лисьими улыбками и как будто перемигивались, когда я подносил свой первый гамбургер ко рту. Мешок с едой находился у меня вне поля зрения всего минуту или две, но я встревожился и бдительно изучил булку на нетронутость, прежде чем откусить.
Мы продолжили идти в тени вязов и дубов, ясеней и кленов.
Говорят, в процессе эволюции человек утратил бо́льшую часть своего обоняния, делая основной упор на зрение. Я не уверен, что это так. Клянусь: пропустив завтрак и обед, запах хот-догов я учую хоть на другом конце «Ригли-филд» [32].
Углубляясь в чащобу Гомсруда, состоящую из деревьев и подлеска, я смотрел, как мои собаки все активней обнюхивают землю. И вот три морды приподнялись, а на поверхность вышли три чутких поплавка. Почти неощутимый ветерок донес до собак какое-то дуновение. И уже через секунду, сойдясь воедино, они неистовым рывком помчались к оврагу. Их радар уловил запах разложения… Они нацелились на след смерти. Мне же оставалось получать кардиостимуляцию, пытаясь поспеть за ними.
Я наспех ткнул кнопки смартфона. С Эннисом надо было поспорить: старого чертяки не нашлось ни на барном стуле, ни хохочущим до упаду.
– Как дела? – взял трубку коп из Лансинга.
– Собаки вышли на след.
– Да ты что! – подивился он. – Уже?
– Уже бегут.
– Труп видел?
– Дай хоть минуту, – взмолился я. – Я же не спринтер – поспевать за своими девками.
– И куда ты держишь курс?
– Знаешь такой травяной пятачок, полянку, которая сразу уходит в овраг? С полсотни метров перед холмом?
– Вот черт… А я-то начал с южной тропы, самой дальней, – расстроился Эннис. – Если сейчас побегу, а они там будут гоняться за белкой, я ведь и разозлиться могу.
– Не разозлишься, – успокоил я. – Они на пустяки не отвлекаются.
Рванувшись вперед на втором дыхании, я ускорился и наконец врезался в сорную траву в пятнах солнечного света из-за сосен. Мэгги и Дельта сидели неподвижно, в трех метрах друг от друга, уставившись на траву перед собой. Ближе к Мэгги сидела и Вира, осторожно похлопывая лапой по земле. Труп я еще не видел, но уже знал о нем.
Мои собаки обнаружили источник запаха.
– Ай, молодцы, – сказал я своим довольным голосом, подходя к ним. – Какие у меня хорошие девочки…
Вон оно, тело. Я уставился на него. Что за хрень?
В центре груди старика торчал нож, один в один как тот, которым меня вжикал дикареныш. А на шее старика был туго застегнут черный чокер вроде тех, что был на шее Кари Брокман.
Сердце яростно забилось. Рядом зарычала Вира.
Я отступил на шаг назад, оторопело уставившись на линию сосен, откуда сам появился всего несколько секунд назад и куда Вира теперь направляла свое низкое подвывающее рычание. Туда же, осмотревшись, повернулись сестры колли и присоединились к Вире – подозреваю, больше из командной солидарности, чем из-за предполагаемой угрозы.
– Девочки, девочки, – сказал я приглушенно, хотя моя реакция «дерись или беги» взывала скорее уносить отсюда ноги.
А затем через зазор между двумя соснами медленно вышагнула фигура, одетая с ног до головы в черное.
Я замер как соляной столп, от испуга забыв даже дышать, но мой ретривер рванулся как ракета, стремглав несясь на темную фигуру. Вместо того чтобы отступить, фигура сделала шаг вперед. Левая рука поднялась (у него там что-то было, какая-то трубка), и это вывело меня из оцепенения.
– Нет! – провопил я.
Метров с семи в Виру пшикнуло облачко тумана – густая воронка. Моя собака, взвизгнув, упала на плечо, перекатилась вбок и исступленно закружилась по кругу – эдакий дервиш кашля, скуления и звонкого тявканья.
– Вира, гулять! – Я шагнул вперед. – Гулять!
И мой ретривер понесся, кособоко и некрасиво. Не знаю, как Вире это удалось – ослепшей и задыхающейся от слезоточивого газа, – но она пробежала по диагонали под сосной. Послышался глухой удар и пронзительный визг, когда она врезалась в пикап, затем еще секунда шороха… И Вира исчезла.
– Бросил баллон, мразь! – рявкнул офицер Эннис, выходя на поляну с пистолетом, нацеленным на черную фигуру. – Бросил, я кому сказал!
Фигура выпустила цилиндр из левой руки, и тот упал на землю.
Я совсем забыл про копа из Лансинга; слезы облегчения выступили у меня на глазах… И тут произошло нечто скверное – ну просто из рук вон скверное.
Эннис подходил сбоку, там, где тропа огибала поляну. В шаге от рядка сосен он заметил темную фигуру – прямо-таки в черном, да еще и в лыжной маске, как будто этот тип собирался грабить банк. Эннис еще и стал свидетелем того, как тот прыснул в Виру газ из баллончика. Тут действительно было нечто гораздо большее, чем лежащий в траве мертвец.
Офицер Эннис приближался медленно, осторожно, двумя руками держа перед собой пистолет. Единственным минусом было то, что темная фигура стояла к нему боком, по-прежнему глядя на меня, и Эннис мог видеть ее только в профиль.
– Руки вверх, и чтобы я их видел, подонок! – Голос офицера Энниса был непререкаемым воплощением власти.
Левая рука фигуры, где раньше был баллон, начала неуверенно подниматься. А правая, теперь уже не укрытая тенью деревьев, качнулась внутрь.
И я увидел, что он там держит. У меня отвисла челюсть.
– Эннис! У него там…
Это напоминало кадры убыстренной съемки. Все было настолько быстро, что я даже не успел разглядеть, как темная фигура припала и рывком крутнулась к полицейскому, выкинув вперед правую руку. Один за другим стеганули три выстрела; секунда, и Эннис рухнул на землю.
– Гулять! – гаркнул я своим сестрам колли. – Гулять!
Времени на раздумья и дебаты не было.
Я или дотяну до оврага – или мне конец.
Неприметный изумился, как псина Собачника так быстро взяла его на мушку. Он еще даже не успел выскользнуть из-за дерева, как пес уже оповестил хозяина рыком. Неприметный читал про собак, ищущих человеческие останки, и знал, что они реагируют на запахи разложения – кровь, кости и гниющую плоть. А потому нарочно расковырял Уэстону Дэвису грудь, чтобы держать тех проклятых дворняг в их гадком раю.
Золотистый пес Райда, конечно же, спутал все планы – Неприметный рассчитывал подобраться ближе, гораздо ближе, чуть ли не вплотную, – но все равно оно того стоило, чтоб хотя бы окатить тварь медвежьим спреем. Этот ком золотого меха был исполнен таких высоких надежд и устремлений – лелеял мечту порушить день человеку в черном, – но все эти потуги пошли прахом или, точнее, утонули в
