Он сцепил зубы и сказал себе, что продержится эти две недели до свадьбы, перетерпит грязные намеки Тамилы и Элькины истерики, зато через две недели все будет кончено. Тем более что сам глава семьи, миллионер Иштван Бартош, относился к жениху дочери вполне дружелюбно, в лобовых атаках жены участия не принимал и только сочувственно подмигивал Валерию. Турбину казалось, что Бартош относится к сложившейся ситуации как-то иначе, во всяком случае, зятя на произвол судьбы не бросит.
Две недели показались ему двумя десятилетиями – столько сил от него потребовалось, чтобы вынести все это. Вдобавок он получил удар оттуда, откуда и вовсе его не ждал – от собственной матери. Та отчего-то тоже воспротивилась его женитьбе. Может быть, боялась на старости лет остаться одна, может быть, ей не нравилась безмозглая бездельница Эля, а может, и совсем без причины, как бывает довольно часто у сверхзаботливых матерей: что бы ты там себе ни выбрал, оно мне уже не нравится.
Утром 13 мая Валерий Турбин проснулся с мыслью: я это сделал. Я выдержал. Я не сорвался, не нахамил Тамиле, не ударил Элю, хотя они обе этого вполне заслуживали. Я все вытерпел, не потеряв лица, не уронив своего достоинства. Заодно и продемонстрировал будущему тестю свою выдержку и хладнокровие. Авось пригодится в работе.
Ему казалось, что все уже случилось, что уже ничто не может им помешать. Они уже сели в машины, они уже едут в загс, они приехали, сдали паспорта инспектору и ждали, когда их пригласят на регистрацию. Ждать надо было совсем чуть-чуть, их очередь была первой. Но первой она была не с самого начала, сначала она была четырнадцатой, и только две недели назад Тамила добилась, чтобы их пропустили первыми. Однако ту пару, которой уже назначено было на 10 утра, никуда не денешь и не отодвинешь, и те, другие, тоже приехали к десяти часам. Правда, они вели себя спокойно, не скандалили, сдали паспорта и ждали вызова. Почти одновременно с ними подъехала и следующая пара со своими гостями. Турбин уже чувствовал себя мужем, как вдруг… И все рухнуло в один момент. Женщины забились в криках и рыданиях, приехала милиция, заведующей загсом стало плохо, ей вызвали «Скорую». И Тамила, стерва черноглазая, своего не упустила. Тут же начала свиристеть, что грех играть свадьбу, когда рядом покойник лежит, что это знак судьбы, предостережение свыше и так далее. Эля, конечно, послушалась, хотя и неохотно. Ей самой замуж смерть как хотелось, но ослушаться матери так явно она не посмела. Одно дело – тайком подать заявление в загс, когда мать еще не сказала: «Не смей этого делать», и совсем другое – заявить матери: «Я буду делать по-своему, даже если тебе это не нравится». Не всякая сорокалетняя женщина на такое способна, а уж Элька-то и подавно.
И теперь снова ждать целый месяц, и месяц этот, предчувствовал Валерий, будет похлеще тех двух недель. К натиску Тамилы сначала присоединилась мать, а теперь вот еще в игру вступил бывший Элькин хахаль Марат, тоже, видно, охотник до денег Бартоша. Как вынести все это? Где взять силы, терпение, выдержку, чтобы не наорать на Тамилу, не навешать оплеух этой дуре Элене, не надерзить матери, не полезть в драку с Маратом.
И еще одно беспокоит: врал или не врал Латышев, когда говорил, что Бартоши не дадут дочери денег после свадьбы? Он-то, Валерий, смотрел на все такими же глазами, как и сама Эля: родители содержат детей до самой пенсии, в нашей стране все так делают. А вдруг Марат прав, и никаких денег они не увидят? Тогда ради чего он все это терпит? Ради чего бросил Катю, смертельно ее обидев и оскорбив? Ради чего насилует себя, выслушивая тирады Тамилы и вытирая Эльке слезы и сопли?
А вдруг все напрасно? Однажды он уже решал эту задачку, прикидывая, соответствовали ли принесенные в детстве жертвы полученному результату. И тогда решил, что все было зря и что он профукал лучшие детские и юношеские годы, провел их не так, как было нужно. И тогда же дал себе слово больше ничего и никогда не покупать слишком дорогой ценой. Но есть опасность, что на этот раз он просчитался…
* * *
Сергей Артюхин, задержанный по подозрению в совершении изнасилования после того, как было опровергнуто представленное им алиби, был через семьдесят два часа приведен к следователю, где ему зачитали постановление об избрании в отношении его меры пресечения в виде содержания под стражей. На следующий день адвокат Артюхина написал от его имени жалобу судье на то, что мера пресечения ему избрана слишком суровая, привел сто пятьдесят четыре аргумента, подтверждающих, что его вполне можно оставить на свободе, и попросил выпустить его под залог. Судья был в тот день в хорошем настроении и ходатайство удовлетворил, взяв с Артюхина залог, разумеется, в рублях, эквивалентный пятидесяти тысячам долларов. В субботу рано утром Сергей Артюхин вышел на свободу, а вечером сбежал в неизвестном направлении.
В воскресенье утром в парке Сокольники собрались три человека, давшие Артюхину деньги на залог. Беглеца нужно было срочно искать, иначе пятьдесят тысяч долларов накроются медным тазом, их обратят в доход государства.
– Ну и как мы будем его искать? Есть идеи хоть какие-нибудь? – спросил маленький плешивый человечек в очках и в клетчатой ковбойке. Среди коллег по бизнесу он славился безупречным ведением финансовых документов и невероятной ловкостью в деле уклонения от уплаты налогов.
– Нанять надо кого-нибудь, – подал голос толстяк, не вынимающий изо рта сигарету. Он страшно не любил ничего делать сам и в бизнес в свое время ринулся только потому, что хотел зарабатывать много денег, чтобы оплачивать многочисленные услуги, а самому совершать минимум движений.
– Кого нанять-то? Это ж тоже деньги, и немалые. Такие следопыты работают за процент с суммы залога. Надо подумать, нельзя ли бесплатно кого-нибудь наладить.
Этот совет прозвучал из уст красивого смуглого мужчины с гладкими темными с проседью волосами и затемненными очками на тщательно выбритом лице.
– Этот гаденыш мне еще с марта месяца десять тысяч баксов должен, так он ими меня и прикупил, представляете? Сделка, говорит, у меня срывается, с которой я как раз должен десять тысяч получить, чтобы тебе вернуть, а меня с минуты на минуту замести могут, ты уж выручи меня под залог, если случится. Вот дурак-то, – горестно вздохнул плешивый в ковбойке, – за десятью штуками погнался – к ним вдогон тридцать потерял.
– Ага, и нас втравил. Думай теперь, как искать его будешь. Между прочим, что за история такая странная с ним приключилась? За что его замели-то, что он заранее знал об этом?
– Да ну, стыдно даже говорить, – поморщился плешивый. – Подозревают в изнасиловании. Он алиби представил, ему не поверили. Он как только понял, что следователь ему не верит, так сразу и подумал, что не ровен час могут в клетку посадить. Потому и предупредил заранее.
– Да? Ну гляди, Степашка, верим тебе на слово. Так ты уж не подведи нас, дружок, к вечеру сообщи, как и что. И искать его начинай без промедления. Денег мы тебе на это не дадим, сам выкручивайся. Если наши двадцать тысяч в карман государства уплывут, мы их с тебя стребуем, не посмотрим, что друзья, – неторопливо объяснил смуглый, как-то особенно вкусно перекатывая во рту слова с буквой «р». – И скажи-ка заодно мне, друг сердечный Степашка, почему это судья такой большой залог ему назначил, а?
– Так ведь залог назначают исходя из материального положения арестованного, – робко начал оправдываться плешивый. Но смуглый тихим внятным голосом прервал его:
– Вот именно, Степашечка, вот именно. Так откуда судья мог узнать, какое у твоего дружка материальное положение? Он же по документам числится слесарем пятого разряда, кажется, так ты мне рассказывал?
– Да, слесарем, – подтвердил тот, кого называли Степашкой.
– Так откуда же у слесаря пятьдесят тысяч баксов, ну-ка объясни мне? Ну?
– Да вы что, ребята, ну при чем тут – слесарь не слесарь?
– А при том, – грозно, но по-прежнему тихо продолжил смуглый красавец, – что если он числится слесарем и его взяли за жопу на чистой уголовке, то ему никогда бы такой залог не назначили. А если назначили, стало быть, знают, что не слесарь он никакой. И доходы у него не такие. Так, может, его за эти доходы как раз и взяли, а, Степашечка? За зелье взяли-то, а не за то, что бабу не так трахнул. Ты об этом подумал? Может, наврал он тебе все про изнасилование. Или ты нам лапшу на уши вешаешь.
– Господи, Сеня, да какая нам теперь разница, за что его взяли? Найти его надо – вот и все. А уж за что… – Плешивый махнул рукой, всем своим видом показывая, что статья, из-под которой сбежал Сергей Артюхин, никакого значения не имеет рядом с ущербом в пятьдесят тысяч долларов.
– Какая разница? Одна дает, а другая дразнится, вот и вся разница, – ответил ему толстяк, перекатывая зажженную сигарету из одного угла мясистого рта в другой. – Если твой дружок Артюхин торговлей зельем балуется, то, стало быть, конвенцию нарушает. В Москве все поделено и Трофимом подписано, никто нарушать не смеет. Раз за него залог внести некому, значит, он не в семье, а так, дурак-одиночка. Трофим такие одиночные рейды строго-настрого запретил, и правильно сделал. Светятся только, внимание привлекают, ментов будоражат. И как же мы будем выглядеть, если окажется вдруг, что мы на такого нарушителя деньги дали, чтобы его из-под стражи вытянуть? Да его на перо надо было ставить прямо в камере, чтобы другим неповадно было Трофиму перечить, а мы, выходит дело, его покрываем, ему помогаем и даже деньги даем. Ну и как вы думаете, долго мы с вами после этого проживем, если Трофим узнает?
