Ознакомительная версия.
— Так у вас же есть виновный! — воскликнула Тоцкая. — Даже никого специально не надо искать! Мясников! Он же продвигает этот «Реливер»! Пусть и отвечает! Его и на ковер!
— А ведь верно! Двух зайцев убьем! — согласился Пахомов.
— И заодно десяток ни в чем не повинных овец, — нахмурился Колодкин.
— А что вы предлагаете? — повернулась к нему Тоцкая. — По-моему, Герман очень хорошо придумал. «Реливер» травит москвичей — и таким образом ставит большой крест на своей дальнейшей деятельности. Мясников протежировал «Реливеру», — значит, господин Пахомов со спокойной совестью отправляет его в отставку, что дает нам гарантию в том, что новых «Реливеров», поддерживаемых из министерства, на нашем горизонте не появится.
— Ну хорошо, допустим, мы согласились с дерзкой версией Германа, — начал Колодкин.
— Согласились — и выплатили ему скромную такую сумму, — кротко сказал Герман, — Чтобы он и в дальнейшем мог генерировать не менее дерзкие идеи!
— И выплатим, конечно, раз уж мы обещали, — с плохо скрываемым раздражением ответил Колодкин. — Дело не в этом. Нужны исполнители. Кто изготовит лекарства с добавлением яда? И главное — кто сможет подбросить на склад «Реливера» отравленные медикаменты?
— Может, подкупить охранника? — неуверенно сказал Минков.
— Подкупить? И поставить все на карту? А вдруг он неподкупный? — загремел Колодкин.
— Ну это вряд ли, — усмехнулся Минков.
— Хорошо, а вдруг ему заплатят больше и он выдаст нас, когда поймет, что дело пахнет керосином? — спросила Тоцкая.
— Нельзя связываться с людьми Руденского, — уверенно сказал Михеев. — Если мы все-таки согласимся с идеей Германа и приступим к ее исполнению — работать должны чужие дяди, лучше бы вообще ничего не смыслящие в фармакологии, вроде сотрудников фирмы «Параллакс».
— Ничего подобного! — обиделась Тоцкая. — Мои ребята прекрасно во всем разбираются, просто мне невыгодно, чтобы они продемонстрировали нам свои знания. Их дело — смешивать ингредиенты!
— Ну вот пусть кто-нибудь из них и смешает! — предложил Минков.
— Нет, — вдруг сказала Тоцкая, — не нужно доверять это дело посторонним. У нас есть Шарагин! Разве завскладом не придумает способ подбросить подготовленные нами лекарства? И разве потом кто-нибудь заподозрит его?
— Отличная идея! Теперь, кажется, все сходится! Я — за! — сказал Михеев.
— Я тоже, — кивнул Пахомов и украдкой посмотрел на часы: ему нужно было ехать на совещание.
— Разумеется, я тоже за! Отличная идея! — согласился и Минков.
— За неимением лучшего варианта и в сложившейся ситуации, пожалуй, придется согласиться, — вздохнул Колодкин.
— Ну что, сынок, ты выиграл этот тендер, — усмехнулась Тоцкая. — Только, чтобы получить деньги, тебе придется проконтролировать действия нашего друга Шарагина. Даже так — не проконтролировать, а проинструктировать. Ты ведь главный в этой области специалист.
— Об этом мы не договаривались, — заметил Герман, — но если добавите еще пять тысяч…
— Хватит и трех! — отрезал Колодкин.
Герман захохотал:
— А вы уже усвоили, что воплощение стоит дешевле, чем сама идея. Молодцы! Надеюсь, вы не против, если нашу акцию мы как-нибудь назовем, — спросил он, — чтобы в случае чего понимать друг друга с полуслова?
— Операция «Ы»? — пошутил Минков.
— Глупо, — перебила его Тоцкая, — надо придумать что-то свое!
— «Испанская рулетка»! — предложил Пахомов и энергично потер нос. — А теперь, господа, я быстро откланиваюсь и еду на совещание. Надеюсь, вы меня простите за поспешность.
— Да, нам, видимо, тоже пора. Все вопросы мы обсудили. Герман, сообщайте, пожалуйста, обо всем, что будет проделано! — сказал на прощание Михеев.
Когда высокие гости ушли, Герман с чувством выполненного долга подошел к бару и вынул из него початую бутылку виски. «Назло ей теперь выпью!» — подумал он. Тоцкая заметила, но не стала протестовать: в конце концов, ее сын, кажется, придумал отличное средство против ненавистного конкурента!
…Духота и зной заполняли полуподвальное помещение, в котором трудились лучшие журналисты Москвы, обозреватели самой популярной и авторитетной газеты. Газета недавно избежала очередного закрытия по злобному навету и теперь процветала, наслаждаясь бессильной яростью врагов. Газета процветала, а вот ее сотрудники страдали от духоты, началось именно то лето, которое страшнее всего переносится именно в городе, не жаркое солнце песчаных пляжей, а раскаленная духота, когда плавятся мозги и асфальт, когда верными спутниками рабочего человека, оставшегося без летнего отпуска, становятся апатия и похмелье.
— Кто вообще придумал работать в такую жару? Вот еще недавно делали же длинные майские праздники, вакации дней на десять. А так ни весной толком отдохнуть не успели, и лето сразу началось, да такое премерзкое. Я бы все газеты на лето отправлял в отпуск, а газетчиков, которые не желают отдыхать, расстреливал. Ну и читателей, которые не могут прожить без ежедневного чтива, тоже расстреливал бы. Нет — сначала кормил бы газетами, а потом уже расстреливал! — простонал Сергей Галавазинов, откидываясь на спинку стула. Ему хотелось спать, его мутило после вчерашней презентации, на которой он перебрал текилы, он ненавидел человечество в целом и режиссера Братушкина в частности. Нашел время для презентаций!
— Фильм-то хоть достоин мусорной ямы? — поинтересовался его коллега Савва Пирожков, тоже отрываясь от опостылевшего монитора.
— Да фуфло. Ходит дебил деревянный, стреляет из картонного гранатомета, все встречные разлетаются в мелкие сопли, — сплюнул Галавазинов.
— А мораль? — почесал бороду Пирожков.
— Мораль? Продюсер Ромовский четко, блин, уловил желания аудитории, окончательно оболваненной современными российскими массмедиа.
— То есть нами, — уточнил Пирожков.
— Ну не нами, нет. Мы разве оболваниваем людей?
— Нет, конечно, — отозвался из-за своего компьютера их коллега Воскресенский. — Это они нас оболванивают!
— Короче, предлагаю сегодня не работать! — вернулся к началу разговора несчастный Галавазинов. — Можно послать Катю за пивом, или самим взять пива и пойти на Чистопрудный бульвар, или, на худой конец, в «Двуязычника», если там не будет очередной презентации. Тьфу, провалиться бы им!
— «Двуязычника» на той неделе сожгли, об этом наша газета, между прочим, сообщала, — заметил Воскресенский.
— А ты что, газету целиком прочитываешь? — поразился Пирожков.
— Прочитываю, — гордо сказал Воскресенский, — и вам советую. Там масса полезной и нужной информации!
— Ну кого ты грузишь, а? — устало пробормотал Галавазинов. — Там куча бесполезной и ненужной трепотни. А вот то, что мне нужно, — это литрушечка прохладного светлого пива. Савва Васильевич, вы как?
— Мысль здравая. И верная. Надо брать! — пробасил Пирожков.
— А номер опять мне сдавать? — раздался в помещении новый голос, кроткий и всепрощающий. Это очнулся за своим столом начальник отдела Евгений Летаев, перебравший вчера прямо на рабочем месте.
— О, точно, оставим Летаева с Воскресенским работать, а сами пойдем в кабак! — обрадовался Пирожков.
— Я вот дверь сейчас забаррикадирую! — посулил Воскресенский. — Вы пейте, пейте, но напиваться-то зачем? Пока не сдадите своих колонок, мы вас не выпустим!
— Точно! Пусть лучше они и за нас поработают, а я еще посплю! — обрадовался Летаев.
— Убивать бы таких начальников, и подхалимов их, и читателей, и Ромовского в первую очередь из гранатомета размета-а-ать! — завыл Галавазинов. — У меня производственная травма! Голова раскалывается, а тут еще про этот фильм писать, лохами для лохов снятый!
— Ну ладно, ты и напиши как лох для лохов, и пойдем из этой обители скорби, — поддержал его Пирожков.
— Знаете, я, пожалуй, кондиционер включу, если вам действительно так плохо, — смилостивился жестокосердный Воскресенский.
— А он до сих пор не включен? А мы все еще живы? — возопил Галавазинов.
— Серега, ты бы мог выть потише? — вежливо спросил у него Летаев. — Ты мне спать мешаешь, а я, если не высплюсь, не смогу написать то, что мне надо. А если я не смогу это написать, то вы тоже не напишете, потому что идиоты, и нас всех уволят, к ядрене фене. Вот что получится, если ты не заткнешься, сволочь!
На некоторое время в кабинете воцарилась тишина, наполненная слаженным шелестением клавиатур и нежным посапыванием Летаева.
— Фильмы Ромовского и Братушкина, — через некоторое время принялся бормотать Галавазинов, — воспитывают нового российского зрителя. А хрен ли его воспитывать? Он, что ли, послушается?
— Замолчи, а то кондиционер отключу, — иезуитски пообещал Воскресенский.
— Да мне все равно, блин, хоть свет отключай, у меня и так голова болит. А тут ты еще прикапываешься, сволочь непьющая!
Ознакомительная версия.
