Ознакомительная версия.
И он резко вскочил на ноги.
Восс растерялся. Он был уверен, что любой нормальный человек примет предложенные условия, не задумываясь. Но стоило ему сделать шаг и положить руку на плечо Дубовику, чтобы усадить его назад, как в лицо Питеру полетела тяжелая пепельница, рассекшая бровь.
Массивная дверь не открывалась.
— Ключи! — приказал академик, протягивая ладонь.
Восс стоял неподвижно, зажимая ладонью разбитое лицо, из-под пальцев сочилась кровь. Братья тоже не шелохнулись. Тогда, хотя кабинет находился под самой крышей трехэтажной виллы, Дубовик бросился к окну.
Первым на перехват академику успел Валерий. Но спортивное прошлое не помогло ему и на этот раз. Он успел нанести мощный удар кулаком в щеку Борису Сергеевичу, отчего его огромная голова дернулась, и профессор на миг потерял ориентацию. И не успел вскочить на подоконник. Но, обернувшись, он перехватил вновь занесенную руку Гончара своими длинными руками и, дернув со страшной силой, уложил того на пол. Валерий никак не предполагал в низкорослом мужчине такой нечеловеческой мощи. В этот момент на него налетел старший из братьев, но и его Дубовик отбросил с невероятной легкостью. Будто и не взрослый мужик на него кидался, а десятилетний пацан. Данила рухнул, сбивая небольшой столик, на котором был сооружен фуршет. Зазвенел бьющийся хрусталь, и по комнате распространился запах дорогого коньяка.
Привлеченные шумом, в дверь застучали охранники. Хозяин кабинета нажал кнопку под столом, разблокировав замок, и в распахнувшиеся створки ввалились две гориллы в униформе, размахивая резиновыми дубинками. Налетев на мужчину, ростом не доходившего любому из них и до груди, они обрушили на него град ударов. Казалось, что Дубовик рухнет и будет избит до полусмерти, но он ухитрился, закрывая голову, войти в ближний бой с одним из нападавших, обнял его за пояс так, что перекрыл охраннику на минуту дыхание, и швырнул о стену, по которой тот и сполз на пол. Второй, поспешив на подмогу напарнику, сам сгоряча нарвался на неумелый, но мощнейший удар кулаком в висок. Пока он, выронив дубинку и покачиваясь, плыл по волнам своих грез, Борис Сергеевич перешагнул через приходящего в себя Данилу и у самой двери вновь схватился с Валерием. Ярость умножала и без того недюжинные силы академика. И он попросту снова сбил парня с ног, основательно огрев его дважды. Сначала ниже пояса, чего поднявший руки для защиты верхней части туловища боксер никак не ожидал. А потом заехал согнувшемуся в три погибели Валерику в ухо так, что тот вновь очутился на полу, обливаясь кровью.
Питер Восс, поняв, что вся тщательно подготовленная операция с треском проваливается, безучастно наблюдал картину побоища, не пытаясь вмешаться. Академик, прижимая к груди поврежденные в схватке руки, исчез в проеме. По деревянной лестнице громко застучали его башмаки, а следом за ним бросились оба охранника и Данила. Последним до двери добрался окровавленный Валерий. Он еще пошатывался. И доставал из-под толстого свитера тривиальный пистолет Макарова.
— Шит! — на английский манер завопил, вскакивая, сразу пришедший в деятельное состояние австриец. — Сто-о-о-ой! Дурак! Фак ю! Идиот!
Но было поздно. За дверью грохнул выстрел.
— Кретин! Что ты наделал!
Восс был вне себя.
— Тебя самого пристрелить мало. — Он помахал пистолетом перед носом у младшего Гончара. — Ты нас просто погубил. Столько лет работы, а? Оставалось только вывезти его. Хоть бы и силой. А теперь?..
Он швырнул «макаров» на пол и махнул рукой: — Никто теперь вас не отмажет, если все всплывет. Ни один адвокат. Эх…
Валерий безучастно рассматривал свои руки, морщась время от времени, будто на них была кровь.
— Кто же знал, что так… я же не целился даже. Попугать…
— Стрелок Ворошиловский, б…! — Не сдержался Данила, потирая болевший бок. — Прямо в сердце, а? Теперь всем кранты…
— Ладно, хватит стонать. Слезы в горе не подмога. — Восс вернулся к привычной «руководящей и направляющей» роли. — Если до сих пор все было чисто, то шанс у нас есть. Тело спрячем. Охрана — свои люди и будут молчать. Свидетелей нет.
— А Белка?
— А что она знает? Что академику хотели предложить работу за границей. Вот он и уехал.
Ночью академика закопали в редком лесочке, неподалеку от дома, снимаемого фондом на окраине Одинцова. Вместе с ним в землю зарыли и надежды России на скорый приоритет в области информационных технологий.
Господину Чхве Иль Сону повезло. Если бы крохотный пейджер, который был с ним даже ночью в кровати, пропищал на пять минут раньше, когда совещание еще не закончилось, не избежать ему вычета очередных баллов из послужного списка. Но теперь директор Пак остался в зале заседаний, а у Чхве до намеченной встречи с очередным клиентом из России было еще целых пятнадцать минут.
Он пересек просторное фойе и на скоростном лифте спустился на третий подземный этаж, где располагалась парковка. Неспешно, не привлекая случайного внимания, подошел к своей «династии», взял из специального карманчика под сиденьем мобильный телефон, работающий по секретному выделенному спутниковому каналу, поднял тонированные стекла, включил кондиционер и тихую музыку. И стал спокойно ждать. Две минуты спустя раздался звонок.
— Цой? — собеседник называл фамилию корейца в привычной для европейца фонетике.
— Здравствуйте, господин Восс, — отозвался Чхве. — Как продвигается наше дело?
— Операция провалилась, Цой. Мне срочно требуется ваша помощь.
— Что случилось? Есть ли надежда?
— Нет и не будет. Мы потеряли клиента.
— Очень-очень жаль. Господин Ким будет совсем недоволен. Да и ваш Генри вряд ли вас похвалит.
— Мне наплевать на господина Кима вместе с самим господином Ко Ен Гу! — Восс не пожалел и главу всей корейской разведки. — А тем более на все ФБР и ЦРУ, весте взятые. Мне надо каким-то образом убираться отсюда.
— Не нервничайте, господин Восс. Торопливость еще никого до добра не доводила. Мы вводим в действие план «Восток». Подробности вам сообщат дополнительно. Прошу об одном: сохраняйте хладнокровие и не торопите события. Наши люди предпримут меры, чтобы обеспечить вам безопасность.
— Хорошо, Цой. Я буду ждать сигнала. До связи!
— До связи.
1
Подружки пили кофе. Потом кофе с ликером. Потом с коньком. Потом коньяк с кофе и совсем без.
Когда в комнате остались видны только сигаретные огоньки, Аня щелкнула зажигалкой, осветившей на миг ее заплаканное лицо, и подпалила фитилек свечи. На стенах со скромными обоями зашевелились причудливые тени. Женщина забралась с ногами на тахту и склонилась к плечу рыжей приятельницы, всхлипнула и опять притихла. Изабелла ласково погладила ее по волосам.
— Все пройдет, Анечка, ты же знаешь: все проходит. Неужели ты до сих пор не привыкла к тому, что все мужики — козлы?
— Да-а-а, — обиженно протянула Анна. — Знаю. Но всякий раз ведь веришь… да ты и сама веришь. Я ведь помню, как ты мне письма из Владивостока читала.
— Из Совгавани.
— Неважно. Ты ведь любила его, правда. И он не был козлом.
Белка промолчала.
— И мой Женечка тоже не был. Сначала. Ты ведь и не знаешь про меня многого… А я, пока в Питере училась…
— В Петербурге, — машинально поправила Вовк.
— Что? Ну да, в Питере. Так вот, я же там чуть замуж не вышла. Ах, какая была любовь! Мы три года встречались. С первого же семестра. И целый год даже поцеловаться не осмеливались. Бродили летом ночи напролет за ручку, как дети. Выставки, концерты, музеи. В Эрмитаж ходили. Женечка рассказывал, что в Лондоне, в египетском зале Британского музея есть две мумии, которые лежат у разных стен лицом друг к другу. А при жизни они были мужем и женой. Представляешь, говорил, сколько лет они вместе? Мы либо болтали без умолку, либо молчали целыми вечерами. Но это было неважно, потому что мы и без слов понимали друг друга. Мне казалось, что он — это я. Мы одинаково чувствовали, одинаково понимали все. Были единым целым отчего-то, каким-то нелепым случаем, разделенным пополам. И хотели объединиться. Два года снимали квартиру на Ржевке — на двоих. Как муж и жена жили. И заявление подали. Я и предохраняться перестала. А за три дня до свадьбы узнала абсолютно случайно, что он уж год как крысе местной свою мумию показывает. Ночью со мной кувыркается, а днем у нее в четырехкомнатной квартире на Васильевском с этой стервой трахается. Козел похотливый…
Анна еще поплакала немножко, выпила коньяку и призналась, что родила тогда девочку, поздно аборт уже было делать. И что Настя растет сейчас у двоюродной бабки в деревушке под Вологдой. На Белом озере. И что не видела она дочь уже три года — все не выбраться никак. Дела и дела…
— Знаешь, — говорила Аня дрожащими губами, — я сволочь, а не мать. Я очень ее люблю. И деньги им отправляю, чтобы не нуждались. Я и в авантюры ваши-то только из-за нее полезла. Чтобы было ей на что жить потом. Но я не могу ее забрать сюда. Ну как я с ней буду? Кому я нужна с довеском? А у меня сейчас, быть может, судьба решается. Видишь?
Ознакомительная версия.
