в течение недели. Деньги не нашли. «Казначеем», по некоторым сведениям, был некто Мокрецов, бывший сотрудник Внешторгбанка, проходивший по делу о крупном мошенничестве. Отсидел пять лет, занимался сомнительными делишками, но вторично в поле зрения органов попал лишь на прошлой неделе… По всему выходило, что Мокрецов сделал ноги с деньгами. И искать его теперь будет не только милиция, но и обманутые подельники – те, что остались на свободе…
– То есть виноваты все, но не ты, – сдвинув брови, заключил Варламов.
«Именно», – подумал Разин.
– Я такого не говорил, товарищ майор. За Мокрецовым следовало установить наблюдение. Это моя недоработка. У нас же куча людей, которых нечем занять.
– Не юродствуй, – Варламов скрипнул зубами. – И что думаешь, Мокрецов пустился в бега, прихватив наличность?
– Да, Виктор Павлович. Это тысяч 50–60. Неплохо, но мало, – Алексей усмехнулся. – Едва хватит на безбедную жизнь. Все, товарищ майор, больше не шучу, простите. Если это сто– или пятидесятирублевые купюры, то багаж не бог весь какой – все влезет в хозяйственную сумку. На что он рассчитывает, непонятно, но выбора человеку не оставили. Самое лучшее в его положении – забуриться в глухую деревеньку, зарыть деньги, отсидеться с полгодика… Банда обезврежена, мирные граждане не пострадали. Пропажа государственных денег, конечно, серьезная издержка…
– Ладно, разберемся, – Варламов стер ладонью пыль с верхней папки, покосился на подчиненного: – Что сидишь? Проваливай домой.
– Можно? – встрепенулся Алексей.
– Пока да. И молись, чтобы на выходных тебя не дернули.
– А вы?
– Посижу еще. – Виктор Павлович покосился на стену, украшенную переходящим вымпелом победителя социалистического соревнования с отрезанной головой В. И. Ленина (руки бы оторвать тому художнику). Вымпел получили три месяца назад – за отличные показатели в работе. Переходил он, похоже, долго, выцвел, истрепался, покрылся подозрительными пятнами, похожими на жировые.
Спешить начальнику уголовного розыска было некуда. Супруга скончалась от рака четыре года назад, потерю Виктор Павлович переживал мучительно, время не лечило. Другую женщину не завел, хотя обладал представительными данными. Дочь с семьей жила и работала в Хабаровске. В квартире вместе с Варламовым проживала сестра покойной супруги – особа дородная, активная, неведомым образом получившая права на жилплощадь. Как такое произошло, Виктор Павлович не мог объяснить – воспользовалась горем человека. Суровый и жесткий на работе, в быту он был беспомощен и слаб. Никаких отношений со свояченицей не было и быть не могло, жили соседями. Единственная радость – кормила. Но сегодня ушла в ночное (трудилась по медицинской линии), ужин майора не ждал. Раз в три месяца Виктор Павлович взбрыкивал, клялся, что выгонит из квартиры эту «приживалку», но воз оставался на месте.
– Хорошо, товарищ майор, только не засиживайтесь, – Алексей дошел до двери, обернулся: – Кстати, Виктор Павлович, в трудные жизненные периоды помогают пельмени с мышатами. Покупаете три пачки, суете в морозилку. Продукт, слава богу, не в дефиците. Пачки хватит на три холостяцких ужина – проверено. Эти изделия вполне можно есть – с оговорками, но можно.
– Да иди ты, – проворчал Варламов. – Погоди, а почему с мышатами?
– Старая легенда, товарищ майор. В чаны, где крутится фарш, регулярно соскальзывали мыши. Но, возможно, это был электрик, мнения разнятся. – Разин поспешил уйти, пока не прилетело чем-нибудь тяжелым.
Капитан милиции тоже проживал один – в левобережной части города, на улице Станиславского, застроенной помпезными «сталинскими» домами. До работы было тридцать минут ходьбы, а если не ломался старенький отцовский «Москвич» – всего десять. Великая сибирская река делила полуторамиллионный город на две части. Миллион проживал на правом берегу, остальные – на левом.
Ленинский район, где жил и работал капитан Разин, находился в левобережье. Шестиполосная магистраль прорезала жилые кварталы, тянулась на три километра. Неподалеку – Дом Советов, средоточие партийной и советской власти района, напротив – помпезный монумент памяти павших на войне сибиряков. За монументом – обширный ухоженный сквер, любимое место отдыха горожан.
Район Алексею нравился, здесь отсутствовали промышленные предприятия, было много зелени. В зоне пешей доступности – колхозный рынок, любимый народом и переодетыми в штатское сотрудниками ОБХСС.
Алексей пристроил «Москвич» у торца здания, вернулся на улицу. В доме, где он проживал, работал магазин кооперативной торговли и магазин со странным названием «Радость». Точка, в принципе, продуктовая, внутри красиво, несколько отделов. В остальном – ничего радостного. Как в анекдоте: «У вас рыбы нет? – У нас мяса нет. А рыбы нет в соседнем зале».
Коопторг еще не закрылся, сквозь стекло матово проступала очередь к прилавку. Перспектива провести в магазине остаток дня совсем не окрыляла. Всеобщий дефицит начался не сразу. В начале семидесятых в магазинах еще можно было что-то купить. С каждым годом ситуация ухудшалась, целые категории товаров переходили в разряд недоступных. То, что оставалось на прилавках, особенно в овощных магазинах, имело жалкий вид. Спасали дачи и походы на рынок – там было все, но втридорога. В остальном выручали знакомства, умение пролезть в игольное ушко. И это касалось не только товаров народного потребления, но и услуг. Без «мохнатой лапы» практически невозможно было получить качественную медицинскую помощь, отремонтировать машину, квартиру, получить нужную справку, съездить в санаторий. Огромные очереди становились спутником жизни – к прилавкам магазинов, за пивом, в ЖЭУ, в райсовет, в поликлинику, за билетами на поезд или самолет. Ползучая напасть накрывала все сферы жизни. Народ отрывался в анекдотах. «Уверенно идем к коммунизму, а есть нечего». – «Так кормить в дороге никто и не обещал».
Алексей покурил, прохаживаясь по тротуару. Подступали сумерки, машин становилось меньше, людей на тротуарах – больше. Лето начиналось без сюрпризов – не падал снег, не хлестали проливные дожди. Температура не опускалась ниже двадцати – даже по ночам.
Выбросив сигарету, он свернул во двор, заросший старыми тополями. С дороги дом смотрелся нарядно. С обратной стороны все было проще – выпадали кирпичи, крошился бетон, скрипели рассохшиеся двери подъездов. На заднем крыльце магазина курили грузчики, матерились вполголоса. Выпорхнула стайка – продавщицы разбегались по домам, волокли хозяйственные сумки. Наружу торчали палки колбасы, что-то еще – недоступное общей массе населения. И не подкопаешься – неликвиды, просрочка, всегда найдут объяснение. Такие реалии: тащи с работы хоть бы гвоздь, ты здесь хозяин, а не гость…
Квартира на четвертом этаже осталась от родителей. Жилье выдавало государство – бесплатно, люди десятилетиями стояли в очередях, старились, умирали, не дождавшись собственных «квадратных метров». Счастливчики радовались обретенному жилью – в основном это были жилые массивы на окраинах, панельные пятиэтажки с крохотными комнатами. Стать владельцем кооперативной квартиры тоже было непросто – особенно людям с обычной зарплатой…
Родители погибли шесть
