— Одно другому не противоречит, — пробормотала Соня с набитым ртом, — надеюсь, цель вашего проекта — не эликсир молодости?
— Ну, а если так? Вы что, откажетесь участвовать? — Зубов закурил, посмотрел на неё сквозь клуб дыма и добавил: — Шучу, конечно. Слушайте, но я не понимаю, как же вы столько лет работаете под руководством Мельника? Он ведь как раз этим занимается, он утверждает, будто нашёл способ продлить жизнь до ста пятидесяти, двухсот лет.
— Это невозможно. Такого способа не существует, — сказала Соня и положила вилку, — вы правы, Иван Анатольевич. Спаржа — это очень вкусно. Особенно шишечки.
— Я рад. Так что же, Борис Иванович — мошенник или у него, простите, с головой не всё в порядке?
— Нет, ни в коем случае! — обиделась Соня. — Никакой он не мошенник. Бима, то есть Бориса Ивановича, я знаю с детства. Они с папой дружили, вместе ходили в байдарочные походы и все праздники, дни рождения — обязательно в гости. Он и его жена, Кира Геннадьевна, для нас почти как родственники. Они очень хорошие, порядочные люди. Просто Бим зациклился на методе Свешникова.
— На чём, простите?
Она не заметила, как изменилось лицо Зубова, она сама удивилась тому, что сейчас сказала.
— Ну, это довольно сложно объяснить. Понимаете, был такой русский учёный Михаил Владимирович Свешников. Военный хирург, биолог. Бытует легенда, что ему удалось омолодить нескольких крыс, но не только крыс. Людей тоже. Бим познакомил меня с его ассистентом, Агапкиным Фёдором Фёдоровичем. Он ещё жив. Ему сто шестнадцать лет. Что вы на меня так смотрите?
— Ничего. Просто слушаю. Очень интересно.
— Скорее, грустно. Биму кажется, будто Агапкин знает, и не просто знает, а испытывал метод Свешникова на себе.
— Почему бы и нет?
— Да потому! Бим самому себе противоречит, с ним это часто случается. В горах Абхазии, в Латинской Америке есть люди, которым значительно больше. Сто тридцать, даже сто пятьдесят. Если подумать, ничего феноменального в возрасте Федора Фёдоровича нет. Некоторые люди живут очень долго, больше ста лет, без всяких таинственных методов омоложения. Просто живут, не умирают, и всё. Но, боюсь, Агапкину осталось не так уж много. Он развалина, у него парализованы ноги. Хотя, надо отдать ему должное, голова работает отлично.
— И вы думаете, никакого метода Свешников не изобрёл?
— Я не знаю. Слишком мало информации. Известно, что он изучал эпифиз.
— Что это?
— Шишковидная железа. Маленькая железка в центре мозга, секретирует гормон мелатонин. В семидесятые была выдвинута вполне обоснованная теория, что именно эпифиз управляет возрастом, что он и есть те самые биологические часы, от хода которых зависит старение, жизнь, смерть. В США возник даже мелатониновый бум. Гормон синтезировали, поставили на промышленное производство, продавали в аптеках, принимали в немереном количестве, пресса трубила, что эликсир молодости наконец найден. Ничего хорошего из этого не вышло. С гормонами вообще шутки плохи.
— Погодите, Софья Дмитриевна, а насколько верна теория, что эпифиз — биологические часы?
— Сказать, что она абсолютно верна, конечно, нельзя. В живом организме все слишком сложно, это вам не компьютер. Эпифиз отвечает за режим сна и бодрствования, даёт команду медведям уходить в зимнюю спячку Его работа связана со сменой дня и ночи, с движением времени. Недавно доказали, что именно от него зависит иммунитет. Раньше думали, что гормональной системой руководят гипофиз и гипоталамус. Но оказалось — эпифиз. Да, очень вероятно, что именно эта маленькая железка решает, сколько кому жить.
— Если я правильно понял, профессор Свешников открыл, что старение связано с эпифизом, ещё девяносто лет назад?
— Возможно, он обнаружил некую закономерность, но не стал делать поспешных выводов. На самом деле это знали ещё древние египтяне и средневековые алхимики. Но в девятнадцатом веке, в начале двадцатого, эпифиз вообще считали бессмысленным рудиментарным органом. Позитивистская наука отрицает все, чего не может объяснить.
Принесли чай. Английская пара отправилась спать, пожелав Соне спокойной ночи. Пианист закрыл рояль, сидел в углу, пил кофе, дымил сигарой. Ресторан опустел. У Сони слипались глаза.
— Когда я общался с Борисом Ивановичем, он несколько раз упоминал имя Свешникова, но уверял меня, будто никакого метода не существует, это миф, который пора наконец разоблачить и опровергнуть, — Зубов закурил очередную сигарету и, вместо того, чтобы расплатиться, заказал ещё чаю.
— Да, — Соня вздохнула и подавила зевок, — он всем так говорит. А сам ищет, ищет.
— Что именно, как вы думаете? Записи, описание метода, что-то вроде рецепта или само таинственное вещество?
— Возможно, и то и другое. Известно, что Свешникову удалось каким-то образом воздействовать на эпифиз.
— Разве это так сложно?
— Представьте, геометрический центр мозга. Конечно, Михаил Владимирович был отличный хирург, но техника таких сложных операций была на низком уровне.
— Обязательно надо вскрывать череп?
— Да. Пройти мозговые оболочки, не повредив их, избежав инфекции. Антибиотиков ещё не знали, способы дезинфекции были грубы и ненадёжны. Раневые поверхности обрабатывали карболовой кислотой по методу Карреля-Дейкина. Но карболка разрушает лейкоциты, то есть естественную защиту организма. Кстати, именно Свешников первым заметил это и раны своих больных обрабатывал по старому проверенному методу Пирогова. Хлорная вода, ляпис, йод, спирт, дёготь. Михаил Владимирович спасал самых безнадёжных раненых. Он был врачом от Бога, милосердным и глубоко порядочным. Он мог вскрывать черепа крысам, но ни за что не стал бы рисковать жизнью человека ради научного эксперимента.
— Иные пути, кроме хирургического, возможны?
— Я думала об этом. — Соня не удержалась и зевнула во весь рот. — Допустим, он сумел ввести внутривенно некое вещество, которое целенаправленно пошло по кровотоку к эпифизу. Что-то неорганическое, на минеральной основе? Или растительный препарат? Исключено. Бактерии? Вряд ли. Они мгновенно распространяются по всему организму. Остаётся одно. Но я вам не скажу.
— Почему?
— Во-первых, это ужасно, неаппетитно, мерзко, а мы, хоть уже и поели, но ещё сидим в ресторане. Во-вторых, я очень хочу спать.
Соня еле доплелась до своего номера, у неё закрывались глаза. Зубов обещал позвонить, разбудить к завтраку. Ей казалось, стоит только упасть головой на подушку, и она сразу заснёт. Она вытащила из чемодана пижаму, встала под горячий душ и вдруг подумала, что напрасно не попросила старика Агапкина снять свою масонскую шапочку. Может, она вовсе не масонская и он не расстаётся с ней потому, что его череп обезображен шрамами от трепанации?
Оказавшись наконец в бескрайней гостиничной постели, под тёплой невесомой периной, она с удивлением поняла, что уснуть не сумеет.
Бим помешался именно на Свешникове. Раньше она об этом догадывалась, но не хотела самой себе верить. Получалось, что Борис Иванович постоянно пытается принизить неизвестное чужое открытие, которое сам упорно ищет. Более того, когда он узнал, что Соня интересуется Свешниковым, он как будто с цепи сорвался. Без конца повторял: чушь, бред! Тебе делать нечего?
Она видела у него дома на полках несколько книг, в которых упоминался Свешников. Их было мало, но все они у Бима имелись, даже мемуары Жарской. Однажды Соня заметила у него на столе аккуратно переплетённую подшивку старых газет за 1916 год, пролистала и тут же наткнулась на статью некоего Б. Вивариума об эликсире молодости, который изобрёл профессор Свешников. Текст был совершенно бредовый, в стиле сегодняшней жёлтой прессы.
— Борис Иванович, неужели вы хотите, чтобы о вас писали то же самое? — спросила она.
— Зачем ты читаешь всякую чушь? Дался тебе этот Свешников! — зло крикнул он и отнял у неё подшивку. — Не было никакого Свешникова! Ничего он не изобрёл!
Соня поняла, что уснуть просто так уже не сможет. Достала книжку, попробовала читать, но все равно думала о Биме, о папе, о Свешникове. Наконец вспомнила о своём маленьком плейере. Надо надеть наушники, включить спокойную музыку, и тогда не заметишь, как заснёшь. Она вылезла из-под перины, зажгла торшер, долго рылась, искала, перетряхнула все содержимое чемодана, потом портфеля. В одном кармане нашла пробитый билет на поезд. «Зюльт-Ост — Гамбург, центральный вокзал», в другом — карточку московского метро, в третьем — смятую купюру в пятьдесят евро. Плейер оказался в четвёртом, наружном.
