столиком сидел горбоносый смуглый мужчина в золотом пенсне и, медленно потягивая из бокала пиво, время от времени тревожно посматривал на часы. Можно было без труда понять, что он кого–то ждет.
Как всегда утром, ресторан был почти пустой, если не считать трех — четырех пар, сидевших за столиками у открытых окон, затянутых зеленым плюшем.
Когда стрелка электрических часов на стене сделала маленький прыжок на одиннадцать, в зал вошла модно одетая дама в черных перчатках и с черной замшевой сумочкой в руках. Ей было не более тридцати лет. Широкополая соломенная шляпа очень шла к ее тонкому, выразительному лицу. Окинув взглядом посетителей, она плавно, но уверенно прошла между столиками и села напротив мужчины в пенсне.
— Как доехала? — тихо, сквозь зубы спросил тот, не поднимая головы.
— Спокойно, — также безучастно ответила дама, доставая из сумочки веер.
— По моим расчетам, ты должна приехать двадцать шестого. Четвертый день я вынужден пить водку с этим отпетым негодяем Петуховым.
— Я приехала бы и раньше, но уже перед самым отъездом мне показалось, что за мной следят. Ну, а насчет Петухова ты меня не удивил. Он еще не обобрал тебя?
— Пока нет. Но сна лишил.
— Нужно уходить от него немедленно. Он человек нечистый и к тому же наверняка на примете.
— Да, он измельчал. В Новосибирске был не таким. А как там?
— Поставили все вверх дном.
— Как же ты смогла уехать?
— Это был большой риск. Ты что–нибудь заказал?
— Что ты хочешь?
— Фруктов и сухого вина. Деньги целы?
— Целы.
— В безопасности?
— В полнейшей. Аккредитивы на предъявителя.
Никак не предполагали эти собеседники, что за ними мог кто–нибудь наблюдать в этом маленьком ресторане на окраине Москвы. А за ними наблюдали…
Удостоверившись, что мужчина в пенсне и дама с веером — те самые супруги Иткины, которых разыскивает Новосибирская прокуратура, Бирюков решил, что медлить нет смысла. Он еще раз взглянул на фотографию в блокноте, который держал так, как будто что–то в нем записывал, и пришел к выводу, что сходство полнейшее: нос, глаза, пенсне, острые и глубокие залысины на высоком лбу, две складки на худых щеках — все было настолько, как выражаются юристы, идентичным, что в сходстве не оставалось никакого сомнения.
Встретившись глазами с мужчиной в сером однобортном костюме, сидевшим несколько поодаль от столика Иткиных, Бирюков сделал ему еле уловимый знак. Тот поднял над столом ладонь правой руки и снова опустил ее. Этот бессловесный разговор был понятен лишь им двоим. Человек в сером костюме был сотрудник Новосибирской прокуратуры.
Бирюков встал и направился к столику, за которым сидели Иткины.
— Товарищ, здесь занято, — уронив на скатерть пепел от папиросы, предупредил мужчина в пенсне. — Есть же свободные столики.
— Мне нужен не столик, а вы.
— Позвольте, кто вы такой и что вам нужно? — Мужчина в пенсне откинулся на спинку стула.
— Мне нужны супруги Иткины.
Бледные тени страха прошли по лицу оцепеневшего мужчины. Глаза дамы округлились в испуге, а губы сжались в тонкой ярко–красной полосе.
— Вы арестованы. Следуйте за мной, — тихо проговорил Бирюков и положил перед ними ордер на арест.
— Что прикажете? — услужливо спросил подоспевший официант.
— Мы уходим, — вежливо ответил Бирюков и пропустил впереди себя Иткиных.
Неподалеку от ресторана, в тихом зеленом переулке, стояла милицейская «Победа», в которой сидели шофер и старшина Коршунов.
Сотрудник Новосибирской прокуратуры из открытого окна ресторана видел, как захлопнулась дверка машины и «Победа» скрылась из виду.
25
В Люберецкое линейное отделение милиции Захаров приехал рано. Вместе с ним прибыли Ланцов и Северцев. До открытия магазина продажи случайных вещей оставалось около часу. Захаров и Ланцов детально обсудили план действий. Начальник отделения выделил им на подкрепление оперуполномоченного Санькина, которому в прошлую ночь пришлось спать не больше двух часов: по заданию начальника он вел срочное расследование. Дорогой в магазин Санькин несколько раз принимался протирать красные глаза, напоминая при этом человека, которого только что разбудили и он не поймет, где он и что за люди с ним рядом.
Слева от дороги по кое–где вытоптанной ромашковой лужайке важно и медленно плыл гусиный выводок. Неуклюже переваливаясь с боку на бок, еще не оперившиеся гусята, покрытые зеленовато–желтым пухом, вытянув свои тонкие шейки, растянулись длинной цепочкой и жалобно пикали. Старый большой гусак, возглавлявший выводок, остановился на середине лужайки и, гордо изогнув свою красивую шею, осмотрел строй молодняка и принялся щипать траву, постоянно кося красноватым глазом то на дорогу, откуда каждую минуту могла угрожать опасность, то на гусят, словно проверяя, так ли они себя ведут.
Самый маленький гусенок, уцепившись за толстую травинку, тянул ее изо всех сил на себя и, когда та оторвалась, смешно припал на зад, потом неуклюже вскочил и, радостный, что он тоже одержал победу, побежал с травинкой. Желая похвастаться, он пикнул и уронил ее. Но старому гусаку было не до этого. Заметив, что к гусиному стаду незаметно, как бы между прочим, подстраиваются две курицы, он по–змеиному вытянул свою длинную шею и с грозным шипеньем пошел на них. Испуганные куры, кудахтая, со всех ног кинулись через дорогу и успокоились только тогда, когда у завалинки дома попали под защиту старого крепконогого петуха, отливающего на солнце всеми цветами радуги.
На Северцева от этой окраинной улицы маленького городского поселка, которая почти ничем не отличалась от деревенской улицы, повеяло чем–то до боли знакомым и родным. Уловив запахи укропа, мяты и горьковатый дымок русских печей, он вздохнул полной грудью и вспомнил о матери. Уже цвела картошка. «Как там теперь она одна справляется с огородом?» Москва, университет, студенческий городок… — все вдруг показалось далеким, чужим и неестественным.
Шли молча. Санькин про себя горевал, что ему не удастся пойти на покос, так как опять аврал. «Авралом» его начальник называл всякую неотложную срочную работу. Захарова мучил свой вопрос: «А что, если и здесь впустую?» Ланцову в голову лезли разные мысли, но только не о пиджаке Северцева. Привыкший быть спокойным даже в тех операциях, где каждую минуту грозит опасность и приходится рисковать, он шел с бездумным и спокойным чувством, с каким дворник берет метлу, чтобы подмести осыпавшиеся с деревьев листья.
Не доходя метров пятидесяти до магазина, Захаров заметил, как хромой, средних лет инвалид отмыкал большой лабазный замок на серой, изъеденной дождями и ветром двери. Рядом с ним стояли молоденькая девушка в синем халатике и пожилая женщина в клетчатом платье.
— Доброе утро, — поприветствовал их Захаров.
— Наше вашим, — ответил инвалид и, с грохотом отбросив железную накладку, широко распахнул
