Ознакомительная версия.
Утром тело Гризли по-прежнему лежало на том же месте, оно было прикрыто черной полиэтиленовой пленкой. Большинство байкеров, несмотря на уговоры милиционеров уехать, провели здесь всю ночь. Некоторые уезжали, а к утру вернулись. Они охотно давали показания Казовскому.
Вскоре после восхода солнце сюда, предварительно позвонив и уточнив, работает ли еще оперативная бригада, приехал Багрянцев.
– Ну как? Это точно Гризли? – поздоровавшись с Казовским, спросил он.
– Да. Порошкевич Геннадий Викторович. Есть документы.
– Смотрю, свидетелей больше чем достаточно. Что-нибудь удалось выяснить у дружков?
– Все в один голос утверждают, что их вожак делал покатушки, то бишь гонялся с каким-то неизвестным им байкером по кличке Прыгун. Думали, из новичков. Но когда увидели, как круто ездит, засомневались.
– Так в чем сейчас основная проблема? – поинтересовался Багрянцев.
– Установить, кто такой этот Прыгун. Как говаривал принц Гамлет, вот в чем вопрос. – Следователь испытующе посмотрел на высокопоставленного коллегу: – А что, Сергей Константинович, уж не твой ли Корешков сработал под загадочного Прыгуна? Не его стиль?
Багрянцев молча пожал плечами.
– Как полагаешь, кто он? – продолжал допытываться Казовский.
– Мне-то откуда знать? Одно могу сказать точно – в прошлой жизни он не был податливой плюшевой игрушкой.
– М-да, в этом можно не сомневаться.
– Михаил Григорьевич, а почему ты спросил про Корешкова?
– Да как объяснить… – Казовский почесал затылок. – Логика тут, в принципе, простая. Ведь раньше у него было право на ликвидацию разного рода отбросов общества. Может, он иногда этим правом до сих пор пользуется? А?
– Чего не знаю, того не знаю, – ответил Багрянцев. – А всякие фантазии – это не по моей части. Могу только сказать, что самосуд я осуждаю, и Корешкову это прекрасно известно.
* * *
Сказать, что после загадочной гибели выходца из России, угонщика с трудно выговариваемой фамилией Начеткин, в тюрьме городка Эберглюссе создалась напряженная обстановка, значит ничего не сказать. Обстановка была наэлектризована до последней степени. Безостановочно приезжали следователи и руководители всех рангов, вплоть до представителей Министерства внутренних дел. Под подозрением в убийстве Начеткина находились все сотрудники тюремной больницы, ее редкие пациенты и все заключенные самой тюрьмы. У каждого оказалось такое железное алиби, что дальше некуда.
Больше всех эти проверки потрепали нервы молодому врачу Курту Дорфхайму. Во-первых, в предполагаемое время смерти заключенного он находился на этаже практически один и мог заниматься чем угодно. Во-вторых, Курт всегда являлся на работу с самым большим портфелем. Непонятно, что врач с собой носит. Это как раз выяснилось быстро – заботливая жена Дорфхайма снабжала его немыслимым количеством еды: бутербродами, выпечкой, термосом с чаем. К смертельному уколу Курт тоже оказался непричастен. У Начеткина обнаружили экзотический сильнодействующий яд неизвестного происхождения. Судмедэксперты впервые столкнулись с таким. Они утверждали, что раньше такого на территории Германии отродясь не было. По косвенным признакам предполагали, что он произведен в России, однако сказать это со стопроцентной уверенностью не могли.
Что касается заключенных, тут основные подозрения пали на Вольфганга Флюсверта – второго угонщика, напарника Начеткина. Предполагали, тот убрал русского как нежелательного свидетеля. Следователей не смутило даже его алиби. Возможно, Флюсверт действовал через кого-то. Но все же убедились в полном отсутствии у него мотиваций. Даже в самом худшем случае за угон автомобиля ему не грозил такой большой срок, чтобы рисковать и отягощать свою судьбу убийством. Тем не менее каждый новый следователь первым делом вызывал на допрос именно Флюсверта. Сегодня после завтрака предстоял очередной. Об этом утром ему сообщил дежурный надзиратель.
– Черт знает что такое! – громогласно возмущался Вольфганг, услышав эту новость. – Если кому этот Начеткин и мешал, то уж никак не мне.
Он еще долго ругался – ив камере, и в коридоре по пути в душ. В душевой Флюсверт продолжал ругаться. Один из заключенных даже посоветовал ему пустить холодную воду, чтобы поостыть. Все, в том числе и сам Вольфганг, посмеялись над этим советом.
– О, нет, нет! – с наигранным испугом замахал руками Флюсверт. – Я терпеть не могу холод. Уж лучше я помолчу.
И действительно – до самого ухода его никто не слышал.
Душевая представляла собой проход, по обе стороны которого находилось по нескольку отсеков, которые были отделены один от другого кафельными перегородками, дверей здесь не было. Сделано это для того, чтобы надзирателям легче наблюдать за порядком в душевой. Они же следили за временем. Если этим заключенным позволить, будут торчать под душем сутками напролет.
– Все! Заканчивайте. Все на выход! – закричал надзиратель.
Повторять ему не пришлось: заключенные, выключив воду, гуськом направились мимо него в раздевалку. Душевая опустела. Стало тихо, лишь из одного отсека доносился шум льющейся воды.
– Я кому сказал – на выход!
Никакого ответа. Видимо, там никого нет. «Вот наглые поросята, – недовольно подумал надзиратель, – не могут за собой выключить воду. Нашли слугу».
Он подошел к тому отсеку, где лилась вода, и невольно отпрянул: на полу сидел заключенный с перерезанным горлом. Кровь стекала по груди и животу, смешиваясь с водой.
Это был угонщик Флюсверт.
Глава 13 Будничные заботы
Во время проверки «Меркурий-сервиса» налоговой полицией Потоцкий держался спокойно и даже задиристо, позволял грозить своим обидчикам земными и небесными карами. Все его слова у непрошеных гостей в одно ухо влетали в другое вылетали. Более того, через несколько дней было принято постановление о закрытии салона. Вот тут Вадим Сергеевич откровенно запаниковал, что очень не понравилось его младшему соратнику Вершинину. Безусловно, у Потоцкого есть причины для волнения, думал он, но все-таки нужно стараться держать себя в руках, иначе в панике можно наломать таких дров, что потом шею себе свернешь. Сейчас Вадим сам на себя не похож, от его былой невозмутимости следа не осталось. Раньше же его ничто не могло вывести из равновесия, был типичный пофигист. Нынче же постоянно хнычет, проклинает то одного знакомого, то другого, всех обвиняет, что его втянули в эту авантюру. Ну нельзя же так, ну, ведет себя, как ребенок.
Утром Вершинин позвонил Вадиму Сергеевичу и предложил вместе пообедать. Потоцкий отнесся к идее совместной трапезы без особого энтузиазма. Вдруг за этим жуликом Вершининым ведется слежка, и он, встретившись с ним, себя скомпрометирует. С другой стороны, ему хотелось пообщаться с Борисом. Все-таки они были заняты общим делом, и если его однополчанин разгуливает на свободе и чувствует себя уверенно, это послужит хорошим примером. Ему ведь тоже не следует раскисать. Возможно, Вершинин хочет сообщить ему какие-либо обнадеживающие новости.
Они очень долго выбирали место встречи. Борис напирал на престижность ресторана, его изысканность. Потоцкий стремился к простоте заведения, где можно пообщаться, никому не мозолив глаза. Несмотря на то что ему сравнительно часто приходилось бывать в дорогих ресторанах, куда его приглашали деловые, заинтересованные в нем партнеры, Вадим Сергеевич не любил чопорности, присущей подобным местам. Ему всегда казалось, что угодливо склонившийся перед посетителем официант если и не кипит злобой, то, во всяком случае, презирает его. Когда приходилось идти туда не по своей воле, когда приглашали, это одно. Но терпеть подобное отношение за свой счет – это увольте.
В конце концов Потоцкий настоял на своем: они пошли в недорогой ресторан со шведским столом. Вадиму Сергеевичу показалось, что Вершинин смотрит на него со скрытой иронией.
– Чего уставился? – спросил он. – Смеешься, что салон закрыли? Мол, я в дерьме, а вы все в белом.
– Господь с тобой, – сказал Борис. – Кто же не понимает, что это может случиться с каждым. Какой уж тут смех. И потом, для меня это тоже невыгодно.
В обращении с директором «Меркурий-сервиса» Вершинин чувствовал себя неловко. Он значительно моложе Вадима Сергеевича и, по идее, должен обращаться к нему на «вы». Однако они соратники, давно знакомы, обращение на «ты» более логично и понятно. Поэтому, каждый раз говоря ему «ты», Борис делал внутреннее усилие. Хотя понимал, что эти церемонии Потоцкому совершенно безразличны. Если он о чем-то задумывается меньше всего, так это именно об этом: как будет обращаться к нему Борис.
– Меня таскают на допросы, – продолжал бывший директор салона.
– Часто?
– Примерно через день. Как это, по-твоему? Часто или редко?
– Могли бы и пореже.
– Вот то-то и оно. Я этих допросов не любитель. Мне, Борюшок, и одного захода в зону хватило. Сыт по горло. Просто уже не хочу иметь с этими мазуриками дела.
Ознакомительная версия.
