Ознакомительная версия.
Савин, как и Зайцев, тоже получал передачи с воли, но, в отличие от Ахмеда, нечасто и нерегулярно. Естественно, что «троица» делилась между собой, держалась друг за друга, а гарантией их собственной защиты от «наездов» лагерных старожилов являлись физическая сила и наработанные в моджахедских лагерях боевые навыки Зайцева, неистовая ярость, временами граничащая с безумием, Злобина (психов-то всегда опасаются из-за непредсказуемости их действий) и, возможно, отчасти житейский опыт бывшего подполковника КГБ-ФСБ, умевшего, когда совсем уже, что называется, припрет, вести «базар» с уголовниками.
А посылки, или, по-тюремному, «грев», посылали Савину деятели из Фонда поддержки гласности… Считал своим профессиональным долгом помогать и адвокат Гордеев.
Юрий Петрович не оставлял своим вниманием положения дел с осужденным своим подзащитным. И кое-чего все-таки сумел добиться. В Верховном суде прислушались к мнению защитника, а может, просто сработала и на этот раз его въедливая и упрямая настойчивость, иной раз приносившая плоды даже тогда, когда и сам Гордеев уставал надеяться на удачу. Нет, наказания Савину не изменили, зато сократили срок пребывания в колонии с четырех лет до трех. И это уже была серьезная победа, о чем Гордеев немедленно написал в колонию, известив как ее руководство, так и самого заключенного. Правда, показалось странным, что Николаем Анисимовичем этот гуманный все же акт судебной власти не был оценен по достоинству. Савин отделался несколькими, словно бы вынужденными, словами благодарности адвокату. Его, видно, интересовал теперь другой вопрос: почему нет никаких известий от жены? Где она, что с ней, почему молчит?
Гордеев, которого эта проблема совершенно не интересовала, решил разобраться и тут, чтобы помочь Савину прояснить причину молчания Екатерины Юрьевны. Хотя в принципе никаких особых тайн для Юрия Петровича здесь давно не было, он подозревал, что супруга осужденного выполнила-таки то, к чему неуклонно стремилась. И, значит, обрадовать расстроенного одиночеством сидельца адвокату будет нечем.
Но Юрий Петрович взял на себя труд и попытался дозвониться до нее. Ответом было полное молчание. Тогда он выбрал удобное время и съездил на Профсоюзную, где проживала семья Савиных.
Ну то, что квартира опечатана, он увидел сразу, и попыток вскрыть ее заметно тоже не было. От соседей он узнал, что Екатерина Юрьевна официально развелась с мужем, находящимся в заключении, о чем и сообщила тому через начальство в колонии. Причем его согласия на развод даже и не потребовалось — это уже обсуждали соседи. А затем она снова вышла замуж и уехала. Вообще из Москвы и, кажется, из России, куда-то за границу, вероятно, вместе с новым мужем, который, как она говорила, должен был получить по своим дипломатическим каналам назначение в Китай.
Остальные сведения Гордеев почерпнул в ЖЭКе.
Оказывается, Екатерина Юрьевна перед своим отъездом, ну и, разумеется, после развода, внесла плату за коммунальные услуги за два года вперед и сказала, что это — жилплощадь ее бывшего мужа, а сама она от всяких претензий на эту жилплощадь отказывается, есть на этот счет ее собственноручное заявление. Ключи же от квартиры она передала соседям.
Значит, Николай Анисимович уже сам давно и точно знал, что он — холостяк! Так на кой же черт ему надо знать, почему не пишет его разведенная жена? Или тут какая-то игра, или у Савина с нервами явно не все в порядке. В смысле со здоровьем. Совсем уже не в себе мужик.
Сообщать отдельно «новости» по поводу Екатерины Юрьевны он не собирался, решил рассказать то, что удалось узнать, при личной встрече, до которой, если судить по срокам в приговоре, было уже совсем недалеко.
И этот срок настал.
Гордеев приехал на своей машине в городок Спас-Деменск, выяснил в местной милиции, как добраться до колонии, ему показали, и он отправился дальше. Встретить своего подзащитного у ворот, при выходе на свободу, было бы чертовски правильно и по-мужски, так думал про себя Юрий Петрович. Пытался он также представить и неподдельную радость Савина, когда тот в первый же миг свободы увидит рядом улыбающееся знакомое лицо.
Но реальность оказалась куда прозаичнее. Три года здорово изменили бывшего подполковника. Он стал как бы меньше ростом и усох телом. Словно тюрьма и колония высосали из него все соки. Никакой радости от встречи не наблюдалось и на его сморщенном и потемневшем, будто сушеное дерево, лице. Только глаза светились каким-то голубым, загадочным блеском. Кстати насчет загадочности. Это разве что в первый момент встречи она показалась Гордееву, — не было там, как быстро убедился он, никакой загадочности, зато была некая сумасшедшинка, отчего они так и блестели.
Разных психов приходилось в жизни встречать Юрию Петровичу — и с погасшими, словно размытыми, ушедшими внутрь себя взглядами, и с нестерпимым блеском расширенных зрачков — всяких. Но там он уже заранее знал диагноз, а тут что? Неужели все-таки человека так сломало? Это что ж надо было с ним делать? Да и срок-то был невелик, всего три года, бывает, летят так, что даже и не замечаешь…
Но с Савиным точно что-то произошло, причем, кажется, необратимое.
Он выслушал молча пространный «доклад» Гордеева, касавшийся Екатерины Юрьевны, и кивнул так, будто и сам давно все знал, но только хотел лишний раз в этом убедиться. И теперь, удостоверившись, он как бы успокоился. Сидел молча, ничем не интересовался, даже тем, куда его везут. И Гордееву пришлось чуть ли не по— новому выдавать теперь и эту информацию. Савин кивал — равнодушно, будто она его не касалась совершенно.
Смутное какое-то ощущение было у Гордеева. Вроде бы и победа, пусть небольшая, но реальная же! А победного ощущения нет.
Он привез Савина на Профсоюзную, сам сбегал за представителем ЖЭКа, который официально, на основании документов о досрочно-условном освобождении хозяина этой квартиры, оборвал полоску бумаги, заляпанную лиловыми печатями. Соседи поздравили с возвращением и вручили ключи. Словом, все как бы чин чином. Но оставлять сейчас Савина одного он не решился. Мало ли что может прийти в голову одинокому человеку в подобной ситуации!
И Юрий Петрович решился продолжить собственные «мучения» — вызвался, так теперь сам и отвечай за свои поступки…
Савин помылся, побрился, приоделся, и они отправились поужинать в приятной обстановке большого скопления людей. Гордеев для этой цели выбрал не самый дорогой, но довольно уютный ресторан «Тбилиси» в Теплом Стане, в котором был как-то просто проездом, без особой цели, и ему понравилось — и кухня, и обслуживание. Да и находился он относительно недалеко от дома Савина.
Гордеев имел цель посидеть за хорошим острым, кавказским ужином, за мягким вином и в спокойной обстановке обсудить, дать возможность и Николаю Анисимовичу с новой точки зрения взглянуть на прожитые три года и постараться, возможно, найти в них теперь щадящие, даже и юмористические моменты. Недаром же говорил классик, что человечество, смеясь, расстается со своим прошлым. Вот и надо для начала найти в себе силы улыбнуться, посмеяться над собой и ситуацией, чтобы после твердо уже уверовать, что прошлое, каким бы оно ни было, больше не вернется, и нужно жить действительно по-новому.
Но что-то психологическая помощь Гордееву удавалась слабо. Не действовала мирная, почти домашняя обстановка на Савина. Напротив, казалось все время, что его что-то беспокоит.
Он беспрестанно оглядывался, пристально присматривался к сидящим за столами соседям, и от этой его показной «пристальности» Гордееву становилось неудобно за своего визави. Юрия Петровича и самого словно бы давило что-то, он испытывал непонятное неудобство, причину которого объяснить себе не мог.
Невольно зашла речь о Екатерине Юрьевне. Гордеев только упомянул ее имя в связи с тем, что официальное соглашение на защиту было подписано от ее имени деятелями из фонда, выступавшими ее поручителями. Но стоило лишь прозвучать ее имени, как Савин нахмурился, ушел в себя. Потом с брезгливым выражением процедил, что не ожидал от нее такого предательства. Он всю жизнь заботился лишь о том, чтобы сделать ее жизнь спокойной и безоблачной, и вот — благодарность.
Не ожидал он предательства и от Игоря Самойлова, которого всегда считал близким другом. А оказалось, что они — Самойлов и Катерина — постоянно обманывали его, будучи любовниками, и только и ждали, чтоб избавиться от него. Он воображал, какая мерзкая радость охватила, должно быть, их, когда они узнали о том, что он арестован…
Гордеев пытался возражать, сказал, что он встречался с Екатериной Юрьевной и никакой неприязни в отношении к Николаю Анисимовичу с ее стороны вовсе не ощутил. Возможно, теперь говорит в нем оскорбленное самолюбие, тут он возражать не может, но и зря порочить женщину, когда она сама не имеет возможности защититься и как-то объяснить причины такого своего решения, было бы, наверное, не очень правильно. Но даже и такая обтекаемая форма возражения вызвала у Савина чуть ли не взрыв отрицательных эмоций. И Юрий Петрович даже пожалел, что случайно затронул этот вопрос, и постарался перевести разговор на другую тему — о будущем, которое, собственно, настало уже сегодня.
Ознакомительная версия.
