– Ну, вижу. И что дальше?
– Знаешь, где я их взял?
– Знаю, конечно, мы же вместе были, когда ты их покупал. У фарцовщиков на Беговой, возле комиссионки.
– И сколько я за них заплатил, помнишь, нет?
– Кажется, сто шестьдесят рублей. Я еще тогда удивлялся, откуда у тебя такие деньги.
– Сто шестьдесят пять, – поправил его Гена. – Я их целый год копил. Предки на обед и на всякую мелочь три рубля в неделю выдавали, а я их складывал. В школе не обедал, в кино с вами не ходил. Заметил, нет?
А ведь и в самом деле, за весь десятый класс Генка Потоцкий ни разу не ходил с Игорем и Жекой в кино, придумывая различные отговорки: то родители просили куда-то съездить и что-то сделать, то свидание с девушкой назначено, то настроения нет. И не заглядывал в школьный буфет.
– Но этого на джинсы явно не хватило бы, – заметил Игорь, в душе упрекнув себя за невнимательность.
– Само собой, – кивнул Генка. – На этой экономии я только стольник сцыганил.
– А остальное откуда?
– От верблюда. У предков вместо подарков наличными брал. Что тебе, сынок, на Новый год подарить? Двадцать рублей. А на день рождения? Двадцать рублей. А на окончание школы? Двадцать пять, я теперь взрослый, у меня потребности возрастают.
– И давали? – изумился Игорь.
– Куда они денутся. Им проще деньгами дать, чтобы я сам ими распорядился, чем бегать, высунув язык, и доставать то, что я попрошу. Вот у меня и набралось ровно сто шестьдесят пять рублей ноль-ноль копеек. Я вообще-то «рэнглеры» хотел, но за них просили сто восемьдесят.
– Не понимаю я тебя. Зачем все эти трудности? Сказал бы своим предкам, что хочешь на день рождения джинсы, они бы тебе сами на блюдечке принесли.
– О! – Генка назидательным жестом поднял палец. – Вот тут мы подходим к самому главному. Я не хочу, чтобы мои предки доставали мне джинсы, пользуясь своими связями и всякими закрытыми магазинами типа «Березки». Я не хочу, чтобы они говорили: «Ты еще никто, ты даже джинсы сам себе купить не можешь. Все, что у тебя есть, ты имеешь благодаря тому, что твой папа – Потоцкий». Знаешь, сколько раз за свою жизнь я это слышал? Поэтому я твердо решил, что стану космонавтом. В крайнем случае – знаменитым летчиком-испытателем. Чтобы про меня никто не мог сказать, что я – сын того самого Потоцкого. Я хочу, чтобы про моего отца говорили, что он – отец того самого Геннадия Потоцкого. Понял, нет?
Игорь помолчал, собираясь с мыслями. В нем вдруг проснулась неизвестно откуда взявшаяся обида, хотя он не мог понять, откуда она свалилась. Ведь ничего обидного или плохого Генка ему не сказал. Чтобы скрыть неловкую паузу, он тоже открыл пиво и стал медленно цедить теплую невкусную жидкость. Пиво он не любил, но скажи он об этом Генке – тот не понял бы его.
– Странно, что ты только сейчас об этом сказал, – наконец произнес Игорь, осознав, что обидела его скрытность товарища. – Мы с тобой столько лет дружим, а ты никогда не говорил мне об этом. Даже не объяснил, откуда деньги, когда мы вместе джинсы тебе покупали.
– А мне с детства внушили, что трепаться надо поменьше, – усмехнулся Генка. – Стиль жизни дипкорпуса – держать язык за зубами и при этом все время что-нибудь говорить. Давай буди Жеку, хавать пора.
* * *
С вокзала в Харькове им нужно было добраться до поселка Восточный и найти аэродром, который назывался «Рогань». Именно там находилось Высшее военное авиационное училище летчиков. В приемной комиссии их зарегистрировали и отправили устраиваться. Оказалось, что жить им предстоит в палатках прямо на летном поле. Земляной пол, три двухъярусные койки. И, разумеется, никакого намека на ванну или душ, умываться нужно будет на улице в общем умывальнике.
– Здесь только абитуриенты живут? – на всякий случай спросил Игорь, все еще надеясь на то, что курсантам обеспечивают более приемлемые условия существования.
Почему-то Игорь в мыслях представлял себе трехместные комнаты с ванной и туалетом, где они будут дружно и весело жить с Генкой и Жекой. Однажды он по просьбе отца ездил в общежитие Московского университета на Ленинских горах, отвозил какому-то аспиранту отзыв на диссертацию. Там была нормальная комната, совсем как в гостинице.
– Нет, здесь живут курсанты, – невозмутимо ответил дневальный – коротко стриженный паренек в ладно сидящей форме и с красной повязкой на рукаве, который встретил их у входа в учебно-летный отдел и проводил до места. То, что он ничуть не удивился, услышав вопрос, навело Игоря на мысль, что вопрос этот ему задают уже не в первый раз.
Настроение резко упало, но Игорь изо всех сил старался, чтобы друзья этого не заметили. Генка балагурил и шутил, раскладывая свои пожитки в деревянной обшарпанной тумбочке, а Жека тут же нашел среди трех прибывших раньше и поселившихся в этой же палатке абитуриентов желающих сразиться с ним в «очко», извлек из рюкзака колоду карт и занялся зарабатыванием денег.
В первую ночь, проведенную в палатке, Игорь глаз не сомкнул. Он никогда не ходил в турпоходы и никогда не спал нигде, кроме помещений. Как это, оказывается, страшно: спать на открытом пространстве аэродрома, где гуляет ветер, рвет брезентовые полы и заставляет ходуном ходить стены палатки. Не просто страшно – жутко! Он чувствовал себя незащищенным и уязвимым, и все вокруг выглядело таким шатким и ненадежным, просто опереться не на что. Ты весь на виду, тебя со всех сторон окружают сотни глаз, враждебное незнакомое пространство и пронизывающий неуемный ветер. И некуда спрятаться… С каждой минутой паника охватывала Игоря все сильнее, и к утру он уже был на грани истерики. Только веселый голос неунывающего Генки и полусонная возня поднявшихся по сигналу побудки других соседей по палатке немного привели его в чувство.
Оказалось, что прежде, чем их допустят к вступительным экзаменам, нужно будет пройти еще одну медкомиссию и тестирование на профпригодность. Что такое медкомиссия, все уже знали, каждый абитуриент проходил ее по два раза по месту жительства, а вот про тесты рассказывали всякие чудеса. Когда же тестирование началось, абитуриентов разбили на группы, и по вечерам шел активный обмен впечатлениями и опытом.
В группе, куда попали Игорь и Женя, первым тестом было зачеркивание букв. Всех усадили за столы, раздали листы с отпечатанным текстом, карандаши и наушники.
– В этом тексте вы должны зачеркнуть все буквы «а» и подчеркнуть все буквы «о». Запомнили? «А» зачеркнуть, «о» подчеркнуть. А теперь надевайте наушники и работайте.
Игорь надел наушники, и в ушах зажужжал чей-то голос, беспрерывно бормочущий: «А» подчеркнуть, «о» зачеркнуть, «а» зачеркнуть, «о» подчеркнуть, «а» подчеркнуть…» Сосредоточиться было трудно, через некоторое время начала болеть голова, но Игорь старался изо всех сил.
В Генкиной группе в этот день был совсем другой тест, нужно было, сидя в кабине, имитирующей кабину пилота, двигать красную рукоятку строго по синусоиде. Если будешь двигать неправильно, отклоняясь от заданной линии больше чем на 20 градусов, тебя легонько бьет током.
Игоря тесты забавляли, ему было интересно, но во всем остальном жизнь на аэродроме Рогань его совсем не устраивала. В 6 утра подъем, физзарядка, завтрак, уборка территории, потом строем – в учебно-летный отдел для подготовки к экзаменам и консультаций. И выход за территорию части категорически запрещен. С каждым днем Игорь все отчетливее представлял себе смысл отцовских слов, когда тот кричал на него: «Казармы захотелось?!» И все яснее понимал, что казармы он совсем не хочет. Ему приходилось вставать раньше всех, чтобы успеть умыться и побриться до того момента, когда туда набьется толпа и будет не протолкнуться к умывальнику. Он не мог есть то, что давали в столовой, тосковал по маминой домашней стряпне, но когда решил, что лучше купит в солдатском буфете сыр, колбасу, масло, хлеб и хорошие рыбные консервы, то был несказанно удивлен тем, что в нем ничего этого не оказалось, кроме хлеба, сгущенки, лимонада и булочек. Его не переставало удивлять, как легко и быстро приспособились к такой жизни его друзья. Ну ладно Жека, с ним все понятно, он и в Москве жил не лучше, в тесноте и нищете, но Генка-то, Генка как может с веселой усмешкой уминать клейкую овсянку, или перловку, политую чудовищным на вкус красно-бурым соусом, или отвратительный полуостывший суп, в котором не плавает почти ничего, кроме каких-то невразумительных кусочков сала. Генка, который жил и за границей, и в Москве в просторных квартирах, ел дома продукты из закрытых распределителей и делал только то, что ему нравится, мгновенно адаптировался к жизни в казарме и, казалось, не испытывал от этого ни малейшего дискомфорта!
На третий день пребывания в училище у Игоря пропали деньги – десять рублей. А он так на них рассчитывал! Банка сгущенки – 55 копеек, бутылка лимонада – 12 (если без тары) и булочка – 7 копеек, да на эти десять рублей он мог бы до конца экзаменов через день подкармливаться в буфете. А что теперь? Он посетовал на пропажу, когда ребята строем шли на очередной тест, и оказалось, что пропажи были буквально у каждого второго, у кого мыло, у кого – привезенные из дома продукты, в основном шоколад, у кого – сигареты, у кого одежда, у многих, как и у Игоря, деньги. Среди абитуриентов процветало воровство. «А ведь многие из этих воров выдержат экзамены и поступят в училище, – думал он. – И что же мне, вместе с ворами учиться? Жить с ними в одной палатке, сидеть за одной партой? Мерзость, какая мерзость!»
