Тори едва дышала от волнения. Она внимательно смотрела в глаза старика.
– Я решил, что эта женщина пыталась покончить с собой. С ней была немецкая овчарка не самого лучшего вида, и я сказал себе, что этим двоим здорово досталось. Я проверил ее резюме. Все было правильно, но все сведения в определенный момент заканчивались. История этой женщины уходила в прошлое только на восемь лет. Знаешь почему?
Тори мотнула головой.
– Ты понимаешь, о ком я говорю?
– Об Оливии, – ответила Тори, – и об Эйсе.
Старик кивнул.
– Я думаю так: о ней нет никаких сведений только потому, что в тот момент она сменила имя и перестала быть Сарой Бейкер.
Тори уставилась на него и попыталась сглотнуть.
Майрон подался вперед в своем кресле.
– Я никогда не спрашивал Оливию о прошлом, о ее семье или о том, где она выросла. Вопросы я стал задавать лишь в последнее время. Но я подозревал нечто ужасное, и постепенно картинка начала складываться. Уверен, твой отец именно для этого привез тебя сюда. Чтобы ты встретилась с ней.
У Тори внутри все задрожало. Ее глаза начали наполняться слезами. Она хотела отвернуться, но не смогла и продолжала смотреть в глаза старику.
– Оливия, или Сара, – это одна из лучших женщин, которых мне довелось встретить. У нее такое же большое сердце, как эти леса и горы. Она смелая и сильная, отважная, как горный лев. И все это есть в тебе, Тори Бертон, если написанное в этой книге правда. Поэтому твой папа приехал сюда вместе с тобой. Чтобы ты встретилась со своей матерью, чтобы ты поняла, сколько всего хорошего есть в тебе, какая кровь в тебе течет, какое сердце бьется в твоей груди.
Слезы полились из глаз Тори. Она не могла дышать.
Заговорить она смогла только через несколько минут.
– Я ненавижу его.
– Кого?
– Папу. Моего…
– Я не знаю, кто виноват в этом страшном убийстве, о котором сообщили в новостях, Тори. Или кто увез Оливию, но… – Майрон посмотрел на ридер. – Судя по этой книге, твой отец – достойный человек. Человек с принципами. Он готов противостоять сильному течению реки, когда все остальные пытаются плыть по течению. Что бы твой папа сейчас ни предпринимал, думаю, он пытается все наладить. Ради тебя.
– Он бросает меня. Он умирает. У меня больше никого нет.
– Значит, у него еще больше причин обустроить для тебя правильный мир, девочка. Еще больше причин для того, чтобы привезти тебя к твоей биологической матери.
Она потерла коленку. Гнев и страх мешали мыслить ясно, лицо и шея напряглись.
– Я понимаю, что легче отгородиться стеной гнева, детка. Господь свидетель, кому, как не мне, знать об этом. Намного легче отвернуться от мира и лелеять свое горе. Но я дорого заплатил за это. Вместо того чтобы открыть свое сердце и попытаться построить что-то новое после трагедии, я ожесточился и оттолкнул от себя собственных детей, свою семью. И посмотри на меня сейчас.
Тори медленно подняла глаза.
– Старый барсук, у которого нет друзей. Нет семьи. Нет внуков. Нет того, кому я могу оставить мою ферму. А только это и имеет значение… – Голос Майрона прервался, старик откашлялся. – Но иногда жизнь дает второй шанс.
– Как тем нимфам, – тихонько сказала Тори.
Старик нахмурился.
– Ты говоришь о…
– О стрекозах. У них начинается вторая жизнь.
– Тебе об этом рассказала Оливия?
Она снова потерла коленку.
– Думаете, она вернется? – прошептала Тори. – Думаете, с ней будет все в порядке? Эйс, Коул… мой папа…
От слез у нее снова защипало глаза, и она сердито смахнула их рукавом.
Майрон долго молчал. В каминной трубе завывал ветер. Тори не могла смотреть на старика. Она чувствовала, что ему не по себе.
– В моем кабинете есть белая пластмассовая коробка, – неожиданно сказал он. – Похожа на ящик с инструментами. У нее серо-голубое днище и голубая ручка. Коробка стоит на нижней полке, ближе к окну, которое выходит на озеро. Принеси мне ее, пожалуйста.
– Зачем?
– Хочу тебе что-то показать.
Тори нашла коробку и принесла старику. Он попросил подвинуть ближе большой стол и взять себе стул.
Тори послушалась.
– А теперь налей мне виски вон из той бутылки. Не слишком много.
Она взяла бутылку, рядом с которой стоял стакан. Тори открутила пробку, налила.
– Да. Вот так хорошо, – подал голос старик.
Тори принесла ему стакан. Майрон выпил все залпом, втянул воздух, его глаза увлажнились. Потом вытер рукавом лоб.
– Вам больно?
– Да.
– А что с вами?
– Старость, вот что. Мое время на земле подошло к концу. Даром потраченное, проклятое время. – Майрон попытался открыть крышку коробки узловатыми пальцами, голубые вены проступили на тыльной стороне рук, усыпанных старческой «гречкой».
Тори несколько секунд смотрела на то, как он возится с застежками, потом протянула руку и помогла ему.
Коробка открылась. Внутри оказались полки. Они разошлись в стороны, словно гармошка, открывая расположенные ступенями отделения. Это напоминало ящик для шитья, который когда-то был у ее матери. Множество маленьких отделений на каждой полке были заполнены сверкающими бусинами, мерцающими нитями всех цветов радуги на деревянных шпульках. Блестящие серебристые крючки разного размера. Перья и шерсть животных, часть выкрашена в яркие тона.
Старик взял очки для чтения и водрузил их на нос.
Потом установил на столе металлические тиски и закрутил крепежный винт, чтобы тиски не двигались. Дрожащими пальцами он поместил крошечный серебристый крючок в зажим наверху и закрутил еще один винт, чтобы закрепить крючок.
Майрон поднял глаза и посмотрел на Тори поверх очков.
– Мне бы не помешало еще немного виски. От боли, учти. Умирающему такое можно. И не каждый день, ты же понимаешь.
Она улыбнулась.
– Мне почти двенадцать.
Слова вырвались сами собой. Ей хотелось это сказать. Поделиться информацией о себе.
– Я знаю.
Тори налила виски в стакан. Она принесла его Майрону, и тот снова сделал глоток, на этот раз отпив намного меньше.
Тори склонила голову к плечу, наблюдая за ним. Старик был сварливым, но она решила, что он ей нравится. Он называл вещи своими именами. Это она ценила высоко.
– А вам сколько лет? – спросила Тори.
Он хихикнул. Потом его улыбка увяла.
– Я достаточно стар, чтобы как следует набегаться по этой земле, детка. Садись рядом со мной.
Тори села.
– А что, если они не вернутся?
– Вернутся.
– Откуда вы знаете?
– Дружок, верить необходимо. А теперь давай мы с тобой свяжем мушку.
– Какую?
Он посмотрел на нее поверх очков.
– Стрекозу.
Майрон показал ей, как выбирать цвета и прочно обматывать крючок нитью, чтобы получилось мерцающее тельце с голубыми и черными полосками. Потом он сделал «стрекозе» крылья и позволил Тори самой намотать нить и выбрать бусины для глаз. Они связали несколько мушек, некоторые получились совсем плохо, но постепенно девочка набила руку. Они работали. Тикали большие напольные часы. Старик выпил еще виски, Тори подложила дрова в огонь.
– Как ты думаешь, Тори, они смотрят на нас сверху, те, кто умерли?
– Я… – Она глубоко вздохнула. – Я думаю, моя мама смотрит.
Майрон кивнул.
– И моя жена Грейс тоже.
– Думаю, умершие все видят. И если смотреть оттуда, где столько звезд, все имеет смысл. У всего есть замысел.
Он удивленно изогнул седую кустистую бровь.
– Они прощают нас оттуда, сверху, как по-твоему?
Тори немного подумала над этим.
– Да, прощают. Они понимают, что мы видим гораздо меньше, чем они, поэтому мы делаем ошибки. Мы принимаем неправильные решения, даже если думаем, что они верные.
– Значит, ты простишь своего отца? За любые ошибки?
Тори опустила глаза на мерцающую, прозрачную голубую нить, которую крутила в пальцах. Она вспомнила, как стрекоза села ей на джинсы… Но прежде чем Тори успела ответить, в дверь дома кто-то забарабанил.
