– Вы поддерживаете контакты с Аносовым?
– Нерегулярно. На мой счет в одном из банков ежемесячно переводят деньги. На врачей и еду хватает.
– Знаете, где он сейчас?
По лицу Сонина скользнула тень улыбки.
– Мир большой. Есть, где спрятаться.
– Вы знаете, что Степанова погибла в заключении?
– Узнал только год назад. А о том, что она родила ребенка, – совсем недавно. Мой бывший хозяин в курсе событий. В течение последнего месяца Аносов всеми силами пытался найти мальчика. Нанял каких-то людей, чтобы сына тайно вывезли из страны. Но Аносова опередили. Наверняка постарались полковник ФСБ Николай Макарович Лихно и его правая рука капитан Куприн.
– Я уже слышал эти имена. Навел справки. Лихно вышел в отставку три года назад. Куприн тоже ушел из конторы.
– Служат они в конторе или нет – значения не имеет, – ответил Сонин. – У Лихно остались прежние связи, контакты, деньги, влияние… Что же касается ребенка, его наверняка прячут в какой-то отдаленной области, далеко от людей. Похитители найдут контакт с Аносовым, выдвинут требования о выкупе. Ну, обычный сценарий. Аносов заплатит. Он мечтает обнять сына, но вряд ли увидит ребенка живым. Это мое мнение.
– Еще вопрос. Вы уверены, что тот взрыв, последнее покушение на вашего босса, организовали Лихно и Куприн?
– Как уверен в том, что на моей левой ноге осталось только два пальца. Лихно тогда был подполковником ФСБ. Куприн – подающим надежды молодым помощником, лейтенантом госбезопасности. Они хорошо погрели руки, отбирая бизнес коммерсантов. Дела Аносова шли в гору, он потерял счет деньгам. А Лихно мечтал прибрать к рукам его дело… Разумеется, не он сам сделал ту бомбу и взорвал ее. С ФСБ сотрудничали московские гангстеры, готовые на все, лишь бы правоохранительные органы не мешали им заниматься своими делами. Это сотрудничество продолжается и сегодня. Просто об этом не принято говорить или писать в газетах. После последнего покушения мой хозяин сдался. Он уехал за границу, выждал время. Вернулся, чтобы закруглить все дела, и снова уехал. Уже навсегда.
– Я слышал, что у Аносова что-то вроде психического расстройства. Это правда?
– Вопрос не по моей части, но я отвечу. Когда человек переживает подряд несколько покушений, когда за ним ведут настоящую охоту, психика, конечно, страдает. Аносову начали сниться сны, будто рядом взорвалась бомба, а его живого завалило землей. Этот кошмар стал повторяться все чаще, почти каждую ночь. Аносов, заживо погребенный в земле, мучается и медленно умирает от асфиксии. Простите, мне сейчас укол жена будет делать… Еще есть вопросы?
– Вы слышали такое имя – Рита Гурвич?
– Гурвич? – Сонин почесал затылок. – Что-то знакомое…
– Она была близкой подругой покойной Лены Степановой. Единственной подругой. Мы пытались найти ее по своим каналам, но, видно, плохо искали. Из своей квартиры она съехала неизвестно куда, с мужем развелась, детей и близких родственников не имеет.
– Да, вспомнил. В свое время я пытался поговорить с этой дамочкой. Думал, что она поможет в поисках Елены. Но мне не повезло. Рита Гурвич с космической скоростью выскочила замуж, то ли за дипломата, то ли за сотрудника Министерства внешней торговли и уехала вместе с мужем в долгосрочную командировку за границу. Встретиться с ней не было никакой возможности. За границей к нашим дипломатам или их женам близко не подберешься. Много позже я слышал, будто Гурвич совсем съехала с катушек. Что вы хотите от нее узнать?
– Что-нибудь. Свидетелей в деле так мало, что любые показания имеют большое значение.
Сонин подъехал на каталке к компьютерному столу, пощелкал клавишами клавиатуры и минуту смотрел на монитор.
– В свое время я пробивал все адреса и контакты знакомых покойной Елены Степановой. Гурвич в то время была за границей, поэтому выпала из общей обоймы. Но один адресок остался. Город Лобня, что под Москвой. Там жила двоюродная тетка Гурвич. Вот этот адрес, пожалуй, можно проверить.
Девяткин записал адрес, поблагодарил хозяина за потраченное время и вышел на улицу. За спиной захлопнулась калитка, обшитая железом. И снова залаяла собака.
«Ауди» съехала с грунтовой дороги, передний бампер ткнулся в заросли вечнозеленых кустов. Машина остановилась рядом с каменной глыбой, торчащей из земли и напоминавшей огромный пожелтевший зуб, потерянный на вершине утеса каким-то сказочным великаном. Далеко внизу о каменное подножие скалы бились волны. Поднимался туман, закрывавший море и линию горизонта. В этом молочном киселе утонули редкие сосны, растущие по краю поля.
Сотник оглянулся назад и спросил:
– Ну, как она?
– Жар спал, – ответил Радченко. – Значит, внутренние силы организма на исходе. Нет сопротивляемости болезни.
– Я вижу, умник, что жар спал, – проворочал Сотник и дотронулся до плеча Джейн. – Ты идти сможешь?
Джейн сидела, привалившись плечом к задней дверце. Глаза были мутными, на лбу выступили мелкие капельки пота.
– Не знаю, – тихо ответила она. – Наверное, одна, без помощи… Нет, не смогу.
– Ты тут не одна. Он поможет, – кивнул на Радченко Сотник. – Теперь слушайте внимательно. Повторять все по два раза – язык отвалится. Если верить моей карте, от этих кустов начинается тропинка, которая спускается вниз, к морю. За мной двинут «лепила» и Джейн, последним пойдет Палыч. Тропа не слишком широкая. Если Джейн свернет себе шею или сломает ногу, я отверну башку тебе. – И палец Сотника ткнулся в Димину грудь. – Во время спуска не разговаривать. Идти медленно, смотреть под ноги. Ясно?
Он вылез из машины, взвалил на плечо рюкзак и начал медленно спускаться вниз по едва различимой в тумане тропинке. Слышался морской прибой. Налетевшие порывы ветра приводили за собой высокую волну, та с шумом билась о камни и отступала назад. Где-то в тумане кричали чайки, словно хотели показать людям другую, безопасную дорогу. Но другой дороги поблизости не было. Пахло солью, йодом и близкой опасностью.
Радченко поддерживал Джейн за плечи, чтобы та не упала, но, скорее, мешал идти, чем помогал. Узкая тропинка, петляя, уводила путников в сторону. Временами она обрывалась, но через пару метров снова появлялась. Иногда под башмаком трескалась сухая ветка, прямо из-под ног взлетала птица и терялась в тумане. После недавнего дождя песчаный грунт сделался мягким. Справа тянулись заросли барбарисовых кустов и низкорослых деревьев с голыми корявыми ветками. Когда кусты расступались, можно было разглядеть голый песчаный склон.
Минут через десять Джейн сказала, что больше идти не может, нужен хотя бы короткий отдых. Сотник остановился, сбросил с плеча рюкзак, опустился на землю. Он молча курил, глядел вперед, стараясь увидеть за пеленой тумана горизонт. Радченко сидел на песке, делая вид, что туже затягивает шнурки на башмаках с высокими берцами. Улучив момент, когда Палыч отвернулся, он тронул Джейн за плечо и заглянул ей в глаза.
Он хотел сказать: сейчас удобный момент, чтобы все кончить одним махом. Другой возможности может не быть. Вокруг никого, густой туман поможет беглецам. На расстоянии вытянутой руки от Радченко – отполированный водой и ветром булыжник. Хороший инструмент, чтобы проломить башку Сотнику. А с Палычем Радченко разберется один на один, в честной драке. Исход схватки предугадать трудно. У Палыча – пистолет, а на стороне Димы опыт службы в полку специального назначения морской пехоты, его шансы предпочтительнее.
Джейн не отвела взгляда. Кажется, она все поняла без объяснений. И про камень, предназначенный для Сотника, и про схватку с Палычем, где шансы противников примерно равны. Она плотнее сжала обескровленные серые губы, сощурила глаза и медленно покачала головой.
Сотник бросил окурок вниз, но с места не двинулся. Он по-прежнему видел только белую дымку, застилавшую собой весь мир.
– Слышь, ветеринар, ты как? В порядке? – спросил он.
– Держусь, – ответил Радченко.
– Давай, давай, – подбодрил Сотник. – А как настроение? Шальные мысли в голову не лезут?
– Какие мысли?
– Разные. Человек, как известно, способен думать. Скажем, раз в неделю. А мысли… Ну, на твоем месте я бы подумал о той здоровенной палке, что лежит рядом. Такой дубиной можно навернуть Палычу по репе, меня камнем заделать и сбросить тела вниз. А самому обратно в гору. Там машина. Ищи тебя потом с фонарями. Да и кому искать-то?
– Да я вовсе не об этом…
– Шучу, ветеринар, – покачал головой Сотник, – не бери в голову. Такой у меня юмор. Немного мрачный. Не все понимают, что я шучу. Бывает, что я и сам не понимаю… Да, что-то я сегодня слишком много говорю. И многословие – это не к добру. Ладно, надо двигать дальше.
Все медленно поднялись и продолжили спуск. Шум волн сделался громче, а Палыч, тащившийся сзади, стал вздыхать чаще.
Мобильный телефон зазвонил, когда Девяткин, откинувшись на спинку кресла и задрав ноги на рабочий стол, внимательно читал сводку происшествий.
