Вся троица, набычившись, поднялась из-за стола. Перепуганные девушка с пареньком быстро прошли к выходу, а парни с повязками смело стояли рядом с глазастой дружинницей, «Кнопкой», как невольно назвал ее про себя Иван.
— Ребята, выпили — хватит! — сказал худощавый дружинник в очках.
— Заткнись, очкарик! — ощерился прыщавый. — А то…
— Саша, живо за милицией! — деловито скомандовала Кнопка.
Саша выбежал, а хулиганы, сообразив, что «пахнет жареным», бросили на стол сторублевку и тоже заспешили к выходу.
— Стоп! — встала поперек дороги Кнопка. Рядом — парень в очках.
— Уйди! — рявкнул прыщавый.
— Теперь уж извините, — ответил за нее паренек и тут же получил такого тумака, что слетели очки.
— Люди, помогите! — отчаянно закричала девушка.
Ивана словно катапультой выбросило со стула.
Прыщавый люто зыркнул и взмахнул кулаком. Иван уклонился от удара, перехватив запястье, одним рывком бросил парня на пол. Но на Сайко уже шел другой — здоровенный детина.
— Берегитесь! — услышал голос девушки.
Беречься? Не успел детина взмахнуть кулаком, как Иван схватил его за грудки, сбил подножкой, подхватил правой… и громадная туша очутилась в воздухе. Он держал его на вытянутых руках над головой, как рекордную штангу.
— Ну что, гад?.. — заскрипел зубами Иван.
Третий бросился наутек, но в дверях уже стоял милиционер и дружинники. Прыщавого жестко держал Толик.
Иван резко опустил детину на пол и вдруг встретился с глазами девушки.
— Вы… Вы… — повторяла Кнопка.
Иван смущенно улыбнулся.
Потом Ивана и Толю попросили пройти на опорный пункт в качестве свидетелей. Он шел рядом с Кнопкой.
Домой возвращались тоже вместе. Гале, так звали Кнопку, оказалось с Иваном по пути.
— Вы не боитесь? Ну… ходить одна?
— Боюсь. Но я ведь с вами… — И она заглянула Ивану в глаза.
Постепенно они разговорились. Время близилось к полуночи, а они все стояли у подъезда ее дома. Неярко горела наружная лампа под матовым грязным плафоном.
Неожиданно для себя Иван вдруг сказал:
— Галя, а мне предлагают в милицию. Что бы вы на это сказали?
— Не знаю, — пожала плечами Кнопка. — Вам виднее.
Утром Иван пошел в военкомат.
…В первую очередь — автобусный парк. Сайко прошел сразу к начальнику отдела эксплуатации. Представился, предъявил документы и коротко изложил просьбу.
— Я вас понял, — участливо ответил седоватый плотный мужчина. — Можно посмотреть ваш билетик?
— Пожалуйста, — Иван протянул ему билет.
Начальник эксплуатации внимательно посмотрел его на свет. Дырочки от компостера располагались буквой «Н».
— Так-с. Скорей всего, билетик наш. На троллейбусах бьют дырки побольше. Придется подождать. Я быстро.
Он вернулся минут через десять.
— Теперь кое-что могу сообщить. Машинка, пропечатавшая билетик, стоит на автобусе 28–40. Компостеры на автобусах мы поменяли первого октября. В сентябре букву «Н» печатал совсем другой автобус. Обладательница этого билета могла ехать либо в сентябре, либо в октябре. Ведь так? Вас, как я понимаю, интересует октябрь.
— Да.
— Вот я и говорю. Дело в том, что автобус 28–40 был в ремонте. Выехал в рейс лишь 7-го октября…
Если билет Измайловой был прокомпостирован в сентябре, все насмарку. Если в октябре, Ивану крупно повезло. Значит, Наташа могла использовать билет лишь 7-го. То есть, в день своей смерти.
— А вы не можете уточнить, на каком маршруте работал 7-го октября ваш 28–40? — спросил он.
Хозяин кабинета связался с диспетчерской. Автобус № 28–40 в тот день работал на линии номер пять: «Октябрьский парк — Терново».
Осталось уточнить фамилию водителя. А если Измайлова ездила на этом автобусе не вечером? Это можно проверить…
— Разрешите позвонить?
— Будьте добры.
К счастью, Валентина Васильевна Измайлова оказалась дома.
— Здравствуйте. Звонит оперуполномоченный Сайко. Неудобно вас беспокоить, но… Попытайтесь вспомнить, 7-го октября ваша дочь отлучалась только вечером или в течение дня?
Трубка долго молчала.
— Нет, нет… Если бы она днем ушла… У меня сердце чувствовало… — Измайлова больше не могла сказать ничего.
Сайко положил трубку.
Диспетчер полистал свой журнал.
— Фамилия водителя Кравец. Сегодня он работает в первую смену на том же маршруте, что 7-го октября.
…Прошло четыре «пятерки», прежде чем Иван дождался заветного «Икаруса» с бортовым номером 28–40. Пассажиров в автобусе было немного. Сайко вошел в салон, закомпостировал билет и уселся. На его билете, как и на том, что остался в сумке убитой, четко отпечаталась буква «Н».
На конечной остановке, когда все пассажиры вышли, Сайко прошел к кабине шофера и показал удостоверение:
— Здравствуйте, товарищ Кравец! Я из уголовного розыска.
— Чем могу служить? — неприветливо буркнул водитель.
— Эти билеты с вашего автобуса?
Кравец взял билеты и скрупулезно осмотрел их.
— Мои.
— А не может ли один из них быть из…
— Не может, — бесцеремонно перебил Кравец. — Компостера на моей машине новенькие. Видите, дырочки какие четкие на билетах?
— Небольшая справка. Вот билет, пробитый в вашем автобусе. Скорее всего, седьмого октября, после десяти часов.
— Может быть! На конечной я по графику в 22.40. Ну и что?
— То, что тем рейсом в вашем автобусе, видимо, ехала эта девушка, — Иван протянул водителю фотографию Наташи Измайловой. — Не заметили ее случайно?
— Извини, друг, но мне не до того, чтоб пассажиров разглядывать.
— Посмотрите внимательно. Она, скорее всего, выходила на конечной остановке.
Кравец взял фотокарточку.
— Что с нею произошло?
— Убили.
— Убили? Жаль. Красивая. Нет, не помню, друг! Извини. Через десять минут мне двигать надо, а я еще не перекусил… Хотя — погоди… Седьмого? В праздник? Вот что. Ее я не видел. Но тем рейсом ехала одна старушенция. Она часто разъезжает. Примелькалась. Где-то здесь на микрорайоне живет. Цветами торгует. Ниловной ее кличут… Точно. Я аккурат последний рейс совершал. А она из гостей двигала. День конституции отмечать к дочке ездила. Перед конечной остановкой к кабине подошла. Справилась, где я пропадал. Я на ремонте несколько дней стоял.
— В каком доме она живет, не знаете?
— Тут уж твоя забота.
Ниловну удалось найти быстро. Старушку в микрорайоне знали. Цветами Ниловна не торговала, а вот дарить — дарила.
Гостя Ниловна встретила дружелюбно. Но когда узнала, что он из милиции, насупилась:
— Опять кто-то донос настрочил?
— А разве писали?
— Есть тут один. Все царапает, будто я цветами спекулирую.
— Нет, мать! Я совсем по другому делу. — Сайко достал из папки фотографию и протянул Ниловне. — Вам не знакома эта девушка?
Старушка надела очки и долго смотрела на фото.
— Вроде где-то видела, но где?
— Не в автобусе ли случайно? В День конституции вечером?
— Точно. Она что-то натворила?
— Убили ее.
— Убили! Ох, ты ж, голубушка моя! Так то, значит, про нее слухи идут? Будто в нашем лесу нашли. Она еще в автобусе была такая невеселенькая, задумчивая… Я недалеко от нее сидела.
— Она была одна?
— Одна, одна. Рядом мужчина тучный сидел. Он сошел раньше, а девушка до конечной прокатила. Незадолго как выходить я еще к ней подсела. Спросила, может, кто обидел ее. Эко, знать бы такое дело…
— На конечной ее случайно никто не встречал?
— Точно. Как же я, глупая, тебе сразу не доложились? Встречал. Только не у самого автобуса. Он под навесом остановки стоял.
— В лицо его не заметили?
— Как тут заметишь, ежели со света в темень? Да кабы бы знать…
— Но хоть рост его помните? Или как был одет?
— Повыше ее. Так… на голову… А на одежду, ей-богу, не заглядывалась. В тени он стоял. Ворот, кажется, приподнятый был.
— Да, не густо, — с досадой заметил Сайко.
— Постой, постой, сынок! — приободрилась Ниловна. — Когда она к нему направилась, он что-то сказал. Чудно как-то. Ага, вспомнила: «Вот видишь, Палочка, я — пунктуальный».
— «Палочка»?..
— Да, Палочка. Вроде так. А больше ничего не знаю…
— А она ему в ответ что? По имени не называла?
Ниловна пожала плечами.
Сайко вышел на улицу. «Палочка… Кличка, что ли?»
…Нетребо прочесал добрый гектар леса у места преступления, но тайника не нашел.
В уголовном розыске Нетребо работал почти десять лет. Виктор Ильич был уверен, что окровавленная одежда убийцы, нож с зазубриной, может быть, и кисть руки убитой захоронены где-то недалеко. Даже если у преступников автомашина, от подобной ноши стираются избавиться как можно быстрее.
Нетребо походил бы еще по лесу, но на одиннадцать пригласил к себе подругу Наташи — Людмилу Скуратову…
