Справа от прихожей — совмещенный санузел, с полочкой для туалетных принадлежностей.
В комнате — стол и два стула. У одной стены лежал на полу стандартный поролоновый матрац, покрытый яркой дешевой тряпкой.
Поверх тряпки лежала подушка в голубой наволочке.
Возле стола стоял электрокамин.
Они заглянули в ящики стола. Пусто, если не считать нескольких чистых листов бумаги и блокнот с тонкой бумагой в голубую линейку.
«Знакомая линейка», — сказал себе Мартин Бек.
На кухне они обнаружили кофейник, две чашки, две рюмки, банку растворимого кофе, непочатую бутылку белого вина, неполную бутылку хорошего виски, четыре банки пива «Карлсберг».
Две пепельницы, одна на кухне, другая в комнате, обе вымыты.
— Не очень-то приглядное гнездышко, — сказал Херрготт Рад.
Мартин Бек ничего не сказал. Рад был хорошо осведомлен во многих областях. Но в любви, похоже, ничего не смыслил.
Лампочки голые, без абажуров. И всюду полная чистота. В чуланчике на кухне хранилась щетка, совок, тряпка.
Мартин Бек присел на корточки, рассматривая подушку. Волосы — двух родов: длинные русые и короткие, почти белые.
— Надо провести криминалистическое исследование. Притом очень тщательное.
Рад кивнул.
— Квартира та самая, — продолжал Мартин Бек. — Никакого сомнения. Честь и слава треллеборгской полиции.
Посмотрел на Рада:
— Есть чем дверь снова опечатать?
— Конечно, — ответил Рад с необычной для него вялостью.
Они вышли.
Вскоре им встретился сотрудник, который нашел квартиру. Он дежурил на главной улице, его рыжие волосы бросались в глаза издалека.
— Молодец, — сказал Мартин Бек.
— Спасибо.
— Соседей опрашивал?
— Опрашивал, но ничего не узнал. Почти все пожилые люди. Они приметили, что иногда в квартире вечером кто-то появляется, но сами почти все рано ложатся, часов в семь. Мужчину никто не видел, только женщину. И тетка, которая ее видела, предположила, что это могла быть одна из девушек, что в кондитерской работают. Но предположила уже после того, как я на это намекнул. Зато несколько человек видели в окно машину бежевого цвета. Кажется, марки «вольво».
Мартин Бек кивнул. Картина постепенно прояснялась.
— Хорошо поработали, — сказал он и поймал себя на том, что повторяется.
— Чего там, нам самим интересно было, — ответил сотрудник. — Жаль только, до этого Кая не добрались.
— Если только он существует на самом деле, — заметил Рад.
— Существует, — сказал Мартин Бек, направляясь к полицейскому управлению. — Можешь не сомневаться.
Откуда было Ронни Касперссону знать, что он попадет в ловушку, расставленную не для него. Новым парнем Магган оказался не кто иной, как Лимпан Линдберг, и квартира находилась под наблюдением. Это продолжалось с тех пор, когда еще Мартин Бек и Колльберг попытались задержать Лимпана по подозрению в убийстве и ограблении ювелирного магазина.
Правда, наблюдение велось на редкость вяло. Во-первых, сотрудники угрозыска старались держаться подальше от дома, чтобы не стать предметом насмешек Линдберга, а во-вторых, у них в этом деле просто-напросто не хватало опыта.
Но Лимпан все равно учуял их присутствие, и, когда Магган привела Ронни Касперссона, он покачал головой и сказал:
— Неудачное место ты выбрал, Каспер.
А куда деваться Ронни Касперссону? И хотя Лимпан был лиходеем, но злодеем он не был, а потому тут же добавил:
— Ладно, Каспер, оставайся, у меня еще есть в запасе отличное местечко, уйдем туда, если они попытаются взять нас здесь. Да и с такой прической тебя никто не узнает.
— Ты думаешь?
Страх и уныние овладели Ронни Касперссоном.
— Да брось ты, не вешай носа, — сказал Лимпан. — Подумаешь, застрелил легавого. А я уложил тетку, которая явилась невесть откуда. Конь о четырех ногах и то спотыкается.
— Но ведь я-то никого не застрелил.
— А им все равно, так что брось ты об этом думать. Тем более, я же говорю, что тебя никто не узнает.
Линдберг много раз разыскивался полицией, он и сейчас подозревал, что находится под наблюдением, но относился к этому спокойно и, пожалуй, даже юмористически.
— Они уже приходили сюда с обыском, — продолжал он. — Два раза приходили, теперь можно рассчитывать на передышку. Одно паршиво, придется Магган и тебя кормить. Мало того, что я у нее на шее сижу.
— Ничего, — отозвалась Магган. — Как-нибудь перебьемся. Посидите на ливерной колбасе и вермишели, только и всего.
— Как только я смогу без риска наведаться в Сёдертунр, будет тебе и гусиный паштет, и шампанское, — сказал Лимпан. — Положись на меня. Теперь уже недолго ждать.
Лимпан обнял Ронни одной рукой. Он был на двадцать лет старше Каспера, и тот довольно скоро стал воспринимать его чуть ли не как отца — во всяком случае, как человека, способного его понять. А такие ему встречались редко. Родители? Люди каменного века. Завели себе хороший домик, машину — в рассрочку — и сидят, бедняги, таращатся на цветной телевизор. Думают только о том, как свести концы с концами и как им не повезло с сыном.
Общество для Ронни было чем-то абстрактным и враждебным, и управлялось оно кучкой самодовольных пешек, которые, в общем-то, лишь ненавидели его и его товарищей за то, что они есть на свете.
А Лимпан сумел все это переварить и не отчаяться, хотя отлично понимал, что заправляет в стране горстка богатых семейств и примерно столько же ни на что не пригодных продажных политиканов, которые выезжают на набившей оскомину лжи — скажем, о том, что все-де равны и всем хорошо.
Ронни Касперссон был отнюдь неглупым молодым человеком, он понимал, что жизнь основательно обманула его еще до того, как он начал жить по-настоящему, понимал и то, что многие его реакции наивны, причем к числу таких реакций относится общение с Кристером и многими другими, в том числе с Линдбергом. Он всегда легко поддавался влиянию волевых людей.
Что-то очень рано сломило Каспера. Может быть, пропасть, отделявшая его от родителей, — хотя они по-своему были ему дороги. Может быть, школа со всеми ее реформами, которые чуть не сразу же подвергались пересмотру, и либо все шло по-старому, либо утверждалось нечто новое и непостижимое. Скажем, так называемая новая математика. От нее он только терялся, глупел и пропадало всякое желание учиться дальше.
Он посмотрел в зеркало и убедился, что выглядит, как тысячи других молодых парней.
Наверно, Магган и Лимпан правы. Никто его не узнает.
И уже в пятницу он вышел на улицу. Доехал на метро до центра, совершил привычный обход, избегая, однако, таких мест, как Хумлегорден, где полиция удовольствия ради устраивала бесконечные облавы.
И в субботу, и в воскресенье он выходил из дома на несколько часов. Он знал, что все газеты поместили его фотографию, что полиция побывала у его родителей, что состоялось множество облав в клубах и в домах, где жили его приятели. Знал он и о том, что его изображают чуть ли не врагом общества номер один. Убийца — и все тут, человек, который убил полицейского, человек, которого любой ценой надо обезвредить.
Беда заключалась в том, что Каспер был слишком безынициативным, дальше сегодняшнего дня не думал. Он сам отдавал себе отчет в этих недостатках, но ничего не мог с ними поделать. Порой спрашивал себя, откуда это и почему многие из его сверстников в этом на него похожи.
Может, строй виноват — совершенно нелепый строй, с его точки зрения. Может, старшее поколение, которое без конца планирует свое материальное благополучие, и рвет на себе волосы, изучая налоговые бланки и прочие непонятные документы, которыми бомбят их власти. Люди ночи не спят, размышляют, как рассчитаться за все покупки в кредит, и живут в постоянном страхе безработицы, и каждый день пичкают себя стимулирующими средствами, чтобы быть в состоянии работать, а потом глотают успокаивающие средства, чтобы спокойно посидеть вечером перед телевизором перед тем, как принять снотворные таблетки и лечь…
Лимпан был более уравновешен, чем Каспер, но и то его уже начало томить бездействие.
И в воскресенье вечером, когда они смотрели телевизор, он сказал:
— Если легаши тебя выследят и попробуют схватить, смотаем удочки. Да-да, и я с тобой. У меня задуман мировой план, но вдвоем его даже легче выполнить.
— Ты про тот домик в лесу?
— Вот именно.
Магган ничего не сказала. Только подумала: «Скоро вас схватят, ребятки. Повеселились — и будет».
В понедельник Каспера опознали.
Опознал его пожилой инспектор уголовного розыска, который решил проверить сотрудников, ведущих наблюдение за Линдбергом, — не то, чего доброго, совсем в ротозеев превратятся.
Звали инспектора Фредрик Mеландер, прежде он был одним из самых надежных помощников Мартина Бека, но несколько лет назад его перевели в отдел, занимающийся кражами. Изо всех участков работы стокгольмской полиции это был чуть ли не самый безнадежный. Кражи, взломы, ограбления совершались в нарастающем темпе, и справиться с этим бедствием было невозможно. Но Меландер был человек стоический, он не знал, что такое неврозы или депрессии. К тому же он обладал самой надежной памятью изо всех сотрудников угрозыска и мог дать сто очков вперед непрерывно тикающим электронным машинам.
