Ознакомительная версия.
Настоящей драки в темноте быть, конечно, не могло. Гуров тоже отбивался наугад. Ему было нужно не подпустить к себе Вачика слишком близко. Сначала это ему удалось. Он отбросил наскочившего бандита ударом ноги и получил секундную передышку. Но тут Гуров наступил на разбитый фонарь, потерял равновесие и тут же снова был атакован из темноты – на этот раз удачно.
Бандит ударил в него всем телом как снаряд. Они вместе повалились на бетон, и Гуров тут же почувствовал, как крепкие волосатые пальцы смыкаются на его горле. Противник, не мудрствуя лукаво, собирался его придушить, и это у него неплохо получалось. Гуров вынужден был сделать нелестное для себя признание, что соперник на этот раз гораздо сильнее его и шансов сразить его в рукопашной очень мало.
Впрочем, пистолета из рук он так и не выпустил, и теперь, когда озверевший охранник месил, точно глину, его шею, Гуров изловчился и из последних сил врезал "Макаровым" туда, где, по его расчетам, должна была находиться голова бандита. Голова отозвалась бильярдным стуком, но, как ни странно, выдержала. Только изрыгнула прямо в лицо Гурову град ругательств – как на родном Гурову языке, так и на незнакомом гортанном наречии. Более того, теперь противник, кроме удушения, попытался еще раздробить череп Гурова о бетонный пол. Проделывал он это с таким остервенением, будто сил у него было запасено на семерых. Нельзя сказать, что его не заботило наличие у Гурова пистолета. Наверное, заботило, и как раз поэтому он старался закончить дело как можно быстрее, пока везение было на его стороне.
У Гурова перед глазами вспыхнули желтые пульсирующие пятна, а в ушах появилось такое ощущение, будто в них кто-то упорно набивал вату. Вдобавок он понял, что пальцы, сжимающие рукоять пистолета, перестают его слушаться. Выбора не было. Дело зашло слишком далеко. Немеющей рукой Гуров поднял пистолет и, вдавив его в твердое, как дерево, тело, нажал на спусковой крючок.
Выстрел будто отбросил его в сторону. На самом же деле, конечно, отлетел охранник, потому что Гуров перестал чувствовать на своей груди неподъемную тяжесть. Удавка на его шее разжалась, и воздух со свистом ворвался в легкие.
Он не сразу смог встать. Просто лежал и хрипел, а где-то совсем рядом хрипел подстреленный им бандит. Гуров не представлял, насколько серьезно тот ранен, но проверить это у него пока не было сил. Потребовалось не меньше минуты, пока он немного пришел в себя и сумел сесть. Дышать все еще было трудно, и шея едва ворочалась.
– Не царское это дело налетчиков хватать, – смущенно пробормотал Гуров.
Ему действительно было немного стыдно, что решать исход схватки пришлось с помощью оружия. Но так все-таки было лучше, чем проиграть.
Вскоре он почувствовал, что может подняться на ноги. Но прежде Гуров пошарил вокруг и нащупал валяющийся на полу фонарь. После нехитрых манипуляций лампочка наконец вспыхнула, и Гуров смог осмотреть поле боя.
Бандит лежал возле стены, запрокинув голову и разбросав руки. Даже невооруженным глазом было видно, что он без сознания. Изо рта его вырывалось прерывистое хриплое дыхание. По щеке стекала струйка крови из рваной раны на голове. Гуров быстро обшарил его карманы – они были пусты.
Гуров неопределенно покачал головой и, светя себе под ноги, пошел по коридору. За углом коридор кончался тупиком, по обе стороны которого располагались две двери – одна железная, запертая на замок, а другая – простая, обшитая деревоплитой и выкрашенная в грязно-зеленый цвет. Гуров распахнул ее, и ему открылась узкая с высоким потолком комната – скорее, камера – с длинным застекленным окошком наверху. Наверху было и кое-что еще – короткая лестница, сваренная из уголка и вмурованная в стену, вела к люку, расположенному на потолке. Люк был закрыт.
Гуров выключил фонарь. В комнате было сумрачно, но рассмотреть можно было без труда все углы. Собственно, и рассматривать особенно было нечего. В комнате стоял грубо сколоченный дощатый стол и старый рассохшийся стул – наверное, его скрип Гуров слышал, когда брел на ощупь по коридору.
Зато на столе Гуров увидел кое-что интересное – во-первых, это был разобранный на части пистолет и четыре заряженных магазина. Теперь стало понятно, почему охранник не применил оружие. Гурову просто повезло. Чтобы скоротать время, измученный бездельем бандит взялся за чистку своей пушки и немножко не угадал. Появление гостя застало его врасплох.
– Дуракам счастье, – безжалостно констатировал Гуров, рассматривая запасные части "Макарова" на столе.
А еще здесь были сигареты "Мальборо", запах которых стал для Гурова своеобразным сигналом, и, самое главное, здесь же лежал большой ключ на засаленной веревочке. Гуров подумал, что этот ключ может подойти к двери напротив.
После рокового выстрела в здании опять наступила гробовая тишина. Гуров подумал, что если бы охранник был здесь не один, то он бы давно почувствовал это на своей шкуре. Вывод был небесспорный, но Гуров решил на нем остановиться и перейти к основной цели своего предприятия.
Он взял со стола ключ и вышел из комнаты, оставив дверь открытой. Ключ подошел к замку сразу, и Гуров порадовался, что все так удачно складывается.
– Еще десять тысяч ведер – и золотой ключик у нас в кармане, – ободряюще пробормотал он себе под нос и отпер замок.
Дверь отвалилась в сторону с душераздирающим скрежетом, и на Гурова пахнуло запахом подвала – сырой земли, холода, ржавчины и испражнений. И еще он услышал доносящийся снизу странный звук – будто скулила собака.
В подвал вела бетонная лестница с неудобными высокими ступенями. Низ ее тонул в темноте. Гуров сходил за фонарем, вернулся и стал спускаться вниз, внимательно разглядывая ступеньки у себя под ногами.
Очень скоро он понял, что звук, который он принял за собачий скулеж, это звук беспрерывного слабого кашля. Внизу кто-то не переставая и, видимо, давно кашлял, бесповоротно надсадив голосовые связки.
Гуров спустился вниз и повел вокруг себя фонарем. Луч яркого света выхватил из темноты сырые стены, проржавевшие трубы и скорченную человеческую фигуру в углу. Гуров поспешно подошел ближе и ужаснулся.
В человеке, который бессильно висел на вытянутой руке, пристегнутой наручниками к толстой трубе, никак нельзя было узнать благополучного фотографа Перфилова. Перед Гуровым был окровавленный, измятый кусок человеческого мяса. Тусклые глаза бессмысленно смотрели в пространство, едва реагируя на свет. Перфилов поминутно заходился в клокочущем кашле, не вытирая слюны, текущей у него по подбородку. Вдобавок одежда на нем была насквозь мокрой.
– Геннадий Валентинович! – позвал Гуров. – Вы меня узнаете?
С огромным усилием Перфилов сосредоточил взгляд на Гурове и ничего не ответил. Кажется, он ничего уже не понимал. Гуров нашел ключи от наручников и освободил Перфилова. Тот повалился на пол, точно куль с мукой, и опять раскашлялся. Гуров взвалил его на плечи и вынес наверх.
При дневном свете Перфилов выглядел еще хуже. Он даже не мог усидеть на стуле, и Гурову пришлось оставить его на полу. Перфилов сидел, привалившись спиной к стене, и сипло кашлял. У него было разбито все лицо, опухли руки и, кажется, была сломана нога. Он по-прежнему не разговаривал и почти не смотрел на Гурова, погруженный в какие-то свои туманные видения.
Гуров не стал долго размышлять. Он сразу понял, что главное сейчас – переодеть Перфилова в сухую одежду. Возможности здесь были невелики – "лишняя" одежда имелась только у раненого бандита. Наверное, это было жестокое решение, жестокий выбор, но Гуров сделал его в пользу Перфилова.
Он зажег фонарь и вернулся в коридор. И здесь оказалось, что судьба облегчила ему выбор – Вачик уже не нуждался в одежде. Он вообще ни в чем теперь не нуждался, разве что в погребении по обычаям своих предков. Пока Гуров возился с Перфиловым, Вачик благополучно отдал богу свою злую душу.
Гуров раздел труп и с большим трудом переодел затем Перфилова в одежду бандита. Фотограф был тяжел и неповоротлив, как колода, к тому же то и дело вопил от боли. Вся процедура отняла у Гурова не меньше получаса.
Но наконец все было закончено. Теперь нужно было выбираться из этого гнусного места. Гуров неуверенно посмотрел на тяжело дышащего, безразличного ко всему Перфилова и сказал:
– Посидите тут пока. Я схожу подгоню машину.
Тащить неподъемного фотографа через поле на руках было бы безумием. Поэтому Гуров решил рискнуть, хотя ему очень не хотелось оставлять Перфилова одного. Чего он боялся, Гуров и сам не мог объяснить, но какое-то нехорошее предчувствие у него было.
На всякий случай он быстро собрал пистолет Вачика и вместе с обоймами сунул себе в карман. У порога еще раз оглянулся на Перфилова. Тот сидел в прежнем положении и дергался от кашля. Гуров покачал головой и поспешно пошел обратно по коридорам.
Ознакомительная версия.
