– У меня вопрос: почему гражданин Шестопалов не обратился прямо в милицию, а предпочел действовать через своего знакомого?
Генерал развел руками.
– Ну, знаешь, чужая голова – потемки! – немного смущенно сказал он. – Со стариками ведь хуже, чем с малыми детьми. Чуть начнешь задавать вопросы – уже обижаются: мол, хочет отделаться, крутит чего-то... Ты должен меня понимать, ведь мы с тобой уже и сами почти старики. Одним словом, про мотивы гражданина Шестопалова я ничего уточнять не стал, а просто обещал разобраться. Но я лично предполагаю, что Шестопалов попросту не доверяет милиции. Он, скорее всего, так рассуждает – ну придет молодой лейтенант, чужой и равнодушный, ну задаст какие-то формальные вопросы, напишет протокол, и на этом все закончится. А то, глядишь, и самого антиквара в преступники про себя зачислит – откуда все это добро у него, не краденое ли? Чего греха таить, многие ведь так рассуждают, сам знаешь. А через знакомого оно, конечно, надежнее.
– Получается, что и впрямь надежнее, – улыбнулся Гуров. – Значит, у меня остался последний вопрос – разрешите приступать, товарищ генерал?
– Да, лучше будет, если ты займешься этим не откладывая. Если там ничего серьезного нет, я уже вечером успокою старика.
– Будем надеяться, – сказал Гуров.
Полковник Крячко, верный помощник и старый друг Гурова, дожидался в кабинете. Его широкое красноватое лицо, казавшееся многим простоватым и некрасивым, выражало довольство и живейшую заинтересованность.
– Сварганить кофе? – поинтересовался он и, получив отрицательный ответ, с ходу задал новый вопрос: – По какому поводу его превосходительство вызывало тебя на ковер? Мы в чем-то провинились?
– Скорее наоборот, – ответил Гуров. – Нам оказано особое доверие. Личная просьба Петра – проверить жалобу одного антиквара. Кажется, он стал объектом шантажа. Ты что-нибудь смыслишь в антиквариате?
– Не очень, – признался Крячко. – Я больше насчет шантажа.
– А фамилия Шестопалов тебе известна?
– В одна тысяча девятьсот шестьдесят шестом году мне довелось брать квартирного вора с такой фамилией, – припомнил Крячко. – Но ему уже тогда было лет под сорок. Не думаю, что это он. Тот, по-моему, вообще вскоре умер в тюрьме. Как ни странно, своей смертью – у него было слабое сердце.
– Тогда это точно не он, – согласился Гуров. – Наш Шестопалов жив и здоров. Торгует антиквариатом и дружит с родственником Петра, профессором-историком. Сейчас мы едем к нему в магазин.
– Я не возражаю. Едем, – сказал Крячко. – Хотя лично я предпочел бы, чтобы он торговал пивом и сосисками.
– Мы не обедать едем, – заметил Гуров. – И вообще, дело серьезное. Так что придержи свои шуточки до конца визита.
– Среди антиквариата у меня не будет настроения шутить, – ответил Крячко. – Это все равно что на кладбище шутить.
Предварительно звонить антиквару они не стали. Гурову хотелось увидеть, как отреагирует на их появление неподготовленный человек. Не то чтобы он собирался действовать тем же методом, что и рожденный воображением Орлова лейтенант, но здоровая доля скепсиса, выработанная годами работы в милиции, всегда давала о себе знать. В его практике не редки были случаи, когда жертва преступления оказывалась в итоге вовсе не жертвой, а совсем даже наоборот. Поэтому Гуров предпочитал абсолютную чистоту эксперимента.
Маленький магазинчик в одном из переулков, выходящих на Тверскую, был погружен в тишину и полумрак. Такая обстановка как нельзя лучше соответствовала характеру товара, которым здесь торговали. Собственно, это и товаром-то было трудно назвать – вся эта потемневшая, причудливых форм мебель, старинное стекло, зеркала, чугунное литье, серебряные украшения, книги в кожаных переплетах больше напоминали памятники ушедших эпох. Крячко был прав – блуждая среди этих предметов, человек начинал чувствовать если не скорбь, то уж глубокое почтение непременно.
Их встретил сам хозяин, человек лет сорока, высокий, худой, с забавной эспаньолкой, которая делала его похожим на кардинала Ришелье из фильма про мушкетеров. Он был одет в просторные темные брюки и коричневый вельветовый пиджак с кожаными заплатами на локтях.
– Чем могу служить, господа? – спросил он чуть печальным голосом, пытливо вглядываясь в лица неожиданных посетителей.
Гуров объяснил суть их визита, предварительно удостоверившись, что имеет дело действительно с господином Шестопаловым.
Он с удовлетворением отметил, что антиквар, узнав, кто они такие, искренне обрадовался. Было непохоже, чтобы этот человек имел какие-то задние мысли.
– В самом деле? Это просто замечательно! – пылко воскликнул он. – Я, признаться, не ожидал, что все так скоро разрешится... Однако что же я держу вас здесь? Прошу вас, пройдите во внутреннюю комнату! Там нам будет удобнее беседовать. А я только закрою магазин...
Он опрометью метнулся к дверям, повесил табличку «Закрыто» и запер замок.
– Ну вот, теперь нам никто не помешает, – заключил он, удовлетворенно потирая руки. – Прошу вас, проходите! Что вам предложить, господа, – чай, кофе? Может быть, чего-нибудь покрепче? В боевиках, знаете ли, сыщики всегда пьют виски! И курят сигары... Вы тоже можете закуривать, не стесняйтесь!
Он ввел гостей в небольшое помещение, где стояли кожаный диван, конторский стол с компьютером и сейф. Видимо, это был рабочий кабинет, совмещенный с комнатой отдыха.
– Пожалуй, мы не станем изображать из себя героев боевика. Как-нибудь в другой раз, – улыбнулся Гуров. – А сейчас, без лишних слов, что у вас такое случилось, Арсений Викторович?
Шестопалов как будто на секунду растерялся, провел ладонью по своей кардинальской бородке, а потом скороговоркой сказал:
– Честное слово, сейчас мне уже все это кажется глупостью, чьей-то неумной шуткой. И боюсь, что совершенно напрасно оторвал занятых людей от важных дел...
– Арсений Викторович, давайте не будем размазывать кашу по тарелке, – решительно сказал Гуров. – Если мы здесь, значит, вовсе не считаем, что заняты глупостями. Поэтому реверансы здесь неуместны. Давайте сразу к сути дела. Ведь вас кто-то шантажирует, не так ли?
– Ну-у, пожалуй, что и так, – согласился антиквар. – Если придерживаться фактов, то именно так это и выглядит. Но...
– Вот-вот, давайте придерживаться фактов, – подхватил Гуров. – И без всяких «но». Давайте по порядку. Факт первый?
Антиквар положил ногу на ногу и нервным движением сплел пальцы на коленке.
– Первый факт был тот, что однажды мне позвонили. Днем. Сюда, в магазин. Голос был... Нет, пожалуй, голос был незнакомый. Хотя мне приходится встречаться со столькими людьми, что я вполне мог что-то напутать. Это я к тому, что потом... Хотя я, кажется, опять сбился, – смущенно поправился он. – Важно ведь, что этот человек мне сказал, верно? Он сказал, что нам нужно встретиться, чтобы обсудить очень важный для меня вопрос. Жизненно важный.
– Какой именно вопрос имелся в виду? – спросил Гуров.
– По телефону он этого не сказал, – ответил Шестопалов. – Но слова его звучали очень неприятно. Я бы сказал, зловеще. Не буду скрывать, я напугался.
– Арсений Викторович, скажите честно, вам было чего пугаться? – Гуров пристально посмотрел антиквару в глаза.
Тот выдержал его взгляд и без колебаний ответил:
– Наверное, каждому в этой жизни есть чего пугаться. Будь я без греха – мне уже сейчас бы полагалось место в райских кущах, среди белокрылых херувимов. Увы, грешен! Но скажу откровенно, мои грехи вряд ли подпадают под статьи Уголовного кодекса, и я в них каяться не буду, извините. Но скажу вам, что любое наказание когда-то заканчивается, но только не муки совести... Впрочем, я опять пустился в посторонние рассуждения...
– Ничего, в этом случае посторонние рассуждения дополняют картину, – успокоил его Гуров. – И что же вы решили делать?
– Ну, сначала я не хотел идти, – сказал Шестопалов. – Решительно не хотел. Убеждал себя, что это всего лишь дурацкая шутка. Но потом приуныл. Понимаете, у меня чудесная жена. Она филолог по образованию, утонченная, доверчивая женщина. Она ошиблась временем. Ей следовало бы родиться в середине девятнадцатого века, в каком-нибудь дворянском гнезде, понимаете? Этот жестокий мир не для нее. Я побоялся, что этот мерзавец может позвонить домой и до смерти напугать ее. И тогда я решил идти.
– Вы никому ничего не сказали?
– Никому и ничего. У меня просто не было времени. Встреча была назначена на тот же вечер в сквере неподалеку от стадиона «Динамо». Между прочим, в самом темном месте. И вот тут у меня создалось впечатление...
– Подождите, Арсений Викторович, – перебил его Гуров. – Назначая вам место встречи, этот человек ставил какие-нибудь условия?
– Да, конечно. Он потребовал, чтобы я пришел непременно один и захватил с собой фонарик.
