Она злилась на Джулию Борсос, которая сказала, что Тори набирает вес и именно поэтому не нравится мальчикам. Тори действительно поправилась. После смерти матери она кидала в рот все, что попадалось на глаза, как будто пыталась заполнить пустоту в своей жизни. На коже появились прыщи. Ее больше никто не любил. Она чувствовала себя потерянной, одинокой и к тому же опасно рассерженной.
– Куда ты ходил? – пробормотала Тори, не глядя на отца.
– Что?
– Сегодня, когда вышел погулять?
Отец сделал еще глоток из фляжки и закрутил крышку.
– Я прошелся до кемпинга, чтобы осмотреть окрестности.
– Зачем?
– Просто чтобы представлять, где что находится.
– Зачем ты взял два револьвера?
Глаза отца вспыхнули. Тори осталась довольна собой.
– Я не…
– Взял. Один сейчас у тебя в сапоге, а другой – в кобуре под рубашкой, верно?
Отец медленно сглотнул, в его глазах загорелся огонек. Оливия смотрела на него во все глаза.
Тори снова поставила себе плюс. Она выставила папу в плохом свете. Теперь он не понравится этой несостоявшейся самоубийце.
– Не так легко получить разрешение на легкое огнестрельное оружие, – заметила Оливия, снова забрасывая удочку и повторяя изящные удлиненные дуги над водой.
– Вы правы, это нелегко.
Оливия бросила на него еще один взгляд, но промолчала.
– Почему ты снова звонил Мэку? – Тори продолжала гнуть свою линию. Она уже не могла остановиться.
Отец, не говоря ни слова, встретился с ней взглядом, потом нагнулся к дочери.
– Почему бы тебе не подержать удилище? Следи за поплавком. Если он неожиданно уйдет под воду, подними конец удилища и осторожно потяни леску. – Его голос был суровым и низким, глаза сузились.
Тори сглотнула.
– Я не хочу ловить рыбу.
– Давай, возьми удилище.
– Нет.
Молчание. Их взгляды боролись.
– Я вообще не понимаю рыбалку. – Тори крепко обхватила себя руками.
– Что ты имеешь в виду? – спросила Оливия, сматывая леску.
– Вы же выбрасываете рыбу в воду, так зачем вообще ее ловить? Я не вижу в этом смысла. Я бы лучше убила эту рыбу. И я не понимаю, зачем вообще мы отправились в это дурацкое путешествие.
Переливающееся насекомое приземлилось к ней на колени. У него было тонкое, прямое тельце с черными и голубыми полосками. Голубой цвет был таким насыщенным и ярким, что казался ненатуральным. Крылья были почти прозрачными, глаза напоминали большие шары. Маленькое тельце пульсировало, крылышки дрожали.
– Вот это да, – удивился отец. – Стрекоза в это время года – это необычно.
«Иногда это взаимодействие очень легкое, подобное прикосновению переливающейся стрекозы, присевшей на тыльную сторону ладони. Но оно может оказаться и землетрясением, покачнет ваш мир, врежется в самые основы и направит вас по новому пути…»
Тори схватила стрекозу, раздавила ее и стряхнула останки с пальцев в воду.
Девочка почувствовала, какой шок испытал ее отец.
– Черт подери, Тори! Что с тобой творится?
Оливия наблюдала за ними обоими.
– Твой отец был прав, – сказала она, снова забрасывая удочку и сажая приманку, словно живое насекомое на поверхность темной воды. – Очень необычно видеть стрекозу в преддверии зимы.
Налетел ветер, вода покрылась рябью, затянувшей озеро спиральными узорами. Солнце опускалось к дальнему хребту, расцвечивая небо пурпурно-розовыми и оранжевыми полосами.
– Как правило, стрекозы исчезают еще до первых заморозков. Должно быть, эта стрекоза особенная. Меня удивляет то, что она пережила холодные ночи и прожила столько дней, чтобы вот так навестить тебя.
Тори сглотнула.
«Это началось, как начинаются все диалоги, когда пути пересекаются…»
Ее затрясло. Как будто мать была рядом, нашептывая слова из своей книги.
– Личинка стрекозы, она называется нимфа, может жить глубоко под водой в течение двух лет, – продолжала Оливия. – Для нимфы это огромный срок. Потом, когда она готова, нимфа подплывает к растению и по нему карабкается наверх, на воздух. В этот момент ее панцирь лопается, и она расправляет тонкие маленькие крылышки. В это время нимфа очень уязвима. Ей нужно перекачать жидкость из тела в брюшко и крылышки, чтобы и то и другое удлинилось, принимая форму, которую ты видела у себя на колене. Как только крылья высохнут, стрекоза начинает совершенно новый жизненный цикл над водой. Это все равно как получить еще один шанс, когда все вокруг новое. – Она улыбнулась. – Мне нравится думать об этом: в жизни бывают этапы, когда ты становишься совершенно другим созданием. Когда открываются новые возможности.
Оливия аккуратно потянула за леску, заставляя приманку плавать по воде, словно насекомое. Казалось, Оливия что-то обдумывает, наблюдая за приманкой. Потом она сказала:
– В детстве, когда меня по-настоящему что-то расстраивало и мне казалось, что надежды нет, мать отводила меня в сторону и говорила: «В тот момент, когда гусеница думала, что жизнь кончена, она превратилась в бабочку».
Оливия снова дернула удилищем, сворачивая леску кольцом и отправляя приманку еще дальше, к самому краю темной воды в тени леса.
– Стрекозы похожи на бабочек. Это символ нового начала. Некоторые люди считают их духовным тотемом.
Оливия снова посмотрела на Тори. Ее глаза были такого же зеленого цвета, как вода в озере, и девочка снова вспомнила ее шрамы. Интересно, Оливия тоже получила второй шанс, не сумев убить себя? В Тори что-то дрогнуло.
– Взрослые стрекозы не слишком хороши в качестве корма для форели, – продолжала Оливия. – Но рыба охотится на них, когда они в состоянии нимфы. Но эти маленькие нимфы, – она снова встретилась взглядом с Тори, – сами опасные хищники. Они лежат в засаде и охотятся на других водяных насекомых, хватая их челюстями, созданными специально для жевания. Так устроена жизнь…
Она замолчала, и ее взгляд устремился туда, где кончик ее удилища чуть согнулся.
– Вот почему мне нравится ловить рыбу, – продолжала Оливия, не сводя глаз с кончика удочки. – Рыбалка учит наблюдать и понимать жизнь насекомых, циклы озер, рек, времен года. Когда пытаешься подражать природе, создавая приманку, ты проявляешь свое уважение. Да, ты убиваешь и ешь рыбу, которую поймала. Но ты берешь ровно столько, сколько тебе нужно. У остальной рыбы ты учишься и отпускаешь ее обратно в воду.
Оливия замолчала, потому что кончик удочки согнулся еще сильнее. Она подняла удочку, но на ней ничего не было. Должно быть, рыба только попыталась отщипнуть кусочек приманки.
– Если хочешь, я могу научить тебя вязать мушку в виде стрекозы, – предложила Оливия.
Тори отвернулась. Она чувствовала, что отец смотрит укоризненно. Ее затошнило. Она живо представила, как стрекоза накачивает свое маленькое тело, желая получить второй шанс в жизни. Внутри поднималась какая-то странная тяжесть.
Кончик удилища Оливии сильно изогнулся.
– О, клюет! – Она подняла удилище, чтобы натянуть леску. – Держи. – Оливия вложила удочку в руку Тори.
Та послушно взяла ее.
– Вставай, – подсказала Оливия, берясь за румпель. Она завела мотор и медленно вывела лодку на более спокойную воду.
Тори встала, покачиваясь в такт качающейся лодке.
– Приподними конец удочки. Расставь ноги пошире и слегка согни колени. Так тебе легче будет держать равновесие.
Тори охватила тревога, когда леска натянулась и зазвенела.
– Рыба пытается убежать, нырнуть поглубже. Позволь ей это, но держи кончик удочки повыше, натягивая леску.
Кольца лески, лежавшие на дне лодки, начали быстро разматываться в обратную сторону и исчезать под водой. У Тори пересохло во рту. Ее трясло.
И вдруг леска повисла.
– Подтяни немного леску! Тяни рукой на себя. Рыба изменила направление и плывет обратно к лодке. Она испугается, когда нас увидит, и снова уплывет. Будь наготове.
Тори сглотнула, отчаянно выбирая леску. Кожа у нее горела.
Внезапно рыба выскочила из воды. Она была как будто из сверкающего серебра, тело извивалось в воздухе, рыба била хвостом, разбрызгивая вокруг воду. Тори ахнула. Рыба шлепнулась обратно в воду, и леска снова начала натягиваться. То, что Тори смотала назад, опять исчезало в воде. От адреналина, бушевавшего во всем теле, у Тори начало щипать глаза.
