Ознакомительная версия.
ГЛАВА 14
Прошло ровно двое суток с момента последней встречи друзей с генералом Орловым, знаменитого совещания в пятницу, после которого события пошли вскачь. И вот снова знакомый кабинет, хрустальная пепельница с дымящимся крячковским окурком, расхаживающий взад-вперед генерал, докладывающий Гуров…
Отличие было в том, что сегодня уже воскресенье, управление практически пусто – они трое, дежурные на первом этаже да безотказная Верочка, которой Орлов позвонил вчера вечером домой и попросил поработать в выходной, посидеть на подхвате, мало ли что понадобится… Сам генерал после позднего звонка Льва на его домашний телефон, узнав, что дело закончено, ждать до понедельника не захотел – что в точности соответствовало желанию Гурова, какие у сыщика выходные! – и приказал своим гвардейцам завтра утром прибыть «на ковер». Для разбора полетов с последующей раздачей слонов.
– Я прямо не знаю, – Орлов явно выговаривал наболевшее, – то ли представить вас, голуби, к правительственным наградам, то ли наложить на вас, казаки разбойники, строжайшее дисциплинарное взыскание.
– А совместить если? – подмигнул Гурову неунывающий Стас. – Нет, Петр, признай, мы на коне! Икона в твоем сейфе, Воробьевы сидят в уютных камерах ИВС. Хорошие парни вновь победили плохих, а?
– Не совсем победили, к сожалению. Руки у нас коротки справиться с самыми плохими парнями. И девчатами… – задумчиво сказал Гуров.
* * *
…В квартиру Бурновых он позвонил уже около шести часов вечера – после того, как они взяли Воробьева-старшего прямо в его знаменитой «студии». Тот сначала артачился, но, увидев на заднем сиденье «Рейндж-Ровера» сыночка в наручниках, все понял, сник и не говорил ни слова, хотя его слова были уже не очень и нужны. Будет еще время обстоятельно побеседовать с «народным художником». Гуров оставил с ними в райотделе Станислава, тот должен был заняться неизбежной бумажной волокитой процедуры пока еше не ареста, а задержания подозреваемых. Ничего, в понедельник задержание плавно перейдет в арест, никуда прокуратура с такими уликами и протоколами не денется. А там пойдет следственная рутина: опознания, очные ставки, следственные эксперименты… Это уже не их с Крячко забота.
Получив с «друга и соратника» нерушимое обещание не успокаиваться до тех пор, пока он надежно не пристроит сладкую парочку в ИВС, и взяв второй экземпляр подписанного Василием там, на даче, протокола, Гуров отпустил «Ровер» с набоковскими парнями, а сам двинулся к дому отца Михаила. На прощание он поблагодарил Равиля с Ибрагимом. Рана последнего оказалась не слишком серьезной, кость задета не была, хоть крови абрек потерял немало. А еше Лев попросил ребят передать их хозяину, что завтра, в воскресенье, ближе к вечеру, он хочет с Набоковым встретиться.
Настроение Льва, когда он подходил к нужному ему дому, привычно размышляя на ходу, выстраивая тактику предстоящего – весьма непростого! – разговора, никак нельзя было назвать радужным. Чувства полной, окончательной победы он не ощущал. И когда, как девять дней назад, на его звонок открыла Александра, Гуров, встретившись с ней взглядом, окончательно принял единственное, хотя очень трудное решение.
Они прошли в ту же, что и в прошлый раз, комнату. Вновь, как тогда, отца Михаила с матушкой Татьяной дома не было, что очень обрадовало Льва. Снова откуда-то появился мурлыкающий Хантер, вызвав у сыщика кривоватую нервную ухмылку: Гуров всерьез опасался, что у него вот-вот начнется идиосинкразия на всю кошачью породу.
Вот только «попова дочь безвинная» на этот раз не улыбалась, не шутила, а была предельно серьезна. Как, впрочем, и полковник Гуров.
– Прочитайте этот документ внимательно, Саша. – Лев протянул ей два измятых, под копирку от руки исписанных листка. – А потом поговорим.
Бурнова более чем внимательно прочла подписанную Василием Воробьевым копию протокола. Затем перечитала еще раз. И еще. Затем с вымученной, какой-то мертвой полуулыбкой протянула бумаги Гурову.
– Желания разорвать не возникло? – Гуровская улыбка тоже не соответствовала голливудским стандартам.
– Нет. Это копия, а я не истеричная дура. – Она некоторое время молчала, собираясь с мыслями. – Но главная причина не в этом, хотя бы оригинал. Вы понимаете, полковник, что все его показания, касающиеся меня, любой приличный адвокат разнесет в пух и прах? Это если вам удастся вытащить меня на судебный процесс, а вам…
– Не удастся, – спокойно закончил Гуров. – Понимаю. Лучше вас понимаю. Нас начнут прессовать еще на этапе предварительного следствия. Как же! Дочь священника, замешанная в такое! Скандалище несусветный. Патриархия, Совет по делам религий при Президенте очень постараются не допустить, чтобы эта грязь вылезла наружу. Непосредственно вы не убивали, вам сперва изменят меру пресечения на подписку о невыезде, а затем тихонько, на тормозах, вообще выделят ваше дело в отдельное производство и пустят под сурдинку ко дну. Даже если мы дружно упремся рогом – не стоит недооценивать нашу контору! – то ваше участие в суде не в наших интересах. Здесь вы кругом правы. Мало того, я уверен, что на том же этапе предварительного следствия с Воробьевыми проведут разъяснительную работу их адвокаты, это они раньше не допускались к подследственным до суда. Воробьевым много чего пообещают. Самое интересное – потом эти обещания, в отличие от предвыборных, выполнят. Это от двух трупов этим подонкам не отвертеться, а от некоторых иных, с вами связанных моментов… Сколько угодно!
Теперь уже он замолчал на несколько минут, пристально глядя на все более нервничавшую Бурнову. Та в конце концов не выдержала:
– Что дальше? Продолжайте же, черт бы вас побрал!
– Интересно, – в тихом, спокойном голосе Гурова отчетливо зазвенел металл, – вы понимаете, что на ближайшее будущее вы у меня в руках? Что, имея этот документ, я хоть ненадолго, но скручу вас в бараний рог? Что ждать помощи и защиты вам придется в камере, куда я преспокойно засажу вас прямо сегодня, уж поверьте, я не блефую! А нравы в женских камерах ИВС далеки от нравов института благородных девиц, особенно в отношении молодых и красивых. Трое суток с момента задержания вы там проторчите как милая, это минимум, ордер на ваш арест прокуратура подпишет так и так, у нас тоже свои рычаги имеются. Да, вас вытащат. Через недельку. Что с вами за этот короткий срок может случиться – описывать не буду, потому как противно. Но, для сведения, бывали прискорбные случаи, что выпускали узников ИВС обоего пола под спасительную подписку о невыезде, когда и под залог, а они, неблагодарные, нет бы от радости плясать – р-раз!.. и в петлю. Так, по глазкам вашим вижу, что мои слова начали до вас доходить. Но это еще не все!
Лев вновь помолчал с минуту, продолжая пристально смотреть Бурновой в глаза, которые та старалась отвести, но у нее не слишком получалось. Нет, она не сломалась. Отнюдь! Но слабину все же дала, на это у Гурова глаз был наметан. Он продолжил наступление:
– Не стройте иллюзий, если в отношении вас дело все же дойдет до суда, а это во многом зависит и от меня, то в глазах общественного мнения вы окажетесь в дерьме даже не по уши, а куда глубже. И что тогда вам толку в чисто юридическом результате? Знаете, каким он будет? С вероятностью процентов в девяносто «за недоказанностью», вот так, а совсем даже не чистое оправдание по всем пунктам обвинения. Опять же, я со своими друзьями постараюсь, мы умеем быть очень мстительными. Вы станете изгоем, парией, на вас пальцем показывать будут. Не говорю уж об устройстве на любую приличную работу, от вас просто отвернутся все нормальные, порядочные люди. И, наконец, вы убьете своих родителей – не физически, так морально. Они же ничегошеньки не знают о дочуркиных художествах, а тут такое… Это шок, от которого недолго в самом прямом смысле слова помереть.
– Достаточно, – с холодной яростью сказала она. – Что вы мне предлагаете в качестве альтернативы? И за какую цену, ведь деньги вас вряд ли заинтересуют, я не ошибаюсь? Ваши гарантии, если я на эту цену соглашусь?
– Не ошибаетесь, – кивнул Гуров. – Альтернатива простая: про вас вообще забудут. Нет вас в этом деле и не было никогда. Техника исполнения? А зачем она вам? Если мы сговоримся, то технику возьмут на себя люди со значительно большими, чем у меня, возможностями. Относительно гарантий: пусть мое офицерское слово мало что для вас значит, но в логике вы сильны, а я предельно ясно обрисовал вам, почему мне выгоднее честно с вами договориться. Хоть и противно, не скрою. Теперь о цене, причем учтите, я не торгаш. Предлагаю только один раз. От вас, Саша, потребуется две вещи. Первое: вы немедленно отдадите мне икону. Правильно, в протоколе этого нет, но я знаю, она у вас. Если тайник, хранилище, словом, называйте как угодно, не прямо здесь, в этой квартире, то даю вам час времени. Не перебивайте, я же предупредил – торга не будет. Час, ни секундой более, но я почему-то уверен, что вам этот час не потребуется. Итак, первый пункт договора: да или нет?
Ознакомительная версия.
