— А вы-то сами, — нагло уставился Бурин на Селивёрстову, — отказались от денег, если бы знали, что нужна самая малость — чуть-чуть поиграть в любовь?
У Александры от возмущения растерялись все слова. Она вскочила и, бросив, гневный взгляд на неприятного ей типа, произнесла:
— Если бы вы хоть раз поинтересовались чувствами Власовой, возможно, сейчас она была бы жива. А так, радуйтесь, играть в любовь больше нет надобности. Лиля сгниёт под землёй. Её труп будут обгладывать черви. Но вам, конечно, на это наплевать.
Бурин побледнел. Детектив резко развернулась и покинула квартиру, не дав ему опомниться.
***
Кошка смотрела по сторонам.
— Иди, — мягко сказал Иван.
Кошка нехотя спрыгнула с рук, заглянула в гостиную. Её привлёк шум телевизора: передавали рекламу любимого корма Purina. Облизнулась, мяукнула.
— Ты хочешь е-е-есть, — догадался Резников, на ходу стягивая куртку, и, бросая на кресло. На диване сидел безразличный отец. На появление питомца никак не отреагировал.
Через минуту в комнате появилась пластмассовая миска. Мама Вани обычно замешивала в ней тесто. Высокая и широкая посудина была неудобной для кошки, но ничего другого в доме не нашлось. Резников налил молока до краёв. Извинился:
— Прости, девочка. Колбаски нет. Попей молоко. Я сейчас сбегаю за кормом. Пап, проследишь?
— Чтобы она не подрала обои? — во взгляде и голосе появились хоть какие-то отголоски эмоций.
— Чёрт с ним с обоями. Чтобы она не грустила.
Какое-то время отец смотрел на сына. Молчал. Затем кивнул.
Резников вновь оделся, натягивая шапку, обернулся. Отец гладил кошку, а та мурчала, отодвигая лапкой миску подальше.
«В нашем доме появилась привереда», — улыбнулся мыслям Иван и захлопнул дверь.
По возвращении он застал прелестную картину. Увиденное остановило на пороге кухни. Отец держал кошку на руках и рассказывал:
— Без неё жизнь потеряла смысл. Ты, наверно, понимаешь. Раз Ванька тебя принёс, значит, больше тебя отдать некому. Печально… Чувствуешь печаль? Не отвечай. По глазам вижу. А моя жизнь, пусть, и не состоит из одной печали, но её присутствие я ощущаю постоянно. Тяжело так… существовать. Без любви. Мурка… Ты, конечно, не Мурка. Имя должно подходить человеку. И кошке тоже. Моя любимая женщина всегда это говорила. Она и Ваньке, сыну нашему, имя подбирала. Думаешь, мы назвали его сразу? Нет.
Ваня услышал горький смех.
— И даже не в родильном. Нас выписывали без имени, а уже потом дома, присматриваясь к сыну, моя любимая, глядя на его простенькое личико, взяла да заявила: «Он будет Ванечкой. Как в сказке». Я был против. У Вань обычно судьба так себе. Неплохая, но и непростая. Но моя любимая настояла, а через какое-то время я и сам понял, что это самое правильное имя. Наш Ванька он же… настоящий Ванька.
И снова смех. Тёплый. У Ивана защипало глаза. Как давно он не слышал этого смеха.
— Я назову тебя Герцогиней, но мы, конечно, посоветуемся с Ваней. А за миску я не сержусь. Так бы она лежала без дела. Кто в ней теперь бы стал тесто месить? Я не умею, — усмехнулся. — Ванька тоже. — А так пригодилась. Зря ты молочко не стала пить. Капризничаешь? Но я тебя, Герцогиня, понимаю. Чужой дом, чужие люди. Потеря любимых хозяев. Ты кого потеряла? Не смотри на меня так. Прости. Не будем. Хочешь на батарее посидеть? Там тепло.
Прозвучало утвердительное мяу. Резников готов был поспорить, что пушистая гостья понимала своего нового хозяина.
— Ну… давай, Герцогиня, перебирайся, а я свой телефон найду и Ване позвоню. Пусть ещё лоток захватит. Согласна?
— Уже, — улыбкой выдал себя Иван. — Купил. Пару игрушек захватил, когтеточку.
— Хорошо, что рядом с домом магазин для питомцев.
— Да, пап, — Иван прошёл на кухню, поставил на пол пакет с кормом, выгрузил на стол сладкое к чаю. Тут пряники с мятой.
— Как мама любила, — вздохнул отец.
— Да. Как мама…
Ели в тишине, бросая лишь взгляды друг на друга. В отцовских глазах Ваня читал благодарность. Кошка тоже посматривала на своих новых хозяев, решая, кто же из них главнее. Вопрос оказался непростым. В её прежней жизни всё было проще. Там её и любила только молодая хозяйка. А здесь… Кошка почувствовала что-то вроде счастья и тут же испытала стыд. В маленьком сердечке ещё был жив родной человеческий образ, и музыкой звучало собственное имя.
Мальдива…
Глава 34
Гольцев сидел дома, ел борщ. Мама поставила суп, выдала приборы и пошла отдыхать, а заодно смотреть очередной выпуск новостей. Любила она знать, что творится в мире, а он не любил — ему хватало увиденного и услышанного на работе. Сестра ещё была в больнице. Её смена заканчивалась утром, когда Андрей выходил из дома.
Он долго елозил по тарелке ложкой, смотрел на мобильник, раздумывая над словами детектива. Прослушка? В это сложно было поверить, но, учитывая все события…
В голове калейдоскопом завертелись последние дни.
Работа, работа. Владимир Андреевич ещё не отстранил его от дела, и Андрей искал ниточки в деле маньяка по просьбе начальства и по собственной инициативе. На всякий случай, он встретился с отцом Юрия, Кравцом Леонидом Юрьевичем, не стал придумывать предлога и сказал правду. Леонид от разговора не отказался, только ничего полезного сообщить не смог. О страданиях сына знал, не приветствовал, но и в дела не вмешивался. Считал, взрослый мальчик уже должен сам набивать шишки и сам их лечить. Убийство Ангелины не повергло его в шок. Сказал, что такие, как Васильева, живут играючи и за это жестоко расплачиваются.
Алиби на момент преступления у Леонида Юрьевича было: всю неделю он отсутствовал в городе. Подтвердить могли партнёры по бизнесу и звонки на телефон сына. Проверенные.
Гольцев возвращался домой. Чувство, что Васильева не последняя жертва нечётким силуэтом теснилось в сознании. Да и разве могла ошибаться детектив Селивёрстова? Нет. В её интуицию он верил также сильно, как и Резников. С Иваном они всё чаще созванивались, болтали на чисто мужские темы. Говорили и о Селивёрстовой, но больше по делу: нынешнему и прошлым.
Резникову явно нравилось говорить о детективе, а Гольцеву слушать. Он признавался лишь сестре, и то в шутливой форме, но он восхищался Селивёрстовой. Не столько её умениями, широкими познаниями и стремлением докопаться до правды, несмотря на препятствия и серьёзный риск, сколько способностью держаться гордо, не взирая на тонны слухов и такое же количество враждебных взглядов.
Уважали Селивёрстову единицы, любили и того меньше. И тем не менее, она держалась. Она была сильной.
Он доставал ключи, раздумывая над тем, кем может стать следующая жертва. Рисовал в памяти улики и лицо Васильевой. К нему подошёл мужчина, стал терпеливо ждать, пока откроется подъездная дверь. В подъезд вошли вместе, сели в лифт. Вышли на одном этаже. Андрей направился к своей квартире, мужчина начал рыться в карманах, замерев посреди площадки.
Мать и сестра всегда воспитывали Андрея вежливым. Объясняли, как важно помогать людям, как важно не оставаться равнодушным. Поэтому, он, не задумываясь, согласился помочь, стоило мужчине поднять голову и виновато объяснить, что забыл ключи от дома, попросить телефон, чтобы позвонить отцу. Мобильный тоже забыл, видимо, там же, где и ключи. А позвонить в квартиру не может — маму разбудит, а она болеет, ей сон нужен.
Андрей не стал вдаваться в детали, вникать, что за незнакомый сосед, махнул рукой, мол это не его дело. К тому же мама — это святое. В общем, протянул мобильный.
Всё таже вежливость не позволила вслушиваться в разговор. До Гольцева долетали слова: «Подожду, встречу, не холодно». Мужчина поблагодарил Андрея и вернулся к лифту. Гольцев зашёл в квартиру и сразу забыл о малозначимом событии.
Но это тогда ему казалось произошедшее пустяком. Даже не событием, а так, фрагментом, не требующим запоминания. Теперь же встреча с незнакомцем приобретала совсем иной характер. Теперь она не казалась случайной.
