Филдс испытующе к нему приглядывался.
— Можете пока идти, — сказал он. — Я поговорю с вами отдельно.
— Ему нечего вам сказать, — огрызнулся Норман Сим.
— Заткни свою глотку, — крикнул Филберт, наводя на него дуло револьвера.
Филдс подошел к кровати Сима и вытащил из-под подушки револьвер. Барабан был полон патронов.
— Хорошо, что он не успел его схватить, молодец, Брюс, — похвалил Филдс.
— Да он прямо взбесился! — сказал Филберт.
Сим криво усмехнулся, но ничего не сказал. Он застегивал брюки.
Филдс позвал двух сыщиков и вместе с ними обыскал комнату. Сначала они вышвырнули все вещи из шкафа на пол. Потом вспороли подушки и матрац из капока.[7] Комната наполнилась пухом. В матраце Филдс нашел три небольших парусиновых мешочка с драгоценными камнями. Они, вероятно, были вынуты из колец, ожерелий и других украшений.
— Никогда не видел, чтобы торговец прятал свой товар в матрац, — насмешливо сказал Филдс. — Краденое, Сим, а?
Он предупредил Сима, что начинает допрос.
— Отвечать не буду, — сказал Сим.
Он продолжал одеваться медленно и тщательно, словно собирался в театр: надел светло-коричневый габардиновый костюм, кофейного цвета рубашку и галстук.
— Камни вынуты из украденных вами драгоценностей? — снова спросил Филдс.
— Отвечать не буду, — повторил Сим.
— Вы уже оделись, — сказал Филдс, раздражаясь. — Берите шляпу, поедете с нами. Я задам вам эти вопросы там…
Сим упорно молчал. Недаром его прозвали «Бирюком», подумал Филдс. Он вспомнил запись в досье: на ипподроме о Симе говорили, что ему вымолвить слово не легче, чем расстаться с шиллингом. В шутку его прозвали «Говорун».
Филдс задумчиво разглядывал Сима, а Брюс тем временем соединил его руку наручниками со своей и вывел из комнаты. На лице Сима было презрение и вызов.
До двери их провожали Элф с женой и детьми. Двое младших начали хныкать. Девочка крикнула:
— Куда ты, дядя Норм?
Наступало утро, теплое и тихое; небо смутно лиловело. Где-то за лесом крыш поднималось солнце, и на улицу легла широкая светлая полоса. Кое-где из домов выходили мужчины. Они спешили на работу, но все-таки останавливались взглянуть на своего соседа Нормана Сима, которого посадили на заднее сиденье полицейской машины между двумя грузными полицейскими в штатском. Машина быстро скрылась из виду.
Несколько сыщиков остались, чтобы разрыть клумбы в палисаднике и огородик за домом. Филдс полагал, что где-нибудь должны быть зарыты металлические ящички с драгоценностями. Два или три таких ящичка нашли в сарае во дворе, и Филдс решил, что Сим закапывает в них свои сокровища.
Детей ни за что нельзя было уложить спать. Растерянными сонными глазенками они следили, как сыщики роются в их огороде.
Часов в девять утра Филдс передал Сима Филберту и удалился в свой кабинет. Он очень устал, но был так взвинчен и возбужден, что не мог сомкнуть глаз и уснуть хотя бы на несколько минут. Веки отяжелели, глаза налились кровью. Когда в кабинет вошел Браммел, Филдс сидел, уставившись в стену невидящим взглядом. Он не сразу посмотрел на Браммела, свежего и подтянутого, не то что Филдс, которому явно надо было принять душ и переодеться.
— До похорон я хочу поговорить со стариком Тайсоном, — сказал Браммел.
— Да, да, поговорите.
Филдс был рад, что Браммел уйдет; он не хотел, чтобы тот присутствовал при допросе Сима. Несмотря на усталость, Филдс взял себя в руки и стал дружески расспрашивать Браммела о ходе его расследований, советовал ему не отступать.
— Продолжайте, Стюарт. Можете действовать самостоятельно.
Браммел улыбнулся. Он догадывался о причине такого великодушия.
— Ну, а как Сим? — спросил Браммел.
Филдс рассказал ему о допросе. Безусловно, Сим — похититель драгоценностей, хотя он еще не признался.
— Крепкий орешек, — продолжал Филдс. — Сначала он вообще отказывался говорить. Только когда понял, что ему от этого еще хуже будет, стал отвечать на вопросы. Вот найдем остальные драгоценности, придется ему сознаться. Единственная его слабость — брат… Мне кажется, он пойдет на все, лишь бы пощадили брата… В общем, я спокоен, Стюарт.
«Не так уж спокоен», — подумал Браммел. Выходя из кабинета, он оглянулся. Филдс сидел, подперев руками голову, на его хмуром красном лице отражалась тревога. Браммел понимал, что дела идут не так хорошо, как ожидал Филдс. Старшему инспектору все-таки придется принять его точку зрения, если только он не собирается сознательно попрать правосудие.
Нет, до этого Филдс не дойдет. И все-таки теперь Браммел уже не был так уверен в Филдсе, как прежде, до тайсоновского дела. Но он еще колебался и не мог, а может быть, и не хотел сделать окончательный вывод.
Браммел прошел к себе в кабинет, прочитал газеты, выкурил сигарету, потом пододвинул пишущую машинку и занялся обычной утренней работой. Когда подошло время второго завтрака, он поднялся из-за стола, надел свою серую шляпу и вышел из кабинета. У него еще хватит времени позавтракать и заглянуть к мистеру Тайсону старшему, перед тем как отправиться на похороны. Но, пройдя несколько шагов по коридору, Браммел вдруг повернул обратно к своему кабинету. Войдя, он поднял трубку и набрал номер Юнис Грэхем.
— Уж не тот ли это вечно занятый полицейский? — спросила она.
— Вот именно, — сказал он. — Мне надо вас повидать…
— Вы могли прийти ко мне вчера вечером.
— Не мог.
— Не могли?
— Нет.
— Ну, так приходите сегодня вечером.
— Я придумал кое-что получше.
— Чарли не нагрянет, — сказала она.
— Откуда вы знаете?
— Знаю.
— Вы знаете слишком много, — сказал он. — Послушайте, Юнис, давайте и о деле поговорим и немножко повеселимся. Буду вас встречать ровно в семь у конечной остановки автобуса на набережной. Пообедаем в городе.
— А если я не хочу идти?
— Тогда мне придется заехать за вами.
— Ладно, — сказала она. — Наверно, нам все-таки надо повидаться.
Браммел был в восторге от самого себя. Он подошел к висевшему на стене зеркалу и поправил черный галстук, который надел для похорон. Он долго разглядывал себя в зеркало и думал, какой он красивый и умный. Потом он понимающе улыбнулся своему отражению, словно очень близкому другу, и вышел.
Вместо того чтобы спуститься на лифте, Браммел направился к лестнице: ему захотелось пробежаться вниз по ступенькам — так было радостно на душе. Но дисциплина и самоконтроль все-таки взяли верх, и он сошел вниз быстрым, деловым шагом.
Браммел пересек улицу и сел в маленькую полицейскую машину. За рулем сидел сыщик Хэм. Сначала они заехали в кафе позавтракать, потом Хэм подвез Браммела к дому Джона Тайсона старшего, удалившегося на покой биржевого маклера и директора компании.
О своей покойной невестке Тайсон говорил очень неохотно. Она опозорила их семью, доставила столько страданий его сыну.
— Это была распутная женщина, — сказал он.
Браммел начал осторожно расспрашивать его о ее поклонниках.
— Не хочется ворошить прошлое, — сказал он, — но мне очень важно узнать, с кем она общалась.
В следствии по делу об убийстве, объяснял Браммел, каждая нить должна быть распутана до конца. Мистер Тайсон понял, что его призывают исполнить гражданский долг.
— Я сделаю все, чтобы помочь вам, — сказал он.
Что касается поклонников его бывшей невестки, фамилии которых не фигурировали в бракоразводном процессе, он ничем помочь не может. Он их не знает. Сын не поверял ему свои дела. Но людей, которые принадлежали к тому же кругу, что и его сын, и были в дружеских отношениях с миссис Тайсон, он знает.
Браммел достал из бумажника две записки — образцы почерков «Папочки» и «Малыша».
— Может быть, вам знакомы эти почерка? — спросил Браммел.
Обе записки были совершенно безобидные.
Мистер Тайсон стал их внимательно разглядывать.
— Кажется, вот этот почерк я знаю, — сказал он, указывая на записку «Папочки». — Да, я думаю, это его почерк.
— Ваш знакомый? — спросил Браммел.
— Впрочем, нет, я не уверен, — сказал Тайсон. — Пожалуй, это не он.
Браммел не стал настаивать.
— Я еще загляну к вам, — сказал он.
Перед тем как уйти, он попросил Тайсона никому не рассказывать о его визите.
— Я буду очень признателен, если вы сохраните это в тайне, — сказал Браммел.
— Не беспокойтесь, — сказал Тайсон.
На пути к похоронному бюро Браммел думал об убитой женщине, стараясь восстановить картину ее жизни.
Еще до замужества Элизабет Тайсон знала много мужчин: из одних она выкачивала деньги, с другими просто развлекалась; часто она натравливала их друг на друга. Именно этот образ жизни привел ее к смерти, а не случайная встреча с грабителем. Кто-то обнаружил, что она дурачит его, и убил ее. Оскорбленное тщеславие было движущей пружиной этого убийства…
