– Я действительно одесская еврейка, – сказала она сквозь смех. – В свое время Яшенька с его рафинированным воспитанием был совершенно покорен моей черноморской непосредственностью, одесским колоритом и дивным акцентом. Но я уже столько лет живу с ним здесь, в Южноморске, что растеряла весь свой колорит. А он все выискивает неправильности в моей речи и не устает меня поправлять. Ну, я побежала. Скоро вернусь. Яша, где ключи от машины?
Яков Наумович выдал ей ключи от автомобиля, и она умчалась на рынок, а Настя начала задавать уже порядком надоевшие ей вопросы о раритетах, предметах коллекционирования и недоброжелателях Евтеева. Ответы она получила в точности такие же, что и прежде: не было, не было, не было.
– А какие отношения были у Евтеева с детьми? – спросила она.
– С Валечкой – очень хорошие, теплые, насколько это вообще возможно было при Митином характере, он ведь сухой был, жесткий, неласковый. А вот с сыном отношения прохладные.
Настя бросила на Чистякова многозначительный взгляд.
– Отчего так? – осведомилась она невинным тоном.
– Видите ли, Женя занялся бизнесом сразу же, как только это стало возможным, то есть больше двадцати лет назад, а в те времена бизнес был, сами понимаете, грязным. Мите очень не нравилось, что его сын в этой грязи болтается и говорит только о деньгах. Митя сердился, раздражался, даже кричал на Женьку, был момент – велел ему на порог не являться. Не разговаривал с ним тогда почти год. Потом как-то все успокоилось, Шурочка очень переживала, и Митя пошел на попятный, но так до конца и не смирился с тем, что его сын – богатый человек. Митя считал это неприличным. Женька много раз просил отца переехать к нему, он это предлагал, еще когда жива была Шурочка, и потом, после ее смерти, тоже уговаривал, но Митя категорически отказывался. Женя даже хотел построить отцу отдельный дом, если уж отец не хочет жить с ним и его семьей, но Митя и от этого отказывался и говорил, что в квартире ему отлично живется.
– Он еще знаете что Жене говорил? – раздался голос Раисы Соломоновны, и Настя страшно удивилась: оказывается, она так увлеклась разговором, что не услышала ни шума подъехавшей к дому машины, ни звука открывшейся двери, ни шагов хозяйки. – Мне почему-то запомнилось. Зачем, говорит, ты лезешь в эту грязь, если можешь позволить себе роскошь жить в душевной чистоте? Многие жизнь бы отдали за такую возможность, у тебя она есть, а ты ею пренебрегаешь. Жизнь тебя за это накажет. Я тогда очень удивилась, когда услышала.
– Да-да, точно, – подхватил Яков Наумович, – я тоже сейчас вспомнил, он неоднократно говорил это Женьке, и мне говорил, когда о сыне разговор заходил. Странная фраза, правда?
Это уж точно. Настя сделала подробную запись в блокноте. Неужели у доктора Евтеева совесть была нечиста? Надо бы разузнать поподробнее.
Она попросила Фридманов очертить круг знакомых Дмитрия Васильевича. Они тут же повторили слова Николая Степановича и Галины, дескать, тесно Евтеев общался только с Бессоновыми, Симонянами и с ними, Фридманами.
– Ну а второй круг, не такой близкий? Просто знакомые, которых Евтеев мог чем-то обидеть, разозлить, вызвать ненависть к себе.
– Ой, да обидеть Митя мог кого угодно, – тут же откликнулась Раиса Соломоновна, – очень уж он был на язык несдержан, особенно у себя на работе, в больнице. Нас-то он не обижал никогда, просто удивительно было слышать, когда Гера Симонян рассказывал, какой Митя у себя в отделении бывает. Прямо как будто два разных человека. В больнице-то у него, почитай, необиженных и не было. Но не убивать же из-за этого! Тем более что Митя три последних года не работал, болел, дома лежал.
– А про родителей тех детей, чье лечение не было успешным, ничего не слышали? – спросил Чистяков. – Может, Дмитрий Васильевич что-нибудь рассказывал или тот же Симонян? Например, что кто-то ходит с жалобами, написал заявление в прокуратуру и что-то в этом роде. Может, кто-то угрожал ему, обещал отомстить?
Настя кинула на мужа благодарный взгляд. Если уж они всюду ходят вместе, то надо делать вид, что они оба работают в частном сыске, а то получится, что она собирает информацию, а мужик при ней без дела болтается.
– Да вы бы у Галки Симонян лучше спросили, уж если кто и знает, так она, у Геры от нее секретов не было, – посоветовал Яков Наумович.
– Мы спрашивали, – вздохнула Настя.
– И что она вам сказала?
– Что у любого врача есть неудачи, но если врач хороший, то к этим неудачам все относятся как к судьбе, никому и в голову не приходит мстить за них.
– Ну вот, – констатировала Раиса, – Галка лучше знает. Нам тут и добавить нечего. Во всяком случае, при нас ни Митя, ни Гера ничего такого не рассказывали. О неудачах говорили, конечно, делились с нами, да и между собой обсуждали, горевали, все думали, как можно было бы сделать, что еще можно было бы предпринять, чтобы избежать фатального конца. Но чтобы кто-то угрожал – нет, об этом разговоров не было.
– Ну что ж, спасибо.
Настя поднялась, вслед за ней встал со своего места Алексей, но Фридман протестующе замахал руками.
– Куда?! Куда это вы собрались? А фирменные Раечкины баклажаны с грецкими орехами и чесноком? Вам нужно только немножечко подождать – и все будет готово! Нет, я вас не отпускаю, даже слышать ничего не хочу. Это будет непростительной ошибкой, если вы уйдете от нас и не попробуете Раечкины баклажаны.
Настя с мужем принялись отнекиваться, стараясь быть предельно вежливыми, но их старания успехом не увенчались.
– Вы таких баклажанов никогда и нигде не покушаете, только в нашем доме, – увещевал их Фридман. – Вы, наверное, в общепите кушаете?
Пришлось признаться, что так оно и есть. Конечно, а где же еще им питаться?
– Как – где?! – возмущенно воскликнул Яков Наумович. – Вы же у Коли живете, у него такие повара! У него же самые лучшие во всем городе повара, лучше его поваров только моя Раечка! Зачем вы ходите в какой-то общепит, когда вы живете у Коли! Короче, ничего не хочу слушать, сейчас мы пойдем с вами в сад, я вам покажу, что у нас там растет и цветет, а потом мы сядем за стол и будем кушать. И никак иначе быть не может.
Они сдались и покорно пошли осматривать сад.
Баклажаны действительно оказались очень вкусными, и от Фридманов Настя и Леша возвращались, еле передвигаясь от сытости.
– Давай пройдемся по набережной, растрясем еду, – предложил Алексей.
Настя согласилась. До набережной было минут двадцать ходу, но она шла с удовольствием, чувствуя, как постепенно спадает с нее сытая вялость. Едва они сделали несколько шагов вдоль парапета над пляжем, как наткнулись на паренька с обезьяной Гераклом. Паренек тут же стал предлагать им сфоткаться.
– Да мы уже вчера снимались, – с улыбкой сказала Настя.
Парень посмотрел на нее более внимательно и вдруг широко и радостно улыбнулся.
– Ой, вы же моя любимая клиентка! Я вас два года ждал!
Значит, невелики у него заработки, если столько, сколько Настя ему вчера заплатила, он за один раз уже два года не зарабатывал. Обезьянка вдруг прыгнула к Насте на грудь, обняла ее тоненькими лапками за шею и крепко прижалась. Настя от умиления чуть не расплакалась и неожиданно заметила, какой усталый, измученный вид у парня и какие грустные у него глаза. Видно, нелегкий это труд – целыми днями мотаться в поисках клиентов по набережной с обезьяной в руках. Пареньку было лет семнадцать-восемнадцать, худенький, низкорослый, он выглядел как будто недокормленным и в целом чем-то очень походил на обезьянку с гордым мощным именем Геракл.
– Это твоя обезьянка? – спросила она.
– Моя, – кивнул парень.
– А зимой как же?
– Живет со мной дома, – он снова улыбнулся.
– А попугай чей?
– В аренду взяли. Сезон закончится – вернем. А хотите, я вас еще бесплатно сфоткаю?
– Да нет, – отказалась Настя, – спасибо, больше не надо.
– Ну хотите – поснимайте Геракла, я денег не возьму, вы своей камерой снимайте, я его подержу. Хотите? Нет, правда, вы моя самая любимая клиентка.
– Спасибо, не нужно. Ну счастливо, удачи тебе.
Настя погрустнела, ей было отчаянно жалко и пацана, и Геракла.
– Ну конечно, – проворчал Чистяков, – ты у него самая любимая, кто бы сомневался! Он не соврал, он такую лохушку, как ты, два года не встречал.
– Леш, ему зверей надо содержать и кормить, и самому питаться, и вообще как-то жить. Он же целый день толчется на этой набережной, людей ловит, в глаза им заглядывает, предлагает сфотографироваться, и на руках все время обезьяненок, который тоже не сидит спокойно. Представляешь, как он устал? И как ему все это обрыдло? Да пусть он на наши деньги хоть поест досыта, животное накормит и какие-то долги раздаст. Нет, Леш, мне этих денег совсем не жалко, наоборот, я рада, что все так вышло. Зато сколько радости мы ему доставили, представляешь?
Алексей обнял ее за плечи и вздохнул:
