— Хотите, я приеду за вами? — быстро спросил Лева.
— Не стоит, через два часа я буду у вас. Не забудьте заказать пропуск.
Лева вернулся в кабинет Турилина, рассказал о звонке Шутина и своих недоумениях.
Что происходит? Операция, которую провернул Шутин с деньгами, выявлена пятнадцать минут назад. Шутин звонит и сообщает, мол, он знает, что мы вышли на сберкассу.
— Откуда Шутин знает о нашем разговоре, Константин Константинович? — спросил Гуров.
Турилин покачал годовой, задумался. Зазвонил телефон, полковник указал на него Леве, и тот снял трубку.
Звонили соседи Ветрова и сообщили, что в квартире покойного только что раздался выстрел.
Через несколько минут полковник Турилин и Гуров вошли в эту квартиру.
Евгений Шутин лежал на спине, рядом валялись телефонный аппарат и пистолет «Вальтер». Шутин был убит выстрелом в висок.
Эксперт опустился на колени, осмотрел пистолет и сказал:
— Никаких отпечатков. Пистолет тщательно протерт.
И возникшая было мысль о самоубийстве Шутина отпала. Турилин посмотрел на Леву, как бы спрашивая: «Ну, что теперь будем делать, инспектор?»
За несколько дней до описываемых событий Олег Перов пришел в больницу.
На белой подушке лицо Семена Семеновича контрастно отливало желтизной. Он перенес уже третью операцию и знал: надежды нет никакой. Он умирал от рака горла, бинты подхватывали его подбородок, казалось, не рак, а именно бинты душат его. Тогда, два года назад, операция прошла благополучно, и лишь врачи знали, что опухоль была злокачественная, сейчас об этом знали все, и он сам знал.
Перов сидел на табуретке, облокотившись на широко расставленные колени, и бездумно смотрел на истонченный желто-прозрачный профиль «шефа». Семен Семенович говорить практически не мог, а Олег не хотел. Они молчали. Олег не знал, зачем пришел, им и раньше говорить было не о чем. Старик кончился, Олег жалел его, как жалеют совершенно постороннего человека, себя он жалел значительно больше.
Семен Семенович шевельнул своей тонкой в запястье детской ручкой, Олег наклонился, губы умирающего шевельнулись, наконец он чуть слышно прошептал:
— Я думал тут… С этими врачами можно неплохой гешефт провернуть…
Олег поднялся, придерживая халат, шагнул к двери, заставил себя повернуться и сказал:
— Я завтра приду. — И выскочил из палаты.
На улице он вытащил из кармана фляжку, не обращая внимания на прохожих, выпил все содержимое, посуду выбросил в урну и вытер ладонью губы. С минуту он стоял неподвижно, равнодушно разглядывая неширокую малолюдную улицу. Наконец коньяк начал действовать, тепло разлилось по телу, наполнило энергией. Олег повел плечами, потер руки, словно собираясь приниматься за работу, и оглянулся в поисках такси.
Шофер на приветствие буркнул нечленораздельное, крутанул счетчик и, зевнув, уставился в ветровое стекло.
Куда бы поехать? Олег посмотрел на часы. Уже пять, и лавочка, так он называл свой цех, закрывается. Домой? Там Иришка, ее голубые, застывшие в ожидании неизвестно чего глаза загонят его в гроб быстрее, чем милиция и коньяк. Смотреть осуждающе и вопросительно она умеет, однако от денег не отказывается, тратит все, сколько ни дай. Интересно, злорадно подумал Олег, как бы она посмотрела, посади ее снова на сто восемьдесят. И на жратву, и на квартиру, и на тряпки. Коньяк делал свое дело старательно, Олег стал самоуверен и воинствен. «Поужинаю, а там видно будет», — решил он и сказал:
— Площадь Пушкина…
Олег Перов пришел в ресторан, сел в уголке один, ожидал, пока официантка его заметит, и все вспоминал прозрачный профиль Семена Семеновича, его сухие, пересохшие от боли губы и сиплый шепот: «Я думал тут… С этими врачами можно неплохой гешефт провернуть…» В могиле уже, а все о том же. Неужели и я такой буду или уже такой?
— Олег, приветик, — к столику подошла официантка, достала из кармана блокнот и карандаш. — Один?
— Подойдет кто-нибудь. — Олег вздохнул. — Ты когда-нибудь принца Уэльского угощала? Нет? Так представь себе, что я он и есть. Распоряжайся.
Официантка полагала, что принц Уэльский богат и прожорлив, стол ломился от еды, в центре красовалась вазочка с черной икрой. Олег выпил фужер коньяку, закусил икрой и посмотрел на разнообразие закуски тоскливо. А ведь было время, когда возможность заказывать что угодно, не думая о деньгах, радовала его, делала в собственных глазах фигурой значительной.
— А все на жизнь жалуешься, — подошедший Евгений Шутин театральным жестом указал на стол. — Князь ждет даму?
— Нет, тебя, — ответил Олег, отодвигая стул и приглашая Шутина присесть. Тот кивнул, сел, закинув ногу на ногу, взял маслинку.
Они недолюбливали друг друга, связывал их лишь Павел, после его смерти они виделись редко. Сейчас Олег был рад любому, пусть Шутин, лишь бы не находиться одному.
Перебросившись несколькими фразами, они замолчали. Олег пил быстро, словно опаздывал куда-то. Евгений наблюдал за ним и насмешливо улыбался. Олег чувствовал насмешку, злился, пил, пьянел и злился еще больше.
— Слушай, — Олег придумал наконец, как вывести Шутина из себя, — а меня ведь допрашивали о том, как я раздобыл пистолет, «Вальтер», который был у Павла.
— Ну и что? — Шутин пожал плечами.
— А то. — Олег снова выпил и многозначительно посмотрел на Шутина, — пистолет исчез, и убили Павла именно из него.
— Откуда ты это знаешь? — безразлично спросил Шутин.
— Догадаться нетрудно. Пистолет был и пропал, а знали о нем, — Олег выдержал паузу, — я и ты…
— Друзья-неприятели, салют! — На свободный стул опустился мужчина неопределенного возраста. Звали его когда-то Николай, последние годы — Ника, фамилия его затерялась. В пятидесятые годы Ника блестяще воплотил на экране чей-то образ, но сейчас уже мало кто помнил, чей именно и в какой картине. Никто не видел Нику пьяным, однако его не удавалось встретить и трезвым. Вместе с фамилией у него исчезли деньги, чувство собственного достоинства и возраст. В клубных домах Москвы Нику знали все, и он знал всех и все, несмотря на свое постоянное «подвешенное» состояние, Ника обладал феноменальной памятью.
Ника налил себе коньяку, плеснул в бокал минеральной воды, чокнулся с рюмками Перова и Шутина.
— Помянем Павлушу Ветрова, талантливый мужик был. — Он выпил, хлебнул минеральной. — Вот как в нашей жизни случается, жил человек, писал чего-то, творил себе, как умел… Чик. — Ника щелкнул пальцами, изображая выстрел. — И что? Думаете, покойник? — Ника совершенно не обращал внимания на красивую усмешку Шутина и равнодушное молчание Перова. — И классик! Сейчас его трехтомник готовят к печати. Кто знал Павлушу при жизни? А теперь его в бронзу и на пьедестал. Интересно мне, кому Пашка так поперек горла встал? С удовольствием на того Дантеса взглянул бы. Вот уж он локти кусает.
— Это почему же? — как бы нехотя спросил Олег Перов и выпил.
— Потому, Олежка, что пуля та золотой оказалась, — ответил Ника. — Убить ведь хотел, а возвеличил, ох, возвеличил убийца Павлушу Ветрова. — Он снова выпил; хитро улыбаясь, посмотрел на Шутина. — А ты все пишешь, Женечка? Или бросил? Интеллигенция столицы ждет двадцать лет, когда появится великое творение.
Ника бил по больному месту, бил умышленно, точно и беспощадно. Шутин смотрел на его дряблые, в склеротических жилках щечки, крохотные бесцветные глазки и молчал. Неужели это и мой финал? Что я мог и что могу? Как растерял, как не нашел? Или и не было ничего? Нет! Было, было и теперь еще есть, только не нужно никому настоящее и большое. Шутин даже в мыслях лгал и лицемерил. Нужны поделки, воспевающие, а искусство не нужно. А Павел, ныне покойный, написал, да-да, написал. Павел и сам-то по скудоумию не понял, что написал, а Шутин понял, сразу, с первого прочтения. Повесть была настоящая.
Шутин увидел, что Ника собирается сказать очередную гадость, и, опережая, спросил:
— Едешь в Канны на фестиваль? Собираешься получить приз за лучшее исполнение мужской роли? — Он, любуясь эффектом, сделал паузу. — Или женской. Ведь теперь тебе уже все равно.
Ника откинулся на стуле и захлопал в ладоши.
— Браво, Женя, браво! Ты поднял руку на Нику и сравнялся с ним. Мы два брата-акробата. Оба когда-то чего-то могли, оба ничего не сделали и паразитируем. Я по столам хожу, угощаюсь у людей хороших, — он оглядел стол. — Так ведь и ты, Женечка, за чужой счет пьешь и кушаешь. Ась? — Ника приложил ладонь к уху, словно хотел услышать от Шутина что-то интересное. — Кто все заказал? Кто платить будет?
— Как живешь, Ника? — Олег положил руку ему на плечо.
Ника скособочился, как от тяжелого груза, вылез с трудом из-под него и сказал:
— Ты думай, что делаешь-то, мне по больничному платить некому. Это ты мальчик богатый. — Он выпил и быстро встал. — По сценариям Павлуши два фильма снимается, да еще трехтомник выйдет. Мешок денег получишь. — Ника отошел на безопасное расстояние и добавил: — Ты ведь, Олежка, наследник, — он довольно рассмеялся и подсел к какой-то компании.
