— Если бы сейчас было лето, я решил бы, что ты перегрелась на солнце. Ну а раз всего-то ранняя весна, значит, на почве порнухи вскипела дурная кровь, — сделал вывод Марк. — Сейчас перекусим чего-нибудь, и отведу я тебя домой, к папе и маме. Так?
— Не-а! — кокетливо улыбнулась она.
Марк вздохнул и поплелся на кухню.
Сварил кофе, сделал по паре бутербродов с колбасой и сыром «Виола», взгромоздил все на поднос, потащил в комнату и остановился, ошарашенный, в дверях.
3
За те десять минут с небольшим, что он провел возле кухонного стола, Ольга устроила следующее: погасила верхний свет и включила ночник над диваном, повозилась возле музыкального центра и включила негромкую, но отнюдь не убаюкивающую музыку.
Сама она совершенно обнаженная лежала на диване, закинув за голову руки, так что маленькие упругие грудки задрались вперед и вверх, открывая нежную белизну кожи у основания грудей. Ноги с полудетским бесстыдством и непосредственностью раскинуты, открывая небольшие, рыжеватые, полупрозрачные в мягком свете кудряшки.
Несколько долгих секунд они смотрели друг на друга, затем Марк осторожно поставил поднос на одну из перевязанных коробок и, теребя пальцами ремень, подошел к дивану.
— Ты что, милая, хочешь меня убедить, шо этими маленькими ножками уже успела желоб на панели протопать?
— Чево? — брякнула Ольга.
— А повернись-ка, посмотрю, так ли ты совершенна сзади, как спереди.
— У, извращенец! — хихикнула она.
Однако послушно начала поворачиваться спиной.
Одним движением Марк выдернул из брюк джинсовый ремень и сильно, но не чрезмерно стегнул по нежно-розовым половинкам Ольгиного зада.
Девчонка взвизгнула от неожиданной жгучей боли, хотела вскочить, но Марк уже прижал одной рукой ее спину и охаживал быстро краснеющие ягодицы ремнем.
— А-а! — орала девчонка, бешено вертясь под ударами. — Сука!.. Козел!.. Больно! Больно!..
Всыпав шлепков десять, Марк отпустил ее и быстро отскочил от рванувшихся к его лицу пальцев с длинными лакированными ногтями.
— О-ой! — стонала Ольга, осторожно дотрагиваясь до болезненных мест. — Ну ты, с дерева упал или правда извращенец! Предупреждать надо!..
— О чем?
— Что больной!
— Короче, так, малышка, если я не услышу через две минуты, кто послал тебя ко мне, мы продолжим интенсивный массаж глубоких мышц твоей попки, и тогда уже моли Бога, чтоб вода в ванной была, а то шкура так гореть будет, что свернется! Время пошло!
— Дурак! — бросила со слезой в голосе Ольга и покосилась на часы.
Когда до истечения срока оставалось не больше десяти секунд, Ольга, судорожно вздохнув, сказала:
— Михалыч меня попросил… сказал, что приехал симпатичный парень, одинокий, надо помочь ему расслабиться, пятьсот баксов обещал…
— Так ты же несовершеннолетняя! Он же может загреметь, и я вместе с ним!..
— У Михалыча все схвачено, все на поводке. Он и сам еще может, сам мне целку ломал.
— Ты что, сирота?
— Почему? У меня батя такой же авторитет, как Михалыч, может, и покруче…
— Тогда зачем тебе этим заниматься из-за денег?
— Я, может, не только из-за денег. К тому же у папки своя придурь — хочет меня учиться отправить за границу, чтоб я, в отличие от него, настоящей аристократкой была. И в бабках прижимистый. Говорит: живешь при коммунизме, все что ни захочешь тут же появляется, зачем тебе еще и деньги? Конечно, учиться поеду, если справлюсь с экзаменами, только… а, ладно.
— Что ж он тебя одну поздним вечером отпускает? Далеко небось?
— Порядком. Только я на машине. Как привезли, так и увезут…
— Ждут, значит?..
Марк пока еще не понимал, какую цель преследует затея Робинзона, но чувствовал, что его хотят сделать пешкой в какой-то предваряющей съезд воров игре. Даже не пешкой, а, скорей, мишенью.
— Ясно, малыш, — пробормотал он, машинально вдевая ремень на место. — Ясно, что ничего не ясно…
— Ну теперь, когда я тебе все рассказала, трахни меня, пожалуйста! Ты правда мне очень понравился…
Марк с испугом почувствовал, что девчонка таки добилась своего — он испытал острый укол возбуждения. Нет, нельзя! Также нежелательно, чтобы она поняла, что это самоограничение вызвано нравственными причинами. Бандит не может быть нравственным. А он для Ольги бандит.
Марк мягко опустил ладонь на ее голое, острое от юной худобы плечо и сказал:
— Видишь ли, малая, у меня принцип — кто, когда и куда, я решаю сам. Ты мне очень понравилась, только давай перенесем нашу теплую встречу на тогда, когда мы сами этого захотим, а не когда Робинзон шо-то придумает. Твой отец кто? — неожиданно спросил Марк.
— Копытов Федор Федорович.
— То есть Копыто?
— Да, а что?
— Ничего! Должна батьке помогать, если такая ранняя, а ты какого-то слушаешь!
— А че ты на меня наезжаешь?! Сам ваще из деревни, а меня учишь!
— Я тебе добра желаю, глупая! Сейчас провожу тебя домой, а завтра, после сходняка, если не передумаешь!..
— Точно?
— Век воли не видать! — вспомнил Марк старинную воровскую клятву.
На Ольгу она не произвела впечатления, наверное, теперь клялись по-другому. Но суть она уловила сразу:
— Значит, завтра вечером?
— Шоб я сдох!
Все с той же обезоруживающей Марка непосредственностью Ольга оделась, подкрасила губы, навела прочий марафет.
— Тебя проводить?
— Не надо, — отмахнулась она. — Там меня «вольво» ждет с двумя гориллами, довезут.
— Уверена?
— Куда они денутся? Для них Робинзон страшней черта!
Марк, как вежливый, но немножко ленивый кавалер, проводил Ольгу до лестничной клетки, позволил чмокнуть себя в щеку в опасной близости от губ, помахал на прощанье рукой и скрылся за дверью своей квартиры. Но плотно ее не закрыл, словно чувствовал, что столь безмятежное расставание никак не подходит для стиля Ольги Копытовой, непутевой дочери Феди Копыто, который за украденный бывший в употреблении носок способен ухо отрезать. А уж за свою дочь!..
4
Вскоре Марк понял, что не ошибся, когда решил проследить путь девчонки до машины и далее, как она собиралась, домой. По всей видимости, у ее телохранителей от Робинзона были другие планы.
— Да куда вы меня тащите?! — послышался снизу возмущенный возглас Ольги.
— Не верещи! — оборвал ее грубый мужской голос.
Марк узнал — Цепень.
— Не верещи! Нам на хвост кто-то сел! Посмотрим сверху, пусть рассосутся!..
Света на площадке по-прежнему не было, и теперь это было только на руку капитану Майеру. Не слишком маскируясь, он сумел проследить, как Ольга в компании Цепня и крепкого молодого парня прошла мимо него и стала подниматься по лестнице еще выше. Там последний, двенадцатый этаж и крыша.
Марк в мягких кроссовках неслышно скользнул по ровному цементному полу следом за отнюдь не благостной троицей.
Время пришло такое, что бандитам нечего бояться голоса народного. Если кто и смотрел в дверной глазок на живописную группу, так только для того, чтобы сказать пригревшейся у телевизора грузной жене: совсем обнаглели проститутки, прямо на площадке готовы, а мы потом СПИДом ихним дыши!.. Но ни выйти, чтоб разобраться, ни хотя бы позвонить в милицию они не собирались. Их конституционное право — критика снизу и чтоб слышала только жена, ну в крайнем случае теща.
— Ну че, Олька, трахнул он тебя? — спросил как бы даже с завистью Цепень.
— Нет еще.
— А когда? — хихикнув, спросил водитель.
— Когда рак на горе свистнет и деревянный конь обмочится! Не ваше дело!..
— А стопарь хоть налил? — не унимался Цепень.
— Мы водку не пили.
— А орала чего?
Парень и челябинский вор, чтоб не так тяжело было губить девчонку, выпили для храбрости по поллитра водяры, почти не закусывая, и теперь старались одновременно отвлечь ее разговорами от догадки о неминуемом, а заодно и укрепить свою решимость тем, что Ольга продемонстрирует или хотя бы сознается в неком крайнем проявлении распутства.
— Орала? Потому что он меня завел!
— Ишь ты! Чего же к делу не перешли?
— Мы не клоуны! На заказ не работаем.
— Чево-о? — не понял Цепень.
А водитель сунул руку в карман, проверяя, на месте ли шнурок. Приказ был таков: принять девицу из объятий челябинского дурака, придушить слегка и сбросить с крыши.
Цепень, чувствуя почти пролетарскую ответственность за порученное дело, стал негромко советоваться с напарником, потому что до выхода на крышу оставался один лестничный пролет.
— Серый, как быть? Он ее не тронул. Давай хоть куда-нибудь спущенки насуем, пусть канает за извращенца…
— Э, вы куда ведете? — спросила, резко остановившись на площадке последнего этажа, Ольга.
