И тогда Хейз сделал то, что никогда не позволял себе даже при поимке опасных преступников. Он так двинул Уландера в челюсть, что тот буквально влип в стену.
— Говори!
Уландер покачал головой.
— Как давно ты можешь ходить?
Уландер снова покачал головой.
— Зачем ты держишь ногу в гипсе?
Уландер все качал головой.
— Ты убил двух девушек! — взревел Хейз. Он шагнул к лежащему у стены Уландеру, неожиданно легко поднял его и швырнул на стул. Уландер прочел в его глазах смертельную угрозу.
— Хорошо, — выдавил он, — хорошо...
— Зачем ты продолжал носить гипс?
— Чтобы... чтобы... чтобы она не поняла. Чтобы думала, что я... что я не могу ходить. Так я мог... мог следить за ней. Так, чтобы она не догадывалась...
— Кто — она?
— Хельга. Она... Она была моей подругой, понимаете? Я... я ее любил, понимаете?
— Ага, ты так любил ее, что убил ее. Бывает и такое.
— Не потому, — Уландер покачал головой. — Из-за Курца. Она все отрицала, но я знал. И я ее предупредил. Поверьте мне, я ее предупредил. И... и держал на ноге гипс, чтобы... чтобы сбить ее с толку.
— Когда тебе сняли гипс?
— На прошлой неделе. Э-э-э... доктор его снял как раз в этой комнате. Разрезал точно на две половины электрическим резаком. И... и когда он ушел, я... решил соединить половинки заново... и склеил их... лейкопластырем. Теперь я мог за ней следить. Она не знала, что я уже хожу...
— И что же ты выследил?
— Вы знаете, что...
— Расскажи мне.
— В пятницу вечером она... я... видел, как Курц выходил из пристройки. Я понял, что он был с ней...
— Он ходил за коньками Мэри, — сказал Хейз. — Чтобы наточить их.
— Нет! — вскричал Уландер, и голос его прозвучал сильно, как взрыв, яростно и мощно. Хейз опять вспомнил, с какой яростью напал на него тот человек в горах. Уландер замолчал, потом тихо произнес: — Нет, вы ошибаетесь. Он был у Хельги. Я знаю. Неужели вы думаете, что я ее убил бы, если бы... — голос его прервался, глаза внезапно затуманились. Он поднял голову, но смотрел не на Хейза, а в пространство, глаза его налились слезами. — Я поднялся к ней и предупредил, — заговорил он тихо. — Сказал, что я сам видел, собственными глазами, а она... она сказала, что я фантазирую. И засмеялась. — Лицо его вдруг исказилось. — Засмеялась, понимаете? Она... она не должна была смеяться. — По щекам его потекли слезы, взгляд странно остановился. — Она не должна была смеяться, — повторял он. — Это было не смешно. Я ее любил. Это было не смешно...
— Да, — согласился Хейз устало, — совсем не смешно...
Буря утихла.
Она безоговорочно покинула поле боя. Ветер разогнал тучи и улегся. Двое сидели в теплом уюте едущей машины, небо над головой светло синело, по обе стороны дороги лежал сугробами отброшенный снег.
Буря утихла.
Теперь от ее бешенства остались только следы — уплотненный снег под колесами, сугробы по краям дороги, отягощенные снегом кроны деревьев. Буря утихла и ушла, оставалось только отыскать и поправить все, что она повредила.
Он молча сидел за рулем, большой, рыжий, и небрежно вел машину. Ярость его прошла, как ярость бури. Только таяла в душе гнетущая печаль.
— Коттон! — заговорила Бланш.
— М-м? — он не отрывал взгляд от дороги. Следил за разматывающейся белой лентой, вслушивался в скрип снега под толстой резиной и в звук голоса Бланш.
— Коттон, — сказала она, — я очень рада, что я с тобой...
— И я тоже.
— Несмотря ни на что, я очень, очень рада...
Тогда он сделал кое-что необычное. Вдруг отнял правую руку от руля, положил ее на бедро Бланш и легонько его стиснул. Он подумал, что делает это потому, что Бланш — очень красивая женщина, с которой он только что испытал минуту духовной близости.
А может быть, он прикоснулся к ней потому, что сквозь машину вдруг пронеслось воспоминание о смерти, и он еще раз мысленно увидел двух девушек, ставших жертвами Уландера.
А может быть, это нежное прикосновение к бедру любимой женщины и является смыслом жизни?
С буквы "J" (называется «джей») начинается слово «еврей» (Jew). (Здесь и далее примеч. пер.)
Улонг и пикоу — высшие сорта китайского чая.
Бармицвэ — еврейский праздник совершеннолетия юноши.
Харосет — ритуальное блюдо из яблок, корицы и орехов, символизирующее глину и кирпичи, которые евреи делали при постройке пирамид во время египетского рабства.
Маца — пресные лепешки, обязательные в Пасху.
Гой — нееврей (идиш).
Шалом — мир вам (иврит).
Выражение восхищения. «Лакомый кусочек» (идиш).
167 см.
Около 45 м.
Киддуш — благословение над стаканом вина.
Латинское название крысы как вида животных. — Прим. ред.
