Фридрих Незнанский - Цена жизни – смерть

Ознакомительная версия.

— А кто у нас главная подозреваемая? — приятно удивился Денис такой определенности.

— Клиника покойного профессора Сахнова. — Турецкому стало жарко после коньяка, и он снова полез в холодильник. — Ну что, пиво пить будем?

…Папа был бледный как смерть.

С дрожащими руками.

Я его таким раньше никогда не видела. Он сказал, чтобы мы с Мамой и Ожугом отправлялись искать Деда вдоль берега, а он закачает воздух в баллоны и будет еще раз нырять. Мама не хотела оставлять его, но и посылать меня одну на поиски тоже не хотела. Я ответила, что буду не одна, со мной верный толстый Ожуг. Папа не стал вмешиваться в наш спор, только махнул рукой и побежал накачивать баллоны. Мама несколько секунд поколебалась и заспешила ему на помощь.

Я приказала Ожугу искать, но он только жалобно скулил и крутился на одном месте. Пришлось самой выбирать наудачу, в какую сторону вдоль берега идти. Мы отошли от нашего лагеря не меньше чем на километр. Дед ведь мог потерять ориентацию под водой и выплыть где угодно, он сам часто рассказывал мне подобные истории. Если погрузиться слишком глубоко, меняется газовый состав крови и наступает водородное опьянение. Человек перестает понимать, где верх, где низ, не говоря уже про право-лево. Малодушный в такой ситуации может запаниковать и в итоге пойти ко дну. Но Дед у меня старый подводный волк, я не представляю себе, что с ним могло что-нибудь случиться. Наверное, он нашел что-то очень интересное и отклонился от заранее намеченного маршрута и сам отцепил страховочный трос. А теперь сидит где-нибудь на берегу и изучает свою подводную находку. Я попыталась представить себе, что бы это могло быть. Может, кто-то до меня спрятал в этих местах клад, но не закопал, а для большей надежности опустил под воду?

Дед, Папа и Мама изучали редкий, эндемичный, как они его называли, на вид планктон, я тогда не понимала значение этого слова, однажды спросила у Деда, он объяснил, что-то совсем простое, но я забыла, а переспрашивать мне было неудобно. Открыл его Дед много лет назад, когда Папа еще был школьником. Точнее, не его, а его целебные свойства. Именно с тех пор он и повадился ездить каждое лето на Байкал, и Отца приучил, когда тот подрос, а потом, естественно, и Маму, поскольку они с Папой были коллеги.

Планктон этот, как пояснил мне когда-то Дед, обитал на глубине нескольких десятков метров, где температура практически постоянна. Но не повсюду, а только в тех редких местах, где со дна бьют горячие ключи. На лето он еще перекочевывал к устьям небольших речек, поскольку они приносят с собой теплую воду, но опять-таки не всех, он был очень привередлив, и, если река несла какие-нибудь растворенные вещества или взвесь, которые нашему планктону не по нутру, он жить поблизости от нее отказывался. А Дед с Отцом искали все новые и новые его формы: в разных местах свойства его тоже оказывались разными. Поэтому мы и кочевали каждый год с места на место с перспективой обследовать когда-нибудь все побережье. И именно поэтому Дед с Отцом, погружаясь, рыскали по дну в самых опасных, закоряженных местах, сплошь и рядом уплывая от лодки-базы на значительное расстояние.

Попутно они изучали еще какую-то прибрежную флору, по-моему, преимущественно с одной целью: загрузить Маму на полную катушку. Нырять она не могла, — здоровье не позволяло, а сидеть на берегу и ждать сложа руки, пока мужчины вернутся с уловом, было для нее унизительно.

И Папа и Дед, несмотря на полную противоположность характеров, были людьми чрезвычайно увлекающимися, когда речь заходила об их бесценном планктоне, и под водой наверняка работали на грани фола. Они частенько подтрунивали друг над другом, что у них скоро отрастут жабры и тогда они смогут торчать под водой до полного посинения (очевидно, от холода). Еще у них считалось особым форсом всплыть «на последней затяжке», даже на предпоследней, и, достигнув поверхности, с выпученными глазами сделать жадный вдох, изображая, что воздуха в баллонах уже не осталось и последние пять минут они обходились без него. Все это делалось, конечно, только в том случае, если я или Мама оказывались в лодке и могли наблюдать за ритуалом всплытия. Я всегда хохотала, а Мама страшно волновалась, возможно, это вторая причина, по которой Дед и Отец всячески привлекали ее к наземным изысканиям: чтобы у нее не оставалось времени на ненужные переживания.

Так или иначе, но до сих пор тысячи погружений, совершенные Дедом и Отцом, завершались успешно, и все давно привыкли к мысли, что это не опасней, чем переходить московские улицы в час пик. Поэтому, глядя на перепуганного Отца, я сама не ощутила тревоги, на то он и родитель, чтобы нервничать по любому поводу.

Мы с Ожугом прошли уже больше двух километров, и тут я впервые заволновалась. Дед не мог заплыть так далеко. Под водой человек перемещается намного медленнее, чем по суше, даже по пересеченной местности. Да и лет ему не двадцать… Мы почти бегом вернулись в лагерь. Может, Дед давно там, думала я, перепрыгивая валуны и коряги, и я зря переживаю?

Но его не было.

Отец только что вынырнул. Зубы его стучали то ли от холода, то ли от перевозбуждения. И он был еще бледнее, чем раньше.

— Вы ходили по берегу в другую сторону? — спросила я.

— Да, — сказала Мама.

— Ты хорошо все проверила? — бросился ко мне Папа.

И тут я окончательно осознала, что с Дедом действительно случилось что-то серьезное, — возможно, он погиб.

— Вот он хорошо проверил, — сказала я, всхлипывая и указывая на Ожуга.

— Нужно еще раз всем вместе поискать подальше, в обе стороны. Его могло снести течением.

Я снова почувствовала надежду.

Течение! Как же я сама об этом не подумала?

Мы искали Деда до самого заката, излазили берег вдоль и поперек, потом углубились в тайгу и опять прошли туда и обратно по многу километров. Папа не уставал повторять, что Деду могло стать плохо, он, наверное, лежит где-то совсем рядом без сознания, не в силах позвать на помощь. Отец постоянно приказывал Ожугу искать, хотя тот и так старался изо всех сил и совершенно не реагировал на всякую живность. А еще утром он, как всегда в первые несколько дней по приезде, гонялся за белками как ненормальный и лаял на них с земли, а они сверху не обращали на него никакого внимания.

Мама Отцу не возражала, пока не село солнце и не стало совсем темно. Тогда она потребовала прекратить поиски (Папа хотел продолжать искать с фонарем). Мы вернулись в лагерь и передали по рации, что у нас произошло ЧП и требуются спасатели. Я отправилась спать. Чтобы мне не было так страшно одной, я взяла в палатку Ожуга. Но заснуть я не могла, меня все время преследовала картина: Дед под водой заблудился, я рядом и пытаюсь ему помочь, но он меня не понимает, а сил вытащить его наружу у меня не хватает, в результате у меня заканчивается воздух, я задыхаюсь, всплываю, а он остается там, на глубине.

Папа тоже не спал.

Начался дождь, но Папа бродил по берегу, сидел около палатки, я слышала, как Мама несколько раз выходила и уговаривал его лечь, он отвечал: «Да-да, сейчас» — и продолжал сидеть под открытым небом.

Потом я услышала их разговор. Я пребывала в полубредовом состоянии и не запомнила всех его подробностей, но одно помню совершенно отчетливо: Папа уверял, что Дед не мог просто так пойти ко дну, и оборвать страховочный трос невероятно сложно. Что-то тут нечисто. Не зря приезжал СДД. Мама пыталась разубедить его, но он твердо стоял на своем. Вообще Папа никогда в жизни не высказывал скоропалительных суждений, не считая сегодняшнего дня. Я не поняла, кто из них прав, и наконец забылась ненадолго.

С рассветом прибыли спасатели на вертолете, их начальник хорошо знал Деда, и все началось сначала. Мы самостоятельно продолжили поиски на берегу, а они принялись нырять и осматривать окрестности с воздуха. Так продолжалось несколько часов…

Нашел Деда Ожуг.

Его тело прибило к берегу возле большого камня неподалеку от лагеря. Кислородный шланг был порван. Отец снял с Деда маску, я отвернулась: не могла смотреть на его мертвое лицо. Потому что оно было как живое. Мама сказала, что она сама посторожит, и отослала нас с Папой за спасателями.

Спасатели перенесли Деда в наш лагерь. Я забилась в отныне всецело мою палатку и не казала носа на улицу. Мне не хотелось видеть никого, кроме Папы и Мамы. Но им было, разумеется, не до меня, и я не стала мешать.

Ознакомительная версия.