.
— Какие одолжения?
— По поводу предметов, с которыми он сталкивался, — поясняет Нина. — Ему была важна моя точка зрения.
Элизабет уточняет:
— В качестве историка?
— В качестве мудрого друга, — говорит Нина. — Калдеш не всегда интересовался моим мнением об антиквариате. Иногда… о моральной стороне дела.
— Значит, не столько оценка, сколько…
— Это были скорее вопросы, касающиеся, — она тщательно подбирает слово, — происхождения.
— На антикварных выставках много говорят о происхождении, — замечает Джойс.
— В смысле украдены предметы или нет? — спрашивает Элизабет.
— Украдены ли они? — кивает Нина. — Не слишком ли хороши, чтобы быть подлинными? Как они очутились в Англии? Он знал, что может обратиться ко мне в любой момент, когда ему что-то казалось неправильным. Как это выглядит с точки зрения законов? Это одна из областей моей компетенции. Он доверял мне. Доверял всему, что́ бы я ни сказала.
— И как часто ему что-то казалось не совсем правильным?
Нина улыбается:
— Мои родители оба были торговцами, Элизабет. Причем неудачливыми. Слишком честными. Мир антиквариата и древностей не всегда безупречно чист. Мои родители знали это, я знаю, и Калдеш знает тоже.
— Знал, — поправляет Элизабет.
— Господи, да, — произносит Нина. — Бедный Калдеш. Извините.
— О чем вы говорили в тот день, когда он умер?
— Откуда вы знаете, что мы говорили?
— Мы тоже не всегда бываем безупречно чисты, — признаётся Джойс.
— Но я клянусь вам, что мы друзья, — добавляет Элизабет. — И клянусь, что мы не полиция.
— Тогда кто же вы такие?
— Мы — Клуб убийств по четвергам, — отвечает Джойс. — Но сейчас нет времени вдаваться в подробности, потому что нам надо успеть на поезд в 16:15.
Нина выдыхает:
— Калдеш спросил, как у меня дела, и мы немного поболтали. Я торопилась, о чем теперь жалею, поскольку он сразу сказал, что у него проблема, с которой я, возможно, могла бы ему помочь.
— Проблема? — переспрашивает Элизабет. — Именно так и сказал?
Нина на мгновение задумывается:
— Дилемма, если быть точной. Дилемма. Ему нужен был совет.
— Есть какие-нибудь соображения о том, в чем
