Володе трудно было долго говорить, он задыхался. Агапкину хотелось задать ещё множество вопросов, но он сказал:
— Тебе надо поспать.
— Да. Я устал. Послушай, отца я не решусь просить, да и бессмысленно. Он всё равно откажется. Но ты сделаешь.
— Что? — спросил Агапкин, и сердце его тревожно стукнуло.
— Ты видел рентгеновский снимок, — сказал Володя после очередного приступа кашля, — у меня с детства слабые лёгкие. Мне нельзя было простужаться. Ты врач и отлично все понимаешь. Третью неделю я не живу без кислородной подушки. Кашель и боль в груди не дают мне спать, приходится увеличивать дозы морфия. Влей мне ваш препарат. Чем я хуже Оси? Не говори отцу, не спрашивай его.
— У Оси не было шансов. У тебя есть. Прости, я не могу.
— Когда умирал Ося, Таня уговаривала отца, умоляла — и оказалась права.
— Ты не умираешь.
— Возможно, у меня в запасе не часы, а дни. Но какая разница? Ты видел снимки.
— У Оси не было лихорадки. Да, останавливалось сердце. Это совсем другое. У тебя четвёртую неделю температура не падает ниже тридцати восьми градусов. После вливания она поднимется до сорока. В любом случае, не я должен принимать это решение.
— Правильно. Не ты, и никто, кроме меня. Я его уже принял, отговаривать бесполезно. Ты всё равно это сделаешь. Только смотри, не опоздай.
На следующий день Володе стало лучше. Утром температура упала до тридцати семи. Он оделся, вышел в столовую к завтраку, съел кусок калача с маслом и паюсной икрой, выпил сладкого чаю со сливками. Агапкин заметил, что у Тани глаза стали мокрыми, когда она смотрела на брата. За столом сидел как будто прежний Володя, со своими мрачными шутками, ухмылками, но только очень худой и бледный.
— Скажи, правда, что доктор Боткин сушил тараканов и использовал отвар из них как мочегонное? — спросил он отца.
— Да, он так лечил водянку.
— Отлично. А правда, что твой приятель Мечников дважды пытался покончить с собой, а потом предложил всем поголовно отрезать кусок прямой кишки?
— Илья Ильич умер прошлым летом в Париже. Пятнадцатого июля. Папа очень переживал, что не сумел поехать на похороны. Так что перестань, пожалуйста, — сказала Таня.
— Прости. Но всё-таки эта ваша медицина редкостная мерзость.
Таня вдруг встала, обошла стол, обняла брата, поцеловала в макушку.
— Эй, сестричка, ты что-то перепутала. Прибереги свои нежности для полковника Данилова. Или вот лучше Федора поцелуй. Видишь, как он смотрит? Ему сейчас уходить на суточное дежурство, так ты его благослови.
Таня улыбнулась, подошла к Агапкину и чмокнула его в щёку.
Весь этот день Володя почти не кашлял, смягчилась боль в груди. К вечеру температура поднялась совсем немного, тридцать семь и пять. Он уснул рано, ночь прошла спокойно.
На следующее утро Агапкин вернулся после дежурства, рухнул в постель. В два часа дня его разбудил стук в дверь.
— Федор Фёдорович, проснитесь, беда!
На белом фартуке сиделки он увидел кровавые пятна, помчался к Володе, услышал страшный, надрывный кашель. Михаил Владимирович и Таня были в госпитале. Андрюша ещё не вернулся из гимназии.
У Володи открылось лёгочное кровотечение. Федор отправил сиделку звонить в госпиталь и принялся останавливать кровь всеми доступными средствами.
— Линия не работает, — донёсся до него испуганный голос сиделки.
— Берите извозчика, поезжайте за ними. В прихожей моё пальто, портмоне во внутреннем кармане. Возьмите денег, сколько нужно.
Володя задыхался. Кровь не останавливалась. Ногти посинели. Пульс едва прощупывался. Когда Агапкин надломил очередную ампулу, Володя вдруг отчётливо произнёс:
— Теряешь время.
Взглянув на окровавленные губы, запавшие глаза, заострившийся нос, Агапкин бросил ампулу и помчался в лабораторию.
Он приготовил раствор удивительно быстро, кажется, минут за десять. Но когда вернулся, Володя не дышал.
Пульса не было. Федор несколько раз надавил стиснутыми ладонями на грудную клетку, попробовал сделать искусственное дыхание через платок. Понял, что всё бессмысленно.
Комната поплыла перед глазами. Агапкин растерянно огляделся. Все неслось, кружилось, словно он стоял в центре бешеной карусели. Только один предмет остался неподвижен и притягивал взгляд. Склянка тёмного стекла на столике у кровати. Двигаясь медленно, как сомнамбула, Федор закатал левый рукав, наполнил шприц мутной белесой жидкостью из склянки, стянул зубами резиновый жгут и ввёл себе иглу во вздувшуюся вену локтевого сгиба.
Москва, 2006
Соня нащупала на тумбочке у кровати мобильник, открыла глаза и прочитала почту.
«Доброе утро! Как спалось? Что снилось?»
Петя, счастливый муж и отец, сорвался со всех катушек. Так он приветствовал её когда-то, в самом разгаре их красивого романа.
Она закрыла глаза, хотела поспать ещё минут десять, но мобильник опять запищал.
«Старик А. прав. Ты похожа на Т.М.С.».
Послание было от Нолика. Соня вздохнула, села на кровати и написала:
ответил Нолик.
Она улыбнулась, набрала его номер и сердито сказала:
— Между прочим, я ещё сплю.
— А я уже на работе. У меня через пятнадцать минут озвучка. Слушай, может, тебе правда отрастить волосы?
— Арнольд, зачем ты пьёшь с утра?
— Репчатая, не обижай меня, пожалуйста. Я трезв и бодр. Я вообще уже неделю пью только кофе, чай и воду. А ты, наверное, будешь сегодня паковать чемоданы?
— Нет. Сегодня я должна съездить в институт, там куча дел.
— У меня тоже куча. Мне предложили сняться в серии рекламных роликов. Угадай, что я буду делать?
— Поливать кетчупом белую блузку?
— Нет! Обжираться шоколадом и таять от счастья. Надеюсь, это существенно повысит доходы шоколадной империи, на которой женился твой милый интеллигентный Петя.
— Иди к чёрту! — рявкнула Соня, хотела нажать отбой, но услышала:
— Софи, погоди, не отключайся! На самом деле я хотел тебе сказать, что ты очень красивая, но почему-то совершенно игнорируешь это. Я больше не буду про Петю. Прости, пожалуйста.
— Ладно, ты тоже прости.
Соня отложила телефон, встала, накинула халат, вышла на кухню. Мама варила кофе.
— Ты улетаешь послезавтра, вечером у тебя самолёт, — сказала мама. — Вот все твои документы, полчаса назад принесли. Я не стала тебя будить.
— Да, мамуль, спасибо.
— Ты знаешь, я порылась в шкафу, у тебя ведь нет приличного чемодана, но если бы он и был, класть в него совершенно нечего.
— Ага, — кивнула Соня и ушла в папину комнату.
Выбрав несколько фотографий, она стала в десятый, кажется, раз разглядывать лицо Тани и даже подошла к зеркалу, посмотрела на себя в разных ракурсах, но ничего похожего не нашла.
— Что значит «ага»? — мама появилась на пороге и грозно уставилась на Соню. — Ты понимаешь, что кроме сапог, которые я тебе привезла, у тебя нет ни одной приличной вещи?
— Мам, тебе что-нибудь говорит фамилия Данилов? — задумчиво спросила Соня.
Мама нахмурилась, помолчала.
— Таких знакомых у меня нет. Хотя фамилия достаточно распространённая. А что?
— Этот странный старец назвал папу Дмитрий Михайлович Данилов.
— Наверное, оговорился. Как он, кстати? Ты вчера ничего не захотела рассказывать, сразу ушла спать. Неужели правда ему столько лет?
— Правда. Но это живая мумия.
— О фотографиях, конечно, ничего интересного не сообщил?
— Нет. Только сказал, что я очень похожа вот на эту барышню, на Таню, дочь Свешникова. — Соня протянула маме снимок.
— Ты знаешь, да, действительно, что-то есть. Если тебе отрастить волосы и вот так причесаться.
— Да что вы все ко мне привязались с этими волосами? Смотри, она красавица, а я?
— Почему ты так раздражаешься, Софи? Успокойся, пожалуйста. Больше тебе этот старец ничего интересного не сообщил?
