— Спасибо, — сказал он, осторожно беря двумя толстыми пальцами ствол и заворачивая револьвер в видавший виды носовой платок цвета хаки, словно зачехливая знамя.
Когда оружие переместилось из рук человека у окна в руки Дэлзиела, молодой человек обрел дар речи и истерически закричал:
— Она умерла! Она мертва! Это ты виноват, ты, ублюдок! Ты ее убил!
— О господи, — сказал Свайн, — она пыталась убить себя… я хотел помешать ей, Уотерсон… предохранитель сорвался… Уотерсон, ты же видел, что произошло… ты уверен, что она мертва?
Дэлзиел взглянул на человека по имени Уотерсон, но у того, похоже, возобновился приступ катаплексии. Поэтому он переключил внимание на женщину. Она была убита выстрелом в упор. Выстрел пришелся под подбородок. Мощность оружия не оставляла сомнений. Пуля разнесла женщине лицо, верхнюю часть черепа и после всего этого еще и пробила порядочную дырку в потолке. Капли крови и мозгов все еще медленно стекали по длинным светлым волосам погибшей на ковер.
— О да, — сказал Дэлзиел, — точно мертва.
Как ни странно, его желудок успокоился. Может, это от бега ему полегчало? Может, ему заняться бегом трусцой? Хотя, если хорошо подумать, то проще будет не пить минеральной воды.
— И что теперь, детектив? — тихо спросил Свайн.
Дэлзиел снова повернулся к нему и внимательно вгляделся в его узкое бледное лицо. Не нравился ему этот человек. Ему пришло в голову, что оба раза, когда он видел его на площадке для парковки с этим его рыжим партнером, он чувствовал, что перед ним отличная парочка Джеков Потрошителей.
Нет ничего приятнее на свете, чем преследовать по долгу службы несимпатичного тебе человека.
— Терпения нет, да, солнышко? — задушевно спросил он. — Что теперь? Теперь ты арестован!
Адам:
Ах, что наделал я? Вот стыд!
Дурной совет — источник зла!
Ах, Ева, ведь всему виною ты,
Меня к грехопаденью привела.
Мистерии. Падение человека (йоркский цикл)
14 февраля
Уважаемый мистер Дэлзиел!
Хочу извиниться перед Вами. Я была не права, пытаясь навязать свои проблемы незнакомому человеку, пусть даже выслеживающему тех, кто совершает дурные поступки. Поэтому, пожалуйста, примите мои извинения и забудьте о том, что я вообще Вам писала.
На случай, если у Вас зародились какие-то сомнения, сообщаю, что я вовсе не передумала насчет самоубийства. Просто в следующий раз, когда мне понадобится кто-то, кому можно безболезненно и безбоязненно рассказать о своих чувствах, я буду звонить по телефону, по которому узнают точное время. Возможно, это неплохая идея. Время — наш злейший враг! Стоит оглянуться назад — и почти наяву увидишь последний счастливый миг в твоей жизни. Но если пытаешься заглянуть в будущее, то даже и представить не сможешь, на что будет похоже счастье, ожидающее впереди. Пытаешься постичь, отчего так происходит в этом мире, где люди неустанно причиняют боль самим себе, и видишь лишь бессмысленные мгновения прошлого, накапливающиеся у тебя за спиной. Возможно, смысл в том, чтобы считать эти мгновения. Может быть, лучшее, что я могу сделать, — это сидеть и слушать время по телефону, отсчитывая секунды до тех пор, пока не досчитаю до того магического числа, когда счет наконец прекратится.
Я становлюсь невыносимой, а я не хочу оставить в Вашей душе неприятный осадок, хотя я уверена, что одна пинта пива легко смоет его. Я пишу это письмо в День Святого Валентина, день всех влюбленных. Но, вероятно, Вы получите его только в День Святой Юлианны, о которой мне известно только то, что ее призванием было оставаться девственницей и что у нее однажды была длинная беседа с дьяволом. Вы бы что предпочли? Глупый вопрос. Может, Вы и отличаетесь чем-то от других мужчин, но не настолько! А посему забудьте Юлианну. И меня тоже забудьте.
Прощайте, Ваша Валентина.
Возвращение Питера Паско на службу не явилось столь триумфальным, как это представлялось ему в мечтах. Первое, что он увидел, была груда песка на месте его персональной стоянки. Какую-то долю секунды, слишком короткую, чтобы ее можно было измерить, но достаточно длинную для того, чтобы израсходовать парочку нервных клеток в организме, Паско потратил на то, чтобы прочесть чисто символическую надпись на стоянке. Но в голове у него уже успело отложиться, что эта сторона стоянки стала полностью непригодной для парковки из-за бетонных блоков, арматуры, мешков с цементом и раствора.
Позади раздался нетерпеливый гудок. Сигналил водитель старенького голубого пикапа, проседавшего на обеих полуосях. Паско вылез из машины и окинул взглядом открывшуюся перед ним картину. Раньше здесь была стена, отделявшая полицейскую автостоянку от старого сада, прилегавшего к зданию суда присяжных. Еще была узенькая аллейка среди густого кустарника и надоевший всем каштан, что вечно перевешивался через стену и своим липким соком пачкал автомобили, неосмотрительно поставленные достаточно близко от него. Теперь на месте всего этого простиралась пустыня из новенького бетона, из которого торчали по всему периметру недостроенные конструкции.
Гудок пикапа превратился в сирену. Паско подошел к машине. Стекло окна водителя резко опустилось, и показалась огненно-рыжая, с проседью голова. На машине было написано: «Свайн и Стринджер, строительные работы, „Москоу-Фарм“, Куртуаит, т.: 33x09».
— Ну давай, поезжай, — буркнул рыжеволосый, — может, тебе делать нечего, а я спешу на работу.
— Правда? Я инспектор Паско. А вы, если не ошибаюсь, мистер Свайн?
— Как раз ошибаетесь, — сказал человек в пикапе, очевидно, не придав никакого значения чину Паско. — Я Арни Стринджер.
— И что же здесь происходит, мистер Стринджер?
— А здесь строятся новые гаражи для сыскной полиции, вы что же, не знаете? Где ж вы раньше-то были? — потребовал ответа Стринджер.
— Отсюда не видать, — сказал Паско. — Между прочим, вы выбрали не лучшее время для уличных работ.
Недели две стояла необыкновенно теплая для этого сезона погода, но все же в воздухе веяло зимой.
— Если вы, мусора, своей болтовней не будете отвлекать меня от дела, может, мы и закончим до первого снега.
По всей видимости, мистер Стринджер закончил ту же школу этикета, что и Дэлзиел.
Приятно было почувствовать себя снова на службе.
Поставив машину на общественную стоянку, Паско вошел в участок через главный вход, как это делали обыкновенные граждане. Вестибюль был пуст, не считая одинокой фигуры дежурного, который настороженно оглядел появившегося в дверях Паско. Инспектор глубоко вздохнул. Он не ждал, конечно, что шеф полиции под аплодисменты коллег будет приветствовать его на пороге с медалью за трудовые достижения, а журналисты бросятся к нему в надежде взять интервью. Но Паско не мог отделаться от чувства, что три месяца, потраченные на то, чтобы вылечить ногу, принесенную в жертву служебному долгу, давали ему право на несколько более оживленный прием.
— Привет, Гектор, — сказал он.
Констебль Гектор был одним из самых надежных людей во всем Центральном Йоркшире. Он всегда все делал не так. Он по очереди побывал участковым, патрульным, полицейским по связям со школой, служащим отдела криминалистики и нигде долго не задерживался. Теперь он проверял пропуска при входе в участок.
— Доброе утро, сэр, — сказал Гектор с гримасой, которая означала не то повышенную бдительность, не то просто была реакцией на вкус авторучки, которую он не вынул изо рта, даже спрашивая: — Чем могу быть полезен?
Паско в отчаянии посмотрел на его слюнявый, в чернилах рот и снова вспомнил о праве на пенсию. В первые недели болезни, лежа в больнице, он серьезно подумывал об отставке не только потому, что не очень-то верил в посулы хирурга о почти полном выздоровлении, но и потому, что в долгие серые больничные ночи ему казалось, что судьба его брака с Элли зависит от того, уйдет ли он из полиции. Он даже дошел до того, что завел об этом разговор с Элли, конечно, не как о способе сохранить семью, а как о естественном последствии своей травмы. Она слушала его со спокойным выражением лица, которое он поначалу принял за одобрение, но потом прервала его лепет о зеленых лужайках на гражданке, заявив:
— Ну ты же знаешь, что я с ним не спала.
Глупо было бы спрашивать с непонимающим видом: «С кем?»
— Я никогда и не думал, что спала, — сказал он.
— Да? Почему это? — обиделась жена.
— Потому что иначе ты бы мне все рассказала.
Она обдумала его слова, а потом согласилась.
— Да, рассказала бы. Знаешь, это ужасно, когда супруги не доверяют друг другу и вынуждены лгать.
