– Доброе утро, сэр, – тихо произнес Питт, поднимаясь ему навстречу.
– Доброе утро, – ответил вновь прибывший с едва заметным акцентом.
Он представился, назвавшись Гастоном Мейсоньером, сознательно не сводя глаз с лица начальника полицейского участка, чтобы оттянуть момент опознания лежавшего в лодке человека.
– Суперинтендант Питт. Извините, месье Мейсоньер, что этим утром нам пришлось потревожить вас в такую рань, – ответил Томас, – но ваше посольство сообщило об исчезновении одного из ваших дипломатов, а мы как раз, к сожалению, обнаружили труп мужчины, который соответствует данному вами описанию.
Гастон развернулся и заглянул в плоскодонку. Его лицо вытянулось, а губы сжались в узкую полоску. Последовала молчаливая пауза.
Питт терпеливо ждал ответа.
Река окончательно очистилась от туманной дымки, и очертания противоположного берега теперь были отчетливо видны. Как на реке, так и на набережной усилились звуки городского транспорта.
– Едва ли, суперинтендант, здесь уместно говорить о сожалении, – наконец нарушил молчание дипломат. – Мы столкнулись с исключительно печальным случаем.
Томас стоял в сторонке, а Мейсоньер осторожно спускался по лестнице, пока не оказался всего в паре футов над водой. Он остановился, пристально взглянул на труп и пылко произнес:
– Это не Боннар. Боюсь, я не знаю этого мужчину. Ничем не могу помочь вам. Извините.
Изучающий взгляд Питта скользил по лицу дипломата, заметив в нем не только отвращение, но и определенное напряжение, которое не рассеялось после его отказа признать личность убитого. Возможно, он и не солгал, но точно не сказал всей правды.
– Вы уверены, сэр? – требовательно уточнил полицейский.
Гастон повернулся к нему:
– Да, я абсолютно уверен. Этот человек немного похож на Боннара, но это точно не он. На самом деле я и не думал, что вы нашли именно его, но хотел убедиться в этом лично, чтобы не осталось никаких сомнений. – Дипломат вздохнул. – Сожалею, что вас неверно информировали. Боннар не пропал, он уехал в отпуск. Какой-то излишне ревностный молодой секретарь плохо понял выданные ему инструкции и пришел к неверному заключению. Мне придется выяснить, кто виноват в такой дезинформации, и сделать ему выговор за поднятие ложной тревоги, вследствие чего вы понапрасну потратили время.
Вежливо поклонившись, Мейсоньер начал подниматься по лестнице.
– Простите, сэр, не подскажете, где проводит отпуск месье Боннар? – спросил Питт, слегка повысив голос.
Сотрудник посольства остановился.
– Понятия не имею. Мы не требуем от младших дипломатов предоставления такой информации. Возможно, у него есть друзья в Англии, или он отправился по собственному почину осматривать ваши английские достопримечательности или красоты природы. А также – насколько мне известно – он мог отбыть и в Париж, чтобы навестить родных.
– Однако вы все-таки приехали, чтобы взглянуть на тело, – гнул свою линию Томас.
Мейсоньер приподнял брови – недостаточно для сарказма, но явно показав неуместность такого вопроса.
– Мне хотелось убедиться, что перед отъездом в отпуск с ним не произошло ничего трагичного, – объяснил он. – Это было маловероятно, но возможно. И, разумеется, я хотел оказать любезность любым государственным чиновникам Ее Величества, чьими гостями мы являемся. Мы весьма довольны наладившимися между нами доверительными и сердечными отношениями и не хотим их портить.
Это было учтивое, но очевидное напоминание о его дипломатическом ранге. И Питту ничего не оставалось, кроме как отступиться.
– Благодарю вас, месье Мейсоньер, – ответил он. – Вы крайне любезны, что согласились приехать сюда в столь ранний час. И я очень рад, что это оказался не ваш соотечественник.
Тут полицейский определенно не покривил душой. Последним, чего он мог бы пожелать, было влипание в скандальное дело международного значения, а с трупом французского дипломата такого скандала не удалось бы избежать; к тому же самому Томасу пришлось бы играть незавидную роль, стараясь свести к минимуму утечку сведений.
Повторив легкий прощальный поклон, Гастон продолжил подъем и исчез из виду, выйдя на набережную. Мгновение спустя Питт услышал грохот отъехавшего экипажа.
Вскоре прибыла санитарная карета, и супер– интендант проследил за тем, чтобы приехавшие в ней люди аккуратно сняли наручники, вынесли тело из лодки и увезли его в морг для более тщательной медэкспертизы.
Телман вернулся с представителем речной полиции, который забрал под свою охрану плоскодонку. Вероятно, она останется в воде, но ее отбуксируют на более мелкое место, чтобы уберечь от затопления.
– Ну что, это лягушатник? – спросил Сэмюэль, когда они с Питтом остались одни на набережной.
Уличное движение оживилось, и экипажи с грохотом проезжали мимо них в обе стороны. Усилившийся ветер принес с собою запахи соли, ила и рыбы, и хотя день обещал быть ясным, утро на реке отличалось зябкой сыростью.
– Нет, – ответил Томас.
Он не успел позавтракать и мечтал о чашке горячего чая.
Его коллега, хмыкнув, угрюмо произнес:
– Ну ведь мог оказаться, верно? А если лжет сам дипломат, сможем ли мы доказать это? То есть если умерший все-таки француз, а он подговорит все посольство, чтобы скрыть этот факт, то что нам останется делать? Едва ли мы сможем поставить на ноги весь Париж, отыскивая следы Боннара! – Лицо инспектора вытянулось, отразив всю полноту его отвращения.
У Питта уже появились некоторые собственные сомнения, и размышления на эту тему становились все более неприятными.
– Трудновато теперь будет найти преступника, – продолжил Телман, – не имея понятия, кто стал его жертвой.
– В общем, он может быть либо Боннаром, либо кем-то другим, – сухо заметил суперинтендант. – Лучше нам предположить второе и начать поиски. Такая лодка не могла пройти больше пары миль по течению…
– Так мне и сказали в речной полиции, – подтвердил инспектор. – Они полагают, что ее могли спустить на воду где-то в районе Челси. – Он сморщил нос. – Я все же думаю, что это француз и они просто не захотели признать его.
Томас был не расположен оспаривать предубеждения своего подчиненного – по крайней мере, пока. Лично для него было гораздо предпочтительнее, чтобы жертва оказалась англичанином. Дело представлялось достаточно скверным и без привлечения иностранного посольства.
– Вам стоило выяснить в речной полиции, в каких местах Челси могла находиться такая лодка в радиусе мили или двух, – сказал суперинтендант инспектору. – И выяснить, не видел ли кто, чисто случайно, как она дрейфовала…
– В темноте? – возмутился Телман. – И в такую туманную ночь? В любом случае проходившие здесь до рассвета баржи уже за пределами Пула.
– Я это понимаю! – резко отозвался Питт. – Попытайте счастья на набережных. Кто-то может знать, где она обычно стояла на причале. Очевидно, эта лодка какое-то время мокла в воде.
– Слушаюсь, сэр. Где мне искать вас?
– В морге.
– Медэксперт вряд ли быстро снабдит вас новыми сведениями. Он недавно уехал, – заметил Сэмюэль.
– Сначала я собираюсь заглянуть домой и позавтракать.
– Ах, вот как…
– Вы тоже можете выпить чаю в прибрежной закусочной, – улыбнулся Питт.
Искоса глянув на шефа, Телман удалился, напряженно выпрямив спину и расправив плечи.
* * *
Добравшись домой, Томас отпер входную дверь и вошел в безмолвную прихожую. День уже вступил в свои права, и полицейский, сняв пальто, повесил его на вешалку, после чего сбросил ботинки и, оставив их на коврике, в одних носках прошел на кухню. Плита почти погасла. Хозяин дома мог бы почистить ее, убрать накопившуюся золу и вновь разжечь огонь из еще тлеющих красных углей – он так часто видел, как этим занималась их служанка Грейси, что ему следовало давно понять, как надо обращаться с этой своеобразной жаровней. Однако лишившаяся женской заботы кухня выглядела на редкость заброшенной. Помощница миссис Брэйди приходила по утрам, чтобы выполнить для суперинтенданта тяжелую работу, стирку и обычную уборку дома. Добрая душа, она зачастую приносила хозяину пироги или аппетитный кусок ростбифа, но, увы, не могла заменить ему уехавшую семью.
Шарлотта отправилась в Париж по приглашению своей сестры Эмили и ее мужа Джека. Поездка должна была продлиться всего три недели, и Питт решил, что поступил бы подло, запретив жене принять приглашение или выразив хотя бы малейшее неодобрение, способное погубить ей все удовольствие от путешествия. Выйдя замуж за человека с гораздо более низким социальным и финансовым положением, чем у ее семьи, Шарлотта с самого начала говорила, что взамен получила огромное преимущество свободы, приобщившись к всем возможным расследованиям, невозможным для светского общества, в котором вращались ее мать и сестра. Но такое замужество также лишило ее многих возможностей, и Томасу хватило ума осознать, что, как бы он ни скучал по ней и как бы ему самому ни хотелось повезти ее в Париж, более значимая радость для них обоих основывалась на его согласии с ее поездкой в компании Эмили и Джека.
