Эва доела бутерброд, запила колой и откинула волосы с лица.
– А вы беседуете о чем-нибудь?
– Да так, можем перекинуться парой слов. Одни и те же фразы каждый раз; все они хотят услышать одно и то же. Мужчины не слишком требовательны, Эва. Ты и сама скоро это поймешь. Она отодвинула бутылку в сторону.
– Сейчас без десяти семь, первый клиент придет в восемь. Он уже бывал у меня раньше. Честно говоря, не самый приятный тип, но он быстро кончает. Я займусь с ним сама и скажу, что нас теперь двое и что мы будем делить клиентов. И что у нас одни и те же условия.
– На самом деле мне больше всего хотелось бы спрятаться в шкаф и посмотреть, как это у вас происходит, – вздохнула Эва. – Посмотреть, как ты это делаешь. Самое трудное будет придумать, что сказать.
– В шкафу будет тесно. В дверную щелочку видно гораздо лучше.
– Что ты сказала?
– Ну, в ногах кровати ты стоять не сможешь. Но можешь подсматривать из другой комнаты. Мы выключим свет и слегка прикроем дверь, а ты будешь сидеть в той комнате и смотреть. И у тебя уже будет какое-то представление. Ты ведь меня знаешь, я никогда не была особо стеснительной.
– Боже, мне надо выпить, я вся трясусь. Майя сделала пистолет из двух пальцев и нацелила его прямо в лоб подруги.
– И речи быть не может! На работе пить запрещено. Потом мы пойдем к «Ханне» и поужинаем.
И могу тебе обещать одно: стоит тебе начать зарабатывать деньги, у тебя появится настоящий вкус к ним. Когда мне чего-то хочется, я просто запускаю руку в плошку и выуживаю пачку купюр. У меня деньги везде – в ящиках и шкафах, в ванной, на кухне, я запихиваю их в носки сапог и туфель, я даже сама с трудом припоминаю, куда я их рассовала.
– Ты же не хочешь сказать, что два миллиона у тебя просто разбросаны по квартире? – Эва побледнела.
– Да нет, конечно, тут только деньги на мелкие расходы. Основную сумму я спрятала на даче.
– На даче?
– На папиной даче. Он умер четыре года назад, так что это теперь моя дача. Ты там была однажды, помнишь, когда мы с девчонками туда ездили? На Хардангервидде?
– Твой отец умер?
– Да, уже давно. Сама можешь догадаться, от чего он коньки отбросил.
Из вежливости Эва предпочла не отвечать.
– А что, если дачу обворуют?
– Деньги хорошо спрятаны. Никому и в голову не придет там искать. И потом, купюры – они ведь тоненькие, много места не занимают.
– Но деньги – это еще не все, – вдруг сказала Эва прагматично. – А если ты умрешь до того, как потратишь их?
– А может, ты умрешь до того, как начнешь жить? – ответила Майя вопросом на вопрос. – Но если я вот так внезапно помру, то назначаю тебя своей единственной наследницей. Оставлю деньги тебе.
– Ну, спасибо. Слушай, мне надо в душ, – призналась Эва. – Я вся вспотела от страха.
– Давай. А я пока достану твою одежду. Кстати, тебе говорили, что тебе очень идет черное?
– Спасибо.
– Это не комплимент. Я спросила, потому что ты всегда в черном!
– А-а-а, – протянула Эва, смутившись. – Нет, не припоминаю. Во всяком случае, Юстейн этого не переносил.
– По правде говоря, я не понимаю, что ты имеешь против разных цветов.
– Понимаешь, они – как бы это получше объяснить, – отвлекают.
– Отвлекают от чего?
– От того, что на самом деле важно.
– И это…
– Все остальное.
Майя вздохнула и убрала стаканы и тарелки.
– Да уж, художники – народ непростой.
– Непростой, – хмыкнула Эва. – Но кто-то же должен взять на себя труд показывать всю глубину существования. Для того, чтобы вы, остальные, могли просто скользить по поверхности.
Она пошла в «свою» комнату и разделась. Майя что-то мурлыкала себе под нос в соседней комнате, стуча вешалками в шкафу. Комната Майи была выдержана в зеленых и золотых тонах; Эва невольно вспомнила свою собственную черно-белую квартиру. Да уж, между ними настоящая пропасть.
Душевая кабинка была крохотной, а стена напротив нее – зеркальная. Собственное тело внезапно показалось чужим. Как будто право собственности на него уже ей не принадлежало. Зеркало запотело. На какое-то мгновение она показалась себе очень молодой и гладкой, в розоватом свете цветастой занавески, а потом зеркало запотело, и отражение исчезло.
– Не надо думать, – сказала она сама себе. – Я просто должна делать то, что говорит Майя.
Она вылезла из душа, вытерлась и вернулась в комнату; здесь было прохладно после душевой кабинки. Вошла Майя, держа в руке что-то красное – халат. Эва надела его.
– Супер. Как раз то, что надо. Купи себе что-нибудь красное; когда ты в красном, то похожа на женщину, а не на жердь. А с волосами можешь что-нибудь сделать?
– Нет.
– О'кей. Осталось показать тебе одну мелочь. Ложись на кровать, Эва.
– Что? Зачем?
– Делай, что говорю, ложись на кровать. Эва немного поколебалась, но, в конце концов, подошла к кровати и улеглась посредине.
– Нет, не так, ляг ближе к правому краю.
Эва переместилась к краю кровати.
– А теперь опусти правую руку на пол.
– Что?
– Просунь руку под кровать. Чувствуешь, под покрывалом, сбоку, что-то твердое?
– Да.
– Сунь туда руку и оторви, я это плотно скотчем примотала.
Эва нащупала что-то длинное и гладкое, примотанное сбоку. Она ухватила этот предмет и дернула. Это был нож.
– Видишь этот нож, Эва? Это охотничий нож, от Бруслетто. И если ты испугалась, значит, я добилась цели. Он нужен для того, чтобы напугать и предостеречь. Если кому-нибудь придут в голову какие-то глупости. Тебе надо только опустить руку и достать нож. У тебя в кулаке нож, а он сидит с голой задницей и всем хозяйством наружу. Так что бьюсь об заклад – успокоится довольно быстро.
– Но ты же сказала, что с тобой ничего такого никогда не было!
Эва заикалась. Ей стало нехорошо.
– Никогда, – ответила Майя уклончиво. – Только несколько жалких попыток. – Она опустилась на пол рядом с кроватью и засунула нож на место. Эва не могла разглядеть ее лицо. – Но иногда кто-то из них начинает выделываться. Я же не всех хорошо знаю. К тому же мужчины гораздо сильнее нас. – Она продолжала возиться со скотчем. – На самом деле я и сама забываю, что он тут. Но я вспомню, если что-то произойдет, уж это я могу тебе обещать. – Она встала с пола. На лице ее сияла привычная улыбка. – Хоть я и довольно легкомысленная, но назвать меня неподготовленной нельзя. Пошли, я накрашу тебе губы.
Эва немного помедлила, а потом пошла за подругой, ступая босыми ногами по мягкому ковру. Это другой мир, со своими собственными правилами. Потом, когда я вернусь домой, все будет, как раньше. Это два мира, между которыми стена.
Эва тихо сидела на скамеечке для ног прямо у двери. В комнате было темно, и видеть ее никто не мог. Через щелку в двери она видела кровать Майи, тумбочку и лампу с большим абажуром, украшенным розовым фламинго. Горела только эта лампа, комната была погружена в полумрак. Она ждала, когда прозвучат два коротких звонка в дверь – условный сигнал. Было без пяти восемь. Дом стоял на тихой улице, снаружи не доносилось ни звука. Только тихо играла стереомагнитола. Майя поставила Джо Кокера. Голос у него становится с каждым годом все более хриплым, подумала Эва. Послышался звук мотора, машина остановилась прямо под окном. Она взглянула на часы – без трех минут восемь; ее сердце учащенно забилось. Хлопнула дверца машины. Потом послышался еще один звук: это захлопнулась дверь подъезда. Повинуясь внезапному озарению, она встала и подошла к окну. Она смотрела на белый автомобиль, припаркованный у тротуара. Какая-то спортивная модель, подумала она, глядя в щелочку между занавесками. Детали всегда бросались ей в глаза. Это был «Опель», довольно красивый, но не совсем новый. У Юстейна когда-то был такой же, когда они только познакомились, давно. Эва неслышно прокралась на свое место, уселась на скамеечку и положила руки на колени. Звонок коротко прозвенел два раза, как было условлено. Майя встала и пошла через комнату, неожиданно она обернулась и подняла большой палец. А потом открыла дверь. Эва пыталась дышать спокойно. В комнату вошел мужчина. Она видела его не совсем отчетливо, но похоже было, что ему за тридцать, крепкого сложения, с жидкими светлыми волосами. Волосы – длинные, он стянул их резинкой в жалкий «конский хвостик». На нем были джинсы. Сидели они плохо из-за «пивного живота». Именно этого она совершенно не переносила: мужчин, которые не могли толком надеть на себя брюки из-за живота. Юстейн тоже этим страдал, но это был Юстейн, то есть это было совсем другое. Мужчина сорвал с себя куртку и швырнул ее на кровать с видом завсегдатая, как будто он был у себя дома. Эве это тоже не понравилось, он показался ей наглым. Потом он полез в задний карман джинсов и вытащил купюру, которую тоже бросил на кровать. Она слышала голос Майи, но та говорила так тихо, что Эве пришлось сосредоточиться, чтобы услышать. Она осторожно подалась вперед и приставила ухо настолько близко к щелке, насколько это было возможно.
