Он сбросил вниз веревочную лестницу и велел подниматься по одному и, главное, не спешить. Вода в море ледяная, если кто сорвется вниз, пусть обижается только на себя: за две-три минуты можно запросто превратиться в сосульку. Багаж поднимут, когда все пассажиры окажутся на борту. Первой по лестнице вскарабкалась Джейн, за ней Палыч, дальше Радченко с Сотниковым. Когда Джейн, оказавшись на палубе, глянула вниз, она не увидела ни лодки, ни воды. Вокруг была темнота, разбавленная густым туманом. На буксире огня не зажигали даже в рубке.
Дима взял Джейн за руку, светя фонариком, помог спуститься по крутым ступеням в трюм, насквозь провонявший рыбой и хлоркой. Капитан принес керосиновую лампу, показал на груду матрасов, сваленных в дальнем углу. Он оставил бочонок с водой, сумку с консервами и ушел, получив деньги. Сотник приказал всем ложиться и отдыхать.
– Эта лоханка идет с черепашьей скоростью, – сказал он. – У нас вагон времени. Теперь слушайте. Если Джафар свистнет два раза, значит, береговая охрана шерстит честного рыбака. Ну, с охраной Джафар договорится, на эти цели деньги выделены. Никто в трюм спускаться не станет, в крайнем случае только заглянут через люк. А нам надо будет собрать матрасы, накрыть их брезентом, самим спрятаться под лестницей. Там оборудовали что-то вроде комнаты.
– Экипаж большой? – спросил Радченко.
– Всего двое, включая Джафара. – Сотник стянул тяжелые башмаки и блаженно улыбнулся. – Хотя докторам эти сведения вроде бы ни к чему.
– Я просто так спросил. Мы что, в Турцию направляемся?
– Ты слишком любопытный, – нахмурился Сотник. – Смотри, как бы за твои вопросики ненароком язык не отрезали. Как Палычу.
Джейн уже спала на матрасе, заляпанном мазутом. Она подложила под голову руку, другой рукой закрыла лицо. Сон это был или реальные воспоминания, Джейн не знала. Но, проснувшись через час, поняла, что все виденное во сне случилось на самом деле.
Некоторое время назадДжейн хорошо запомнила тот холодный зимний день, когда машина, пропетляв по разбитой лесной дороге, выехала на открытое пространство заснеженного поля. Вдалеке угрюмо застыл сырой хвойный лес. Чуть ближе, на опушке, из-за высокого забора виднелась двускатная крыша приземистого длинного здания. Где-то в стороне высокая железная труба выплевывала в небо клубы дыма, густого и черного, будто печь топили автомобильными покрышками.
Адвокат Дима Радченко, сидевший за рулем, кивнул головой и сказал:
– Подъезжаем. Это и есть детский дом на сто воспитанников. На самом деле детей там почти вдвое больше. На тебя, Джейн, никаких документов не оформлено, поэтому держись в стороне. Если зайдет разговор, ты – мой помощник. По-русски ты говоришь бегло, так что хитрость не раскроют.
– А если спросят документы?
– Ну, это же не военный объект, всего лишь приют для сирот-инвалидов. Главное, держитесь за моей спиной, говорить буду я.
Лайза со Стивом, сидевшие сзади, за всю дорогу не сказали и десятка слов. Верный признак того, что Лайза нервничает. Она немного напугана и растеряна одновременно, а в таком состоянии ее всегдашняя говорливость сменяется немотой. Стив же по природе молчун. Если он видит, что жена не в духе, обычно воздерживается от монологов и даже от коротких реплик. Сегодня же он нервничает не меньше Лайзы. Переминает зубами жвачку и глазеет на бедный пейзаж: занесенное снегом поле и хмурый лес.
Когда Радченко посигналил, из калитки, проделанной в железных воротах, появился мужик в ватнике, подпоясанном солдатским ремнем со звездой на пряжке. Поплевав на ладонь, он пригладил стоявшие дыбом пегие волосы, подошел к машине и долго выспрашивал, к кому приехали и за какой такой надобностью. Завязался длинный бестолковый спор, из которого стало понятно, что сегодня в детдоме банный день, воспитанники моются. Приезжать в такие дни не положено по инструкции. В споре победил адвокат, показавший какую-то бумажку с казенной печатью и подписью чиновника из Калуги. Человек в ватнике размотал ржавую цепь, открыл замок, разрешив заехать на территорию приюта.
Падал снежок, подморозило. Джейн вышла из машины, подняв голову, посмотрела на окна старого бревенчатого дома. Десятки детских лиц облепили оконные стекла, сотни глаз ловили каждое движение, каждый вздох приезжих. И, наверное, в каждом детском сердце жил вопрос: а вдруг это ко мне, вдруг за мной?
Джейн сделалось неловко за шикарный золотистый «Мерседес» Радченко, который он позаимствовал в своей адвокатской конторе. Неловко за его длинное, вызывающе богатое пальто, подбитое норковым мехом. Это пальто Дима надевал, чтобы пускать пыль в глаза начальникам. И представительская машина служила для тех же целей. Чтобы любой хмырь без слов понимал: он имеет дело с влиятельным человеком.
И все равно… Под детскими взглядами неловко за своих друзей. И за себя, хорошо одетую, сытую, довольную жизнью. Джейн подняла воротник. Радченко прошел вперед, с неожиданным проворством взлетел на высокое крыльцо и, распахнув дверь, пропустил вперед спутников.
Джейн хорошо запомнила длинный пустой коридор, куда детишкам разрешалось выходить только на общее построение перед завтраком и ужином. Запомнила мужчину в сером костюме, который вышел навстречу гостям. Радченко сунул ему под нос все ту же бумажку с печатью, и властный громовой голос директора приюта сделался мягче. Он провел незваных гостей за собой в просторный кабинет на втором этаже, усадил на жесткие стулья у стены.
– Меня зовут Иваном Павловичем Потаповым. – Мужчина, улыбаясь, по очереди протянул гостям свою крепкую руку. – Вам, наверное, сказали… Ах, еще не сказали… У нас так всегда, о главном – в последнюю очередь.
Выяснилось, что Потапов сменил на этой должности Раису Измайлову, которая была слишком либеральна с детьми и, говоря по совести, еще молода для такой ответственной работы. Сам Потапов любит детей, он двумя руками за ласку, за нежность и всякую такую лирику. Ему эта любовь по должности положена. Но этот контингент понимает и уважает только грубую физическую силу. Ну, может быть, воспитателю не помешает еще и пара мозговых извилин. Впрочем, можно обойтись и без этой роскоши. Короче, тут нужен человек твердый и волевой, чтобы воспитанников вот так держали. Потапов, упав в скрипучее кресло, выставил вперед заросший рыжеватыми волосками кулак.
– Понимаете, о чем я? Это только на бумаге написано, будто наш контингент – сплошные инвалиды. Немощные, нетрудоспособные… Когда эти мальчики и девочки приткнут вас ножом в подворотне или вытащат кошелек, вы не обижайтесь. Какой спрос с калек? – ЇДовольный собственным остроумием, он расхохотался.
Радченко закивал головой, а Лайза со Стивом, не понимая, о чем речь, молча переглядывались. Джейн, повернувшись к Лайзе, сидевшей рядом, переводила слова заведующего, стараясь пропускать своеобразный юмор.
Закончив вступление, Потапов сказал, что история с Колей Степановым ему хорошо известна и уже порядком надоела. Усыновители из Америки собрали необходимый пакет документов, обошли все инстанции. Но порядок есть порядок. В ближайшее время будет повторно собрана медицинская комиссия, и если врачи определят у мальчика инвалидность первой группы, формальных поводов для отказа в усыновлении нет. Состоится суд, который наверняка вынесет решение в пользу приемных родителей… И скатертью дорога.
Радченко перебил директора и объяснил, что Лайза и Стив хотят повидать мальчика. Собственно, это и есть истинная цель сегодняшнего визита, все остальное – позже. Следом за Потаповым снова спустились на первый этаж. Коридор, как и прежде, оказался пустым, только посередине него стоял мальчик, на вид лет шести. Вытянутое лицо, коротко стриженный, худенький и низкорослый. Он был одет в застиранные штаны на резинке, которые едва доставали до щиколоток, и рубашку с длинными рукавами. Левый рукав завязан узлом посередине.
Заведующий повертел головой, словно хотел увидеть няньку и спросить, отчего происходит вопиющее безобразие: ребенок один в коридоре. А Лайза выронила из рук сумочку и помчалась к мальчику. Тот побежал ей навстречу. Когда Лайза наклонилась, Коля обхватил рукой ее плечи и крепко прижался грудью. Стив поднял с пола сумку жены, в нерешительности постоял, переминаясь с ноги на ногу и не зная, что сейчас делать, потом медленно подошел к Лайзе и ребенку, присел на корточки и поцеловал Колю в щеку.
Когда ехали обратно, в машине царило молчание. Сердце Джейн сжимал железный обруч. И Стив выглядел грустным и каким-то отрешенным, молча смотрел в окно и вздыхал. Лайза плакала.
– Все будет хорошо, – неожиданно произнес Стив, но в голосе не чувствовалось уверенности. – Все должно кончиться хорошо.
– Только так, – сквозь пелену слез улыбнулась Джейн. – И никак иначе.
Напольные часы пробили дважды, в комнате установилась тишина. Девяткин смотрел в темное окно и думал, что скоро наступят предрассветные сумерки, но он не увидит рассвета, если не справится с замком наручников. Руки, лежавшие на коленях, были спрятаны под складками скатерти, и теперь, загнув заколку брошки крючком, он пальцами правой руки пытался вставить этот крючок в левый замок наручников.
