Сам он, как и полагается разведчику, по – прежнему стойкий холостяк. Мы раскрываем последнюю тайну майора Пронина. Невозможное возможно и по-будничному очевидно. А потуги чёрных магов будут пресечены. Не место им на советской земле.
Чудеса в решете, всяческое колдовство близко стоит к сектантству. Овалова всегда интересовали механизмы мракобесия, тайные пружины экзальтированного фанатизма. Он понимал, что мистика – даже «с последующим разоблачением» – всегда интересна читателям. Его известная повесть «Помни обо мне» во многом продолжает линию «Тайн чёрной магии» – только без шпионажа. Это не совсем детектив, хотя, по существу, история преступления, в которой есть и злоумышленники, и жертва. А главное, в этой повести речь тоже идёт о тайной войне, о подводных течениях советской жизни. Сектанты чем-то похожи на знахаря из «Тайн чёрной магии»… «Помни обо мне» Овалов считал своей удачей. Ведь она и остросюжетная, и лирическая, и поучительная. К тому же сложена не без изящества. Любила эту повесть и жена писателя Валентина Александровна. И неспроста. Эту книгу они выносили всей семьей. Дело было в 1966-м году. Овалов следил за судебным процессом, на котором раскрылись деяния «скрытников» – опасной подпольной секты. Его волновала судьба девушки, которая четыре года провела в плену у сектантов. Оказалось, что у девушки Риты даже нет документов! Овалов взялся ей помочь. Писательский статус в СССР кое-что значил, к письмам и заявлениям Овалова прислушивались. Пока «инстанции» решали судьбу девушки – она жила в оваловской квартире на Ломоносовском проспекте. Почти месяц провела в московском писательском доме. А потом она вернулась на родину, адаптировалась к «большой жизни» и продолжала переписываться с Оваловыми. Писатель считал такой поворот своей победой. Артур Конан Дойл, подобно своему герою, распутал несколько головоломных дел, в которых показал себя въедливым следователем. И Лев Овалов не только в воображении вмешивался в судьбы своих героев. Настоящий демиург! Но создатель самого главного советского мифа о чекисте и не мог быть иным.
Оваловский цикл о Пронине – шедевр советского лёгкого жанра. С увлекательных пронинских рассказов начинался этот своеобразный жанр – военные приключения на стыке шпионских историй и классического детектива.
Трудно не любить майора Пронина. Наш советский Холмс добродушен и проницателен. Он – настоящий советский человек, ровесник века, верой и правдой служивший своей стране. А слово «чекист» для него всегда было синонимом понятия «честь».
И это – одна из причин, чтобы читать и перечитывать книжки про майора Пронина. Особенно – с пылу, с жару.
Начало последней главы
– Это было одно из самых загадочных и сложных преступлений, с какими я когда-либо сталкивался в своей жизни, – сказал мне Иван Николаевич Пронин. Лёгкая и вместе с тем грустная улыбка чуть шевельнула его губы, насмешливая искорка на мгновение осветила его спокойные голубые и, увы, большей частью холодные глаза, и дымка усталости опять заволокла его грубоватое лицо, обветренное всеми ветрами нашей нелёгкой и беспокойной жизни. – Трудно, очень трудно было докопаться до его сути, но, как говорится, терпенье и труд всё перетрут.
Он замолчал, задумчиво отщипнул виноградину от грозди, свисавшей над его головой, положил в рот, медленно её пожевал и ничуть не поморщился, хотя ягоды были ещё очень кислы и даже соседские мальчишки не начинали ещё совершать за этим виноградом своих набегов.
Потом Иван Николаевич сел на скамейку у стола и задумчиво похлопал по столу ладонями, и, хотя взор его был обращён ко мне, мне показалось, что он не видел меня, взгляд его был точно устремлен куда-то внутрь самого себя, он точно рассматривал там что-то, на какое-то время я был предоставлен самому себе, и, хотя мы находились вдвоём, на несколько мгновений я очутился в одиночестве.
Ох, до чего же он постарел, Иван Николаевич Пронин, с тех пор, как мы с ним расстались…
Постарел и даже обрюзг, лицо его было бледно и одутловато, и эти бледность и одутловатость говорили о том, что с сердцем у него не всё в порядке, прожитые годы дали о себе знать, – да, Пронин был уже не тот, каким я знал его пятнадцать лет назад.
Майор Пронин и его автор. Разговор. Рисунок Анны Леон
Вдвоём с Иваном Николаевичем мы находились сейчас в его доме в станице Улыбинской, – правильнее сказать, в доме, в котором квартировал Пронин, собственных хором у него не было, дом принадлежал отделу коммунального хозяйства.
Домик был невелик, состоял всего из трёх комнат, но построен был прочно, надолго, комнаты в нём были чистенькие, уютные, светлые, не загромождённые лишней мебелью, как это всегда бывало в жилищах, где приходилось обитать Пронину. В одной из этих комнат я жил уже около месяца, а в данную минуту мы с Иваном Николаевичем находились на террасе этого дома. Терраса не терраса, веранда не веранда, балкон не балкон, – бог ведает, как правильнее было назвать место, где мы сейчас находились, – при многих домах на Кубани имеются такие сооружения, которые очень украшают простые глинобитные жилища.
Прямо к самому выходу из дома было пристроено нечто вроде навеса из тонких жердей, площадку над навесом огораживал невысокий дощатый барьерчик, от навеса вниз была натянута толстая проволока, и жерди, заменявшие потолок, и проволока до самой земли были густо увиты шпалерами местного вьющегося винограда, поспевающие гроздья которого свешивались над нашими головами.
Только в доме у Пронина эта виноградная беседка была просторнее, чем обычно, под зелёным навесом стоял квадратный обеденный стол, да над столом свисала на шнуре электрическая лампочка, провод которой терялся среди широких тёмно-зелёных листьев.
Да, я гостил у Пронина около месяца и собирался уже домой и именно на сегодня был назначен прощальный ужин.
– Мы проводим тебя по хорошему кавказскому обычаю за бутылкой доброго вина, – сказал мне Пронин утром. – И на прощанье я познакомлю тебя с несколькими хорошими людьми.
– Кто же это? – спросил я, не скрывая своего любопытства, – мне казалось, что я уже успел перезнакомиться со всеми людьми Пронина, а по прошлым временам я, кроме того, знал, что Пронин вообще сдержан на похвалы людям.
– Всему своё время, узнаешь, – сказал Пронин, усмехаясь. – Придёт час и я тебя с ними познакомлю.
Надо сказать, что у Пронина была широкая натура, он никогда не отличался скупостью, нуждающемуся мог отдать со своего плеча последнюю шинель, свои деньги постоянно всем одалживал без возврата, но со мною он был щедрее всего; он не любил рассказывать о себе и событиях своей жизни и терпеть не мог когда его об этом расспрашивали, но со мною он делился воспоминаниями о самых разных событиях; поэтому, когда он так многозначительно пообещал познакомить меня с людьми, которые должны были
