— Пусть этот день будет счастливым для России!
Алексею тоже налили. Он выпил, рассудив, что тост, в сущности, неплохой: вопрос — как его понимать…
Предыдущий разговор он слышал урывками. Приходилось, изображая начальника охраны, то и дело проверять посты.
Закусив куском сала, он в очередной раз отправился на улицу. Уже за дверью услышал, как Нечипоренко сказал:
— Ну хорошо, панове. А как там мой дружок поживает, Лежин?
Незнакомая фамилия заставила Алексея остановиться.
— Живет не тужит, — ответил Шаворский. — Лежин молодец! Незаменимый для нас человек!
«Еще один незаменимый?» — подумал Алексей. Он напряг слух.
— Без него нам бы туго пришлось, — говорил Шаворский.
Нечипоренко захохотал:
— Хлопец правильный! Сосед мой, полтавский… Батько его большие угодья имел за Полтавой, дом с колоннами — дворец! Хи-итер: капитал еще в шестнадцатом году перевел не то во Францию, не то в Голландию. Чуял, видно, чем пахнет! И сыны в него удались? старший-то при самом бароне Врангеле — адъютант, а этот здесь, уехать не схотел… Повидать его никак нельзя?
— Опасно, Степан Анисимович. Риск слишком велик, Встречаемся только в меру крайней необходимости.
— Ну, бог с ним! При случае — поклон от меня и вот это: на память…»
За дверью заговорили все сразу. Потом выделился голос Шаворского:
— …Завтра же. Вы когда думаете ехать?
— Да вот закончим — и поеду.
— Отсюда прямо в Бендеры?
— Туда.
— А кто с отрядом?
— Есаул Цигальков, казак. Да вы его знаете…
Алексей тихонько вышел из дому. «Лежин, — думал он, — Лежин… Уж не этот ли в чека?…»
После совещания Нечипоренко пожелал своими глазами посмотреть «убежденных противников большевизма», о которых говорил Шаворский.
— Под землю придется лезть, — переглянувшись с «хозяином», заметил Дяглов.
— И полезем, если надо.
— Не слишком-то там привлекательно, Степан Анисимович.
— Ото и увидим! — упрямо сказал Нечипоренко.
Спорить не приходилось.
— Я с ними схожу, — сказал Алексей Шаворскому, — Дорогу хоть узнаю на всякий случай.
Шаворский не возражал.
Бандитам, охранявшим дом, Дяглов велел идти первыми:
— Скажите там, что я не один. Чтоб не стреляли…
Прощание было трогательным. Сиевич и Нечипоренко долго трясли друг другу руки. Шаворский трижды облобызался с атаманом. Пришел батюшка с супругой, благословил в дорогу. Глядя на эту сцену, никто бы не поверил, что еще сегодня утром, сомневаясь в приезде Нечипоренко, Шаворский последними словами крыл огулом всех «щирых».
— Ну, можно идти, — сказал Дяглов.
Нечипоренко надвинул на лысину свой синий картуз, кивнул галичанину, и они отправились.
В селе было темно и тихо, даже собаки не лаяли. Окна хатенок наглухо заложены ставнями. За последними хатами начиналась обширная ковыльная пустошь. Здесь немного посветлело: в небе висел месяц, резал вогнутым краем тонкие волокнистые облака.
Дяглов свернул с дороги на боковую тропку.
Они долго кружили в косматой поросли репейника среди каких-то бугров и наконец пришли. Алексей разглядел впереди большое неровное пятно, похожее на растекшуюся лужу черной воды. На краю пятна кто-то стоял.
Их окликнули:
— Кто идет? — И из темноты придвинулись трое с винтовками,
— Тула, — сказал Дяглов. — Отзыв?
— Тесак. Это вы, господин полковник?
— Я. Огонь у вас есть?
Ему передали фонарь, помогли зажечь. Свет выхватил из мрака желтые глыбы ракушечника и широкую обрывистую впадину каменного карьера. Черное пятно оказалось старой заброшенной каменоломней,
— Сюда, здесь лестница, — позвал Дяглов.
Они спустились под землю, нащупывая ногами крутые сбитые ступени: впереди Дяглов, за ним Нечипоренко и Алексей, последним, подобрав рясу, шел галичанин.
В глубине карьера зияло широкое круглое отверстие: тоннель…
Если не считать пещеры на морском берегу, где однажды Алексей побывал с Микошей, ему еще не доводилось спускаться в настоящие катакомбы, в те самые катакомбы, которые называли одесской преисподней. Теперь он мог воочию убедиться в справедливости этого названия.
Едва они вошли в тоннель, стало трудно дышать: воздух был спертый, пропитанный гнилым тошнотворным запахом подземелья. Этот неживой, могильный запах ударил в нос у самого входа, и, чем дальше они продвигались, тем он становился заметней и резче.
Вскоре они увидели первую пещеру. Здесь было нечто вроде форпоста. С низкого потолка свисала шахтерская лампа, стоял станковый пулемет без бронещитка, и пять или шесть человек в шинелях сидели на земле, прислонив винтовки к стенам. Один из них, бородатый, похожий на цыгана, с унтер-офицерскими лычками на мятых погонах, поднялся и козырнул Дяглову.
За пещерой тоннель круто заворачивал влево и разветвлялся. Начались жилые помещения.
Надо прямо сказать, на жилье это не было похоже. В тесных пещерах было душно, смрадно, сырость прохватывала до костей. Даже примерно, на глаз, невозможно было определить, сколько здесь людей. В скудном, пятнами, свете коптилок шевелилось месиво из голов, всклокоченных бород, босых ног, зеленых, как плесень, лиц…
Самая распоследняя контра собралась здесь: вешатели, каратели, отпетые душегубы. Земля их отвергла. Подземные норы — это все, что осталось им от просторной России.
«А скоро и того не будет, — думал Алексей, пробираясь из пещеры в пещеру вслед за дородным Нечипоренко. — Не будет!…»
Слух о том, что в катакомбы прибыл атаман Нечипоренко, опередил их. Сзади потянулись какие-то тени, полз многозначительный шепоток.
Дяглов привел их в «штабную» пещеру. Она была повыше других и лучше освещена. Под горбатым потолком горело сразу пять «летучих мышей». В дальнем углу находилась глубокая ниша, где стоял сооруженный из ящиков стол и две скамейки, там тоже горела лампа.
Вдоль стен тянулись нары. С них встали какие-то люди в шинелях, у некоторых были офицерские погоны. Дяглов представил им Нечипоренко, которого назвал «руководителем повстанческого движения всего Приднестровья». Офицеры вытянулись. Каждый из них, конечно, знал, что таких руководителей, как Нечипоренко, развелось на Украине как собак нерезаных. Существовали и похлеще титулы — «народных вождей», а то и «глав правительств». Всем им была одна цена. Но те, кто прятались в катакомбах, цеплялись за все, что давало им хоть малую надежду, верили в чудо, которое единственно способно изменить их судьбу. А кто знает: может, этот доморощенный «руководитель» и есть то самое чудо?…
Поручики, есаулы, капитаны, ротмистры — офицеры всех мастей и оттенков тянулись перед бывшим петлюровским полковником, «жовто-блакитником», которому в прошедшие времена вообще отказали бы в праве называться офицером.
Дяглов и брыдластый, с бульдожьими щеками поручик, по фамилии Вакульский, представленный как начальник штаба, увели Нечипоренко в дальнюю нишу. Галичанин двинулся за ними. Алексей не пошел, сел на нары. Он хотел присмотреться к тем, кто населял катакомбы. И это была первая допущенная им за все время операции оплошность, которая едва не обошлась ему очень дорого…
Среди набившихся в штабную пещеру бандитов оказались те, кто видели его перед пожаром на элеваторе. Он услышал, как кто-то сказал:
— …здешний. При хозяине состоит. Помнишь, с Микошей ходил?
Но это не насторожило его. Он подумал: «Видели — и пусть, тем лучше…»
Его обступили со всех сторон:
— Ну, как там наверху?
— Чека крепко всполошилась из-за элеватора?
— Небось ремешки-то затянули?…
Отвечая, Алексей исподволь наблюдал за бандитами. На одних были шинели, на других — самое немыслимое тряпье. Вертелся поблизости какой-то белобрысый парень с парабеллумом за поясом, одетый получше остальных: в гимнастерке и казачьих шароварах. Двое стояли с винтовками, причем у одного была русская трехлинейка, у второго — однозарядный японский карабин «арисаки».
И вдруг Алексей увидел Петю Цацу…
Он увидел его так близко от себя, что едва не отшатнулся. Опустившись на корточки возле нар, Цаца смотрел на него снизу вверх, приоткрыв большой губастый рот. На толстом лице его было написано удивление.
— Эй, — сказал он и тыльной стороной ладони тронул Алексея за колено, — я ж тебя знаю! — Голос у Пети оказался гнусавый и хриплый, как и у всех обитателей катакомб. — Ты на Мясоедовской жил?
Алексею показалось, что воздух в пещере еще больше загустел и пробкой встал в горле. Он искоса взглянул на Цацу и пожал плечами:
— На Мясоедовской? Не приходилось.
Почти тотчас же, заметив, как полезли вверх Петины брови, он понял, что совершил ошибку. Надо было спокойно ответить: да, жил, признать в Цаце соседа, возможно, даже обрадоваться: в конце концов родство с Синесвитенко еще ни о чем не говорит, хотя в их доме всем было известно, что Синесвитенко большевик и бывший красноармеец. Соседи принимали Алексея за брата его покойной жены. А что, разве если шурин, так уж обязательно и единомышленник?…
