Я пошел за ним.
Сказать по правде, я вовсе не походил на отважного преследователя. Слабость, головокружение и боль под ложечкой так мучили меня, что я был не в состоянии даже как следует выпрямиться, и мой наклон вперед градусов на тридцать, в сочетании с нетвердой, спотыкающейся походкой, должно быть, придавали мне вид столетнего старца, страдающего радикулитом и ищущего бог весть что у себя под ногами.
Я уже прошел полпути, а он подходил к двери, когда инстинкт, или звук моих шагов заставили его обернуться — резко, с той же кошачьей быстротой, с которой он чуть не сделал меня калекой. Я тотчас понял, что он без труда распознал меня и не спутал бы ни с одним из знакомых ему столетних старцев, ибо его левая рука мгновенно вскинула вверх сумку, а правая скользнула в ее глубину. Я уже представил, что сейчас со мной случится то же самое, что и с Дюкло — меня постигнет смерть и довольно бесславная.
Помню, я еще успел подивиться тому безрассудству, которое толкнуло меня, безоружного, преследовать профессионального убийцу, и уже был готов броситься ничком на пол, но вдруг заметил, как глушитель дернулся, а сам человек в черном уставился немигающим взглядом чуть левее. Невзирая на опасность получить полю в затылок, я повернулся по направлению его взгляда.
Группа людей, еще совсем недавно толпившихся у трупа Дюкло, на какое-то время потеряла к нему всякий интерес и обратила его на нас. Иначе и быть не могло, особенно учитывая мою своеобразную манеру передвижения. Насколько я успел заметить, их лица выражали озадаченность и удивление, но отнюдь не понимание происходящего. Это понимание можно было прочесть только в лицах троих, сопровождающих Дюкло на его смертном пути — не только понимание, но и решимость. Теперь они поспешно следовали за мной с несомненной целью отправить меня на тот свет.
Вдруг я услышал глухое восклицание и снова обернулся. Человек в черном, видимо, сделал выводы и бросился бежать: убить человека на глазах более чем дюжины свидетелей совсем не то, что убийство в присутствии одного беспомощного, хотя я и чувствовал, что, сочти он это необходимым, он не сомневался бы ни секунды — и к черту всех свидетелей! Так в чем же дело? Размышления на данную тему я отложил на потом. И снова побежал, уже более уверенно, скажем, как сухопарый старичок лет семидесяти.
Человек в черном выбежал в зал проверки документов, приведя в недоумение служащих — ведь не положено, чтобы посторонние бегали по залу, не обращая ни на кого внимания. Принято, что они останавливаются, предъявляют свои паспорта и сообщают о себе краткие сведения. Ведь для этого и существуют пропускные залы.
Когда наступил мой черед пересекать зал, то поспешное исчезновение человека в черном, мои неуверенные шаги и кровь на лице навели, наконец, кого-то на мысль о том, что здесь, вероятно, что-то не так, ибо двое служащих попытались задержать меня, но я отмахнулся от них. «Отмахнулся», конечно, не то слово, которое они воспроизвели впоследствии в своих жалобах. А я тем временем успел проскочить в дверь, за которой только что исчез человек в черном.
Точнее, попытался проскочить, но проклятая дверь оказалась блокирована кем-то встречным. Девушкой! Это было все, что я успел заметить. Я дернулся вправо, и она в ту же сторону, я дернулся влево, и она туда же… Короче говоря, такие танцы вы можете наблюдать на городских тротуарах сплошь и рядом, когда два чересчур вежливых человека, стремясь уступить друг другу дорогу, делают это так неловко, что только топчутся на месте. При известных обстоятельствах, когда сталкиваются две по-настоящему сверхделикатные натуры, такое утомительное фанданго может продолжаться до бесконечности.
Я способен восхищаться отлично исполненными пируэтами не меньше, чем любой другой человек, но сейчас нельзя было медлить, и после еще одной неудачной попытки разойтись я крикнул: «Пропустите, черт возьми!» — и обеспечил себе успех, схватив ее за плечо и оттолкнув в сторону. Мне показалось, что она стукнулась о косяк и вскрикнула от боли, но, тем не менее, я не остановился: позже вернусь и попрошу прощения.
Я вернулся раньше, чем думал. Наш танец с девушкой продолжался всего несколько секунд, но для человека в черном этого оказалось более чем достаточно. Когда я добрался до вестибюля, переполненного народом, он бесследно исчез. В такой толпе от него не осталось и следа — здесь вы не нашли бы и вождя краснокожих, будь он даже в полном боевом наряде. А к тому времени, когда я представлюсь властям, убийца будет уже на полпути к городу. Но если бы я и добился от властей немедленных действий, им бы все равно вряд ли удалось задержать человека в черном: работали в высшей степени искусные профессионалы, а у таких людей — множество способов избавиться от преследования.
Я возвращался в зал, едва волоча налитые свинцом ноги — единственная походка, на которую я сейчас был способен. Сильно болела голова, но если говорить о состоянии желудка, то на головную боль грех было жаловаться. Чувствовал я себя отвратительно, и беглый взгляд на свое лицо, брошенный в зеркало — бледное и испачканное кровью — не принес мне облегчения.
Я вернулся к месту балетного представления, где меня тотчас же схватили под руки двое верзил в полицейской форме и с пистолетами в кобурах.
— Не того хватаете! — сказал я устало. — Так что уберите руки, мне и так нечем дышать.
Они нерешительно переглянулись и отступили на целых два дюйма. Я взглянул на девушку, которую пытался успокоить какой-то человек, вероятно, важная шишка в аэропорту, ибо на нем не было форменной одежды.
Я снова взглянул на девушку: глаза у меня болели не меньше, чем голова, и мне было легче смотреть на девушку, чем на стоящего рядом с ней человека.
На ней было темное платье и темное пальто, из-под которого выглядывал белый воротник зеленого свитера. Она выглядела лет на двадцать пять, и ее темные волосы, карие глаза, почти греческие черты лица и оливковый оттенок кожи явно свидетельствовали, что она — уроженка не здешних мест. Поставьте ее рядом с Мэгги и Белиндой — и вам бы пришлось потратить не только лучшие, но и преклонные годы своей жизни, чтобы найти второе такое же трио, хотя не трудно было предположить, что в данный момент девушка находилась не в лучшей форме: лицо приобрело пепельно-бледный оттенок, а из припухшей ссадины на левом виске сочилась кровь, которую она вытирала белым носовым платком, принадлежащим, видимо, стоящему рядом мужчине.
— О, Боже! — воскликнул я. Я был полон самых искренних раскаяний, ибо не менее других страдаю, когда наносят вред произведениям искусства. — Неужели это — МОЯ работа!?
— А неужели моя? — Она говорила тихим и немного хриплым голосом, возможно, из-за того, что я стукнул ее о косяк. — Я, наверно, сама порезалась, бреясь утром!
— Ради Бога, простите! Я пытался догнать человека, который только что совершил убийство, а вы стали поперек дороги… Боюсь теперь он уже далеко.
— Позвольте представиться: Шредер! Я здесь работаю. — Человек, стоящий рядом с девушкой, лет пятидесяти с небольшим, крепкий, с острыми живыми глазками, видимо, страдал от странного чувства неполноценности, которое необъяснимым образом преследует многих людей, занимающих высокие должности. — Нам уже сообщили об этом убийстве. Прискорбно, крайне прискорбно! И такое случилось в аэропорту Скипхол!
— Понимаю, страдает репутация, — заметил я. — Будем надеяться, что мертвец сейчас сгорает от стыда.
Такие разговоры неуместны! — резко сказал Шредер. — Вы знали убитого?
— Откуда, черт возьми? Я только что сошел с трапа. Спросите стюардессу, пилота, пассажиров. Рейс КЛ-132 из Лондона. Время прибытия—15.55.— Я взглянул на часы. — Господи, всего шесть минут назад.
— Вы не ответили на мой вопрос! — У Шредера острыми были не только глаза, но и ум.
— Я бы не узнал его, даже если бы сейчас увидел.
— М-м-м… А вам не приходило в голову, мистер… — Шерман.
— Вам не приходило в голову, мистер Шерман, что нормальные люди не гоняются за вооруженными убийцами?
— Возможно, я — ненормальный…
— Или, может, у вас тоже есть пистолет?
Я распахнул одежду и показал, что у меня ничего нет.
— А может быть… может, вы узнали убийцу?
— Нет… — Но теперь я знал, что никогда его не забуду. Я повернулся к девушке: — Вам можно задать вопрос, мисс…
— Мисс Лемэй, — кратко вставил Шредер.
— Вы смогли бы опознать убийцу? Вы должны были отлично его рассмотреть. Бегущий человек неизменно привлекает внимание.
— Нет, не смогла бы…
Я не пытался состязаться со Шредером в острословии, и лишь спросил:
— А может, вы желаете взглянуть на убитого? Вдруг вы его узнаете?
Она вздрогнула и покачала головой. Все еще не желая вести себя как нормальный человек, я поинтересовался у нее:
