Ознакомительная версия.
Королев тогда очень надеялся на повышение, но он к тому времени проработал в отделении всего четыре месяца. Пришлось довольствоваться небольшой премией, которую ему выписало начальство ко Дню милиции.
Топорков ценил способности Королева, но продвигать его по службе не торопился. Молодые быстро зазнаются. Пускай работает, а звездочку еще успеет получить. Самому Топоркову, чтобы дослужиться до звания майора, пришлось за свою долгую жизнь пахать и пахать.
Сквозь сон Лена услышала, как дядя Володя загремел в сенях ведром, и вспомнила, что воды осталось на донышке. Вчера она устроила большую стирку и так наломалась, что вечером никаких сил не было идти за водой. Дядя Володя, по своему обыкновению, что-то стругал под навесом, ее женские хозяйственные дела не контролировал, и она решила сходить к колодцу утром.
— Лена, — громко окликнул он ее, — пора за водой идти.
— Иду, — весело откликнулась она, уже окончательно проснувшись и порадовавшись солнечному утру.
Сквозь неплотно занавешенную ситцевую занавеску лучики сбегались прямо к ее изголовью. Она быстро вскочила, распахнула окно и выглянула во двор. Пес Марсик-старший гонялся за Марсиком-младшим, тот повизгивал, но игру принимал. Когда два года назад Лена приехала к дяде Володе и он водил ее по двору, знакомя со своим небогатым хозяйством, ее очень удивило, что обоих псов он назвал Марсиками, а три разномастные кошки — как впоследствии оказалось, родня между собой — откликались на общее имя Кыцька. Дядя Володя голову себе не ломал, выбирая имена для домашней скотины. Помимо собак и кошек, у него было с десяток кур и полоумный петух, который всегда норовил клюнуть Лену в ногу, и она боялась его, как лютого цепного пса. Корову дядя Володя не держал, пришлось продать, когда его жена, сестра Лениной мамы тетя Галя, умерла после продолжительной болезни. В небольшом загоне он держал семью коз. Бородатого козла назвал Авраамом, у остальных пяти коз имен не было. Лена пробовала было каждой дать имя, но дядя Володя в них постоянно путался, потом решил, что без имен раньше было проще жить, и стал по-прежнему называть их Кормилицами.
Лена умылась остатками воды, причесалась и повязала на голову пеструю косынку. Придирчиво осмотрела себя в зеркало. Хоть время раннее и ее ученики наверняка еще спят, мало ли кто может встретиться на пустынной спозаранку улице. Сельская учительница всегда на виду у всей деревни. Тем более молодая и незамужняя. А народ здесь болтливый и осудить готов каждого, особенно приезжих. Это в родном Краснодаре никому ни до кого нет дела — ходи хоть в брюках, хоть в мини-юбке, никто тебе слова не скажет. В этом удобство проживания в большом городе. А в станице поначалу ее провожали взглядами из всех дворов, когда она со списком своих учеников обходила их дома. Директриса велела молодой учительнице познакомиться с родителями будущих учеников и заодно посмотреть, в каких условиях они живут. Жили примерно одинаково. В каждом доме встречали радостно и норовили поднести стакан самогонки. Лена вежливо отказывалась, хозяева обижались, но она сумела найти удачную отговорку.
— Мне еще двадцать пять домов обойти. В каком виде я к ним буду заявляться? Что про меня подумают ваши соседи?
Хозяева находили ее слова резонными. Но не выливать же содержимое стаканов обратно в двадцатипятилитровую бутыль! И, крякнув, выпивали за ее здоровье. Сначала свой стакан, потом и ее. Настроение у них сразу становилось на несколько градусов выше, и они принимались нахваливать своих детей. Как они ловко управляются со скотиной, готовят корм для поросят и телят, приглядывают за курами и младшими братьями-сестрами. Вот только с учебой у них не очень… Но это дело поправимое. Новая учительница пришлась всем по нраву, и они надеялись, что теперь-то детки станут учиться лучше. А то старые учителя очень придирчивые, все им не нравится, готовы детей так загрузить, что им и выспаться некогда. И никто из учителей не хочет понять, что дети — первые помощники родителям по хозяйству…
Это потом уже, когда к ней привыкли, вежливо здоровались, кланяясь чуть ли не в пояс, выпить уже не предлагали. Уважали. Потому что помимо того, что она обучала школьников в единственной десятилетке на две станицы, директриса школы обязала ее преподавать и в вечерней школе. Так что днем она учила русскому языку Надю Денисову и Сашу Кириенко, Наташу Гончарову и Мотю Гасилову, Петю Щура и Витька Балабенко, а вечером их родителей, в основном матерей. Отцы считали, что всякие знания — лишние хлопоты. Вечера можно проводить гораздо интереснее, с бутылкой самогонки и вяленой рыбкой. За селом протекала речка Ялпужанка, с которой кормились всей станицей. Бабы жарили, вялили и коптили рыбу не только для семейных нужд, но и на продажу — ездили на Тихорецкую продавать к поездам. Раньше, при советской власти, существовал план сдачи выловленной рыбы совхозу. Но вот уже десять лет как старой власти нет, а новым властям на все начхать. Кто-то из местных за счет рыбы даже сумел разбогатеть и построить новые дома, остальные продолжали жить в саманных домишках, кое-как сводя концы с концами, но зато не испытывая недостатка в закуске. У всех под крышей на веревках сушилась рыба. Праздники были частыми — дни рождения, дни ангела, можно было выпить и без всякого повода. Народ гулял, плодил детей, приводил их учить к молодой учительнице Елене Андреевне, а она уже объясняла родителям, что и Петя, и Ванятка, и Дуся, и Сашко — необучаемы. Так что извините, родители, еще на тройки я их буду тянуть. Но не более того. Хотя они не в состоянии повторить фразу из пяти слов. Матери виновато опускали головы, отцы отмахивались. Только одна бабуся заплакала горькими слезами:
— Учительша, ты уж моего Ванятку не обижай, больной он на головку. Памяти у него совсем нет. Шо ж делать, коли и дочь моя, и зять пьют кажный день. Старшенького еще успели народить здоровеньким, а вот Ванятка… — она стала вытирать слезы сухонькой морщинистой ручкой, и Лена тогда чуть сама не заплакала.
Она уже жила в станице две недели и успела насмотреться всякого. Сначала ее приводили в ужас пьяные выкрики бредущих навстречу мужиков, и она прижималась к заборам, держась от них подальше. Бывало, бросалась поднимать валяющихся в канавах женщин, но коллеги-учителя быстро объяснили ей, что к чему. Учительница истории Зинаида Владимировна ухватила Лену за руку, когда та метнулась к канаве, увидев спящую мертвецким сном пожилую женщину. Лена решила, что женщине плохо и нужно срочно ее спасать.
— Не бросайся ты так, она же пьяная. Ты что, пьяных никогда не видела?
— Видела, но не столько же…
— Не забывай, совхоз развалился, люди без работы. Вот они себя и потеряли. Тут нормальных семей едва половина наберется.
— А как же учить этих… у которых с головой плохо?
— Чему тебя в институте учили? — спокойно спросила историчка. — Эти дети — дебилы. Вы же учили по психологии, что это просто задержка психического развития. У них слабо развито абстрактное мышление, но читать их научить можно. Просто когда будут отвечать, к доске не вызывай. Пусть с места отвечают. Хоть из учебника прочитают, и то хорошо. Я таким всегда твердую тройку ставлю. Закончат школу, помогать родителям будут. Кстати, к своим обязанностям по дому они относятся более ответственно, чем их родители. Если родители напьются и лежат в лежку, их дети и скотину накормят, и коров подоят, и обед сготовят. Не пропадут. У них очень высокий порог выживаемости. Возьми семью Жигуленко. Папаша спился и помер. Мать спьяну куском мяса подавилась и умерла. Осталось пятеро детей, младшему шесть лет. Старшей, Дусе, семнадцать. Пошла в контору работать, всех детей на себе тянет.
Лена вспомнила Наташу Жигуленко, хрупкую малорослую девочку с большими испуганными глазами на худеньком смуглом личике. Самая маленькая в четвертом классе. В школьной столовой ее кормили бесплатно, и она ела всегда так жадно, словно это была единственная еда за весь день.
— У меня в классе Наташа Жигуленко учится… Мне кажется, она никогда не ест досыта.
— Да что ты волнуешься? Ты думаешь, мы не хотели их всех в детдом определить? Так Дуся отказалась. Говорит, сама выращу. Она замуж собралась за Митю Ремизова, ему двадцать три. Согласен на себя всю эту команду взвалить. Не знаю, что у них получится. Там же еще есть маленький, Вовка, ему шесть лет. Так он вообще на улице живет.
— Как — на улице?!
— Дуся боится его одного в доме оставлять, говорит, еще начнет печку топить, дом спалит. Пока все остальные в школе, он гуляет. Укутают его во все, что есть теплое, и во двор отправляют. Вместе с щенками. У них собака сторожевая и штук пять щенков. А чтобы не забрел куда, калитку запирают. Вот он и бродит по двору полдня, пока братья-сестры из школы не придут, не накормят чем-нибудь.
Ознакомительная версия.
