Полковник поигрывал толстым цветным карандашом и ждал терпеливо, поглядывая на Гурова доброжелательно.
— Думаю, Константин Константинович, — начал осторожно Лева, — преступник выехал из Москвы в Рязань и положил деньги на сберкнижку. На предъявителя. — Он перевел дух и взглянул на начальника, но, как и ожидал, на тонком бесстрастном лице полковника ни одобрения, ни осуждения не заметил. — Крупную сумму в новеньких сторублевках кассирша могла запомнить, и сберкнижка для преступника явилась бы визитной карточкой. Думаю, что в тот же день он со сберкнижки всю сумму снял. Необходимо установить, какого числа были внесены деньги, попытаться выяснить внешность вкладчика, хотя в последнее я не верю. — Гуров повеселел, говорил увереннее и тут же стал фантазировать. — Либо кассирша вообще не запомнила вкладчика, либо внешность была изменена. — Турилин не сдержал улыбки, и Лева мгновенно обиделся. — Что вы улыбаетесь? Если мы найдем кассиршу и она вспомнит хоть что-нибудь, то она скажет, — он начал загибать пальцы, — борода, темные очки, надвинутая на лоб шляпа. За одно из трех я отвечаю.
— Ну-ну, — Турилин улыбнулся. — Продолжайте.
— Дальше? — Лева кипятился. — Выяснив число, надо попытаться установить, где в этот день находились Перов и Шутин. Если кто-то из них тогда в Москве отсутствовал, то доказательств мы не получим, однако уверенность обретем.
Турилин написал что-то на листке бумаги, сложили, поманив Леву к себе, положил записку ему в нагрудный карман.
— Когда наши коллеги из Рязани сообщат о результатах работы, разверните. — Он поднялся, бросил карандаш, хрустнул пальцами. — Перова можно не проверять, он человек обеспеченный и подобных трюков проделывать не будет, спрячет деньги, и вся недолга. Остается ваш Шутин. — Полковник прошелся по кабинету, остановился у окна, барабаня пальцами по стеклу. — Шутин, Шутин. На коробке, которую вы представили на экспертизу, обнаружено ружейное масло и пальцевой отпечаток Евгения Шутина.
— Молодец, Гуров, — тихо сказал Лева.
— Был бы молодец, найди он коробку, в которой хранился пистолет, без помощи Перовой, — возразил Турилин. — О вашей находке Шутин уже знает и не станет отрицать, что держал ее в руках. И что? Присоветуйте.
— Да он все время врет! — перебил вопреки своим привычкам Гуров.
— Сказал! Вы излишне эмоциональны. Вы мне лучше ответьте: почему Ветров написал завещание в пользу Ирины Перовой? Мы неоднократно задавали себе этот вопрос, затем отбрасывали. Перова нуждается? Нет! Раскройте секрет завещания, возможно, найдете преступника. — Тон и выражение лица Турилина неумолимо изменились.
Гурову показалось, что кабинет превращается в длиннющий коридор, в самом конце этого коридора сидит за столом незнакомый человек, и от него тянет холодом.
— Вы свободны. Эта задачка не из серии «Вопросы — ответы». Здесь не философствовать, работать необходимо. — И полковник выдержал паузу настолько, чтобы понятия «работать» и «необходимо» застряли в сознании Гурова прочно. — У нас не хватает информации. Отправляйтесь за ней. А об обнаруженных в Рязани ассигнациях забудьте. Данную версию проверят без вас.
«Поди туда, не знаю куда. Принеси то, не знаю что, — рассуждал Лева, направляясь в свой кабинет. — Хорошо начальникам, они только анализом да отчетами занимаются». Гуров был неправ. Турилину, мягко выражаясь, было нехорошо, а точнее — скверно.
Рано утром Константина Константиновича пригласил к себе генерал. Он только что вернулся из высших инстанций, где интересовались результатами расследования. Каждый решает свои вопросы, вы отвечаете за раскрытие преступлений, сказали генералу, и возразить было нечего.
Генерал вызвал Турилина и напомнил ему, что за раскрытие убийства Ветрова отвечает полковник Турилин…
И сейчас, в разговоре с Гуровым, Турилин старался скрыть свое настроение, в конце сорвался и был собой недоволен. Работа по раскрытию убийства Ветрова с мертвой точки не двигалась, то, каким образом рукопись покойного оказалась в редакции, не проясняло, а лишь еще больше запутывало дело. Сторублевки Ветрова через сберкассу поступили в банк, и эта ниточка оборвалась. Турилин не верил, что кассирша вспомнит вкладчика, а если и вспомнит, то уж конечно не убийца явился в сберкассу.
Полковник вновь и вновь анализировал результаты работы последних дней. Орлов ведет свою версию последовательно и практически без ошибок. Возможно, клубок, который он разматывает, не приведет к раскрытию убийства. Так не вина полковника Орлова, что ему приказали идти не по той дороге. Он пройдет по ней до конца и раскроет другое преступление, не связанное с убийством Ветрова. Делает Орлов свою работу неторопливо, но с неумолимой последовательностью. А Гуров? Наверное, не прав он, полковник Турилин, поручив такое ответственное задание человеку молодому, недостаточно опытному и уравновешенному. Гуров умница, в интуиции ему не откажешь, в людях разбирается, но уж больно он эмоционален, порой наивен, в результате многие люди не принимают Гурова всерьез, ведут себя с ним необязательно, снисходительно. Взять хотя бы Шутина. Человек он сложный, запутавшийся, с ярко выраженным комплексом неполноценности. Вполне возможно, что, работай с ним Орлов, придавил бы характером, и Шутин, не выдержав, раскололся бы до конца. И стало бы ясно: да или нет. Хотя следователь прокуратуры от Шутина ничего не добился, а Лева у него пистолет «вытащил»…
Раздался телефонный звонок, Турилин снял трубку.
— Турилин, — сказал он.
— Товарищ полковник, — абонент закашлялся. — Говорят из УВД Рязанской области…
* * *
«Необходимо» и «работать» — эти два слова Лева нудно повторял, сидя в кабинете и подписывая необходимые документы. В восемнадцать часов он спрятал бумаги в сейф и, пробормотав: «Необходимо отдыхать, иначе с ума сойдешь», — вышел на улицу.
Через полтора часа Лева уже сидел в «Ивушке» с Ритой. Они пили шампанское, которое разрешило все Левины финансовые проблемы, и он успокоился. Нет денег и совсем нет денег далеко не одно и то же.
Рита была сегодня красива. Светлые шелковистые волосы она заплела в толстую косу и перекинула ее на грудь, глаза были подведены чуть-чуть, полные губы не портили ни краска, ни капризная гримаса. Платье не обтягивало ее, но и не висело бесформенным балахоном. Девушка сидела на шатком стульчике спокойно и уверенно и поглядывала на окружающих доброжелательно, а на Леву влюбленно. Он отвечал ей легкой улыбкой, иногда уносясь в неведомый для нее мир. Сегодня Риту такая раздвоенность Левы не оскорбляла, ей было приятно сидеть рядом и молчать, она чувствовала себя спокойно и уверенно, не скучала, со взрослой снисходительностью поглядывая на окружающие их пары. Она легко разгадывала старую, как мир, игру, которую вели эти девочки и мальчики, отмечая искусственность смеха и плохо скрываемую скуку. Бедные, подумала Рита, будто она с Левой находилась по другую сторону невидимого барьера. Почувствовав на себе чей-то взгляд, Рита повернулась и увидела молоденькую девушку, которая, прикрывая ладошкой руку своего парня, смотрела из-под спадающей на брови челки счастливыми, все понимающими глазами. Рита оценила ее соседа, кивнула и незаметно показала девушке большой палец. Глаза из-под челки засияли еще ярче, девушка прижалась к плечу парня, что-то зашептала, он улыбнулся и погладил ее по голове. Рите стало завидно, она потянула Леву за рукав, словно хотела что-то сказать; когда он придвинулся, поцеловала его в щеку и шепнула:
— Спасибо.
Он тоже легко ее поцеловал и шепнул:
— Это тебе спасибо.
Позже они гуляли по Гоголевскому бульвару, Лева взял девушку за руку.
— Слушай, ну почему ты выбрала юридический? — отчего-то спросил он.
Рита решила стать следователем в пятнадцать лет. Их семья в те годы жила в большой общей квартире, а соседнюю комнату занимала Галина Ивановна — крупная энергичная женщина, курившая беспрестанно «Беломор» и говорившая глубоким, с чуть заметной хрипотцой голосом. Галина Ивановна работала адвокатом по уголовным делам, она была защитником не только в суде, она защищала людей все свободное от сна время. Жильцы квартиры боялись и боготворили ее. Только благодаря ей рядом почти мирно сосуществовали две восьмидесятилетние старушки, запойный шофер, женщина неопределенного возраста и определенных занятий и мама Риты, не отличавшаяся ни мягкостью, ни большим умом. Комната Галины Ивановны была огромна и таинственна, всегда полуосвещена, днем окна зашторивались, вечером горела лишь лампочка у огромной кровати, на которой полулежа читала, курила и делала в блокноте пометки Галина Ивановна. Рита проводила здесь многие часы. Стены комнаты были сложены из книг, и казалось, что сидишь в библиотеке. Притаившись, Рита ждала, когда хозяйка обратит на неё внимание и даст команду начинать чаепитие. Выпив несколько чашек чая с вареньем, Галина Ивановна, кутаясь зимой и летом в огромный платок, вздыхала тяжело и, время от времени приговаривая: «Эх, люди, люди», принималась за свой рассказ. Заметив, что Рита следит лишь за сюжетом и не пытается разобраться в сути, Галина Ивановна неожиданно спрашивала: «Каково ваше мнение?»
