Гуров смутился, заглянул в пустую чашку, достал из кармана сигареты. Крячко заерзал, открыл было рот. Орлов махнул рукой.
– Заткнись, Станислав! Хорошо, мы это говно со стола убрали, комнату проветрили! Теперь ты, гений, скажи, как в подобной ситуации поступают принципиальные, неподкупные мужчины?
– Не знаю, – Гуров подошел к окну, открыл форточку и закурил.
– Не знаешь? Так чего ты мне мозги полощешь? Критиков у нас дополна, фракции, партии, Дума! Ты мне конкретный, главное, реализуемый план предлагай!
– Можно? – Крячко, словно школьник, поднял руку. Орлов было отмахнулся, затем кивнул:
– Валяй.
– Петр Николаевич, сейчас не время мыслить вселенскими масштабами. Гуров молчит, гордыня заела, а ему персонального киллера выслали. И он уже под нашими окнами разгуливает.
– Как? – Орлов поморщился, пытаясь переключиться на другую тему. – Труп в машине... Жмых Иван Прокофьевич по кличке Валентино, сквозное ранение головы...
– Не отвлекайся, Петр Николаевич, – сухо произнес Гуров. – А ты, Станислав, – настоящий друг. Я испугался, занервничал, ты торопишься об этом сообщить.
Орлов смотрел на его беспристрастное лицо и думал, какой же смелостью, уверенностью в себе обладает Лева, если не стесняется признать, что струсил и растерялся.
– Петр, я попытаюсь сделать конкретное, реализуемое предложение, – продолжал Гуров. – Надо жить, работать, решая вопросы по мере их выявления, ничего заранее предсказать нельзя. Может повернуться в одну сторону, может в другую. Знаете, почему покойного Валентино торопили с отправкой груза “Стоика”? Порошка в нем уже не было, кому-то стулья срочно понадобились? Глупости. Им нужно, чтобы груз прошел нашу западную таможню, и мы убедились, что все чисто и потеряли интерес к товару, поступающему из Вьетнама. Ларчик просто открывался, а мы с тобой, Станислав, головы ломали. Нет интереса к товару, можно выслать новую партию. И коли мы начинаем работать порознь, я вас, господин генерал, убедительно прошу, подумать и взвесить, прежде чем потрошить груз на восточной границе. Иначе мы захватим героин или кокаин, сактируем, уничтожим и уйдем на пенсию.
– “Мы” – это Петька Орлов? – усмехнулся Орлов.
– Далее, по убийце и ключевой фигуре мафии, работающей в “Стоике”. Похоже, что мы с моим другом... – Гуров выдержал паузу и наградил Крячко взглядом, от которого сыщик поежился, – ... с моим верным другом Станиславом зацепились. Только предположительно, и он работает. К слову, все материалы по убийце находятся в следственном деле прокуратуры. Только ни следователь, ни доблестные оперативники МУРа, которые и добыли улики, не видят, что держат в руках. Данный факт, как говорится, факт их биографии. Частные сыщики ничего от правоохранительных органов не скрывают и под полой не прячут. Я только не нанимался заниматься ликбезом. Предлагаю, установив убийцу, пока его не трогать. Почему? Доказать не могу, однако убежден, что изъятый убийцей наркотик еще не передан для отправки. Бухгалтера убили потому, что он увидел человека, который... – Гуров запнулся. – Уже говорили, Станислав того человека ищет. Далее. Струсил юрист Банков, начали разбираться с ним. Небезызвестный сыщик Гуров крутится рядом, мешает, пугает. Никто не станет в такой момент брать в руки многомиллионный груз и не потащит его “почтальону”. Убийца ждет, и мы должны набраться терпения. И брать следует всех скопом в момент передачи или прохождения “почтальоном” таможни и границы. Кто он такой? Депутат? Министр? Не знаю, жизнь нам его укажет. А еще лучше на границе его не трогать, пропустить, передав Интерполу. Там работают профессионалы, пусть они и решают, когда, где, каким образом.
– И Россия окажется в дерьме по самые уши, – подвел итог Орлов. – Не говоря уже о том, кто всем делом будет заниматься? Ванька с Васькой? Левка со Славкой? – он указал на Гурова и Крячко. – Нужна группа профессионалов, верных, технически оснащенных. Оперативников я найду. Но как получить разрешение на создание такой группы, не оповестив лиц заинтересованных?
– Россия окажется в дерьме из-за того, что один, даже очень высокопоставленный чиновник коррумпирован? И выявили его русские сыщики! А сейчас мы все в белом, хотя на Западе пресса трубит: “Красная дорога белой смерти”. В начале разговора ты, Петр Николаевич, сказал, что двум богам не служат. Мы согласны. Ты при погонах, на службе у власть предержащих, мы – частные сыщики, законопослушные граждане. Мы изложили свои соображения другу, старому сыщику. Ты решай, тащить наше барахло в генеральский кабинет или оставить на этой кухне. Как создать группу, нужно ли ее создавать вообще, как уберечься от прессинга чиновников? Такие вопросы решает генерал, начальник главка, а не мы, сирые и убогие.
– Ничего, настанет мой день! – Орлов встал, подтянул тренировочные штаны, вынул из буфета бутылку коньяка. – Настанет мой день! Я возьму сучковатую палку, и тогда, Лева, посчитаемся!
– Станислав! – Гуров рассмеялся. – Этот кряжистый пень прост, как передовица коммунистической “Правды”. Сейчас мы должны стоять на четвереньках, так как мы мелочь штатская, а он генерал. А потом он не даст нам подняться, потому как возьмет в лапу сучковатую дубинку. Ну, давай, Станислав, выпьем за его здоровье и терпение!
– Как ни мучилась, а родила! – Крячко опрокинул стакан и перекрестился. – Ну, так как я окончательно ссучился, стучу на друга, то вновь поднимаю вопрос, – он обсосал дольку лимона, чуть было не сплюнул под ноги. – Что будем делать с настырным парнишкой, который забавы ради прихватил винтарь с оптикой и топчется под окнами?
* * *
Прошло три дня. Ивана Прокофьевича Жмыха похоронили скромно, но вполне достойно, с цветами, фальшивыми словами и пьянкой, организованной заместителем покойного, который и возглавил довольно жалкую коммерческую деятельность СП. Юрий Петрович Еланчук бездельничал, отсиживал в своем кабинете положенные часы, порой проверял охрану, исправность сигнализации. Виктор Жеволуб, ранее возивший и охранявший Валентино и в нужный момент оказавшийся, у зубного врача, поступил в распоряжение Еланчука. Выяснилось это крайне просто. На следующий день после похорон, когда бывший гэбэшник еще не ознакомился с газетами, раздался стук в дверь.
– Не заперто, – привычно сказал Еланчук, разворачивая “Московский комсомолец”.
Дверь приоткрылась ровно настолько, чтобы пропустить грузную фигуру Жеволуба.
– Здравствуйте, Юрий Петрович, – тихо сказал он. – Разрешите? Надеюсь, не помешал?
– Виктор? – Еланчук отложил газеты, смотрел удивленно. – Ты не заболел? Стучишь, а не открываешь дверь ногой, здороваешься, бормочешь вежливые слова. Прямо чудеса в решете.
– Я поступаю в ваше распоряжение, Юрий Петрович, – Жеволуб тяжело вздохнул и вытянулся. – Такие дела, приказано.
Еланчук догадывался, что доверенный покойного имеет свою связь и служит водителем, охранником и осведомителем. Мафиози секретничали, но гэбэшник в своей жизни знал столько секретов, что новые его совершенно не интересовали. Он ничего у Жеволуба не спросил: ни кто приказал, ни кому это нужно.
– Присаживайся, – Еланчук указал на стул, подождал, пока охранник усядется, добавил: – Кое-какие бумажки просмотрю и побеседуем.
Жеволуб молча взгромоздился на стул. Еланчук открыл папку, в которой лежали уже просмотренные документы. Гэбист давно разобрался в сидевшем напротив человеке. Он небольшого ума, но отнюдь не дурак, каким хочет казаться, хитрый, хорошо знаком с оперативной работой, сам служил много лет. Организация имеет с охранником прямой контакт и ценит его как исполнителя, человека, которым легко манипулировать.
Еланчук не обращал на него особого внимания, общался с ним только в присутствии Валентино, терпел наглость, как терпят злую собаку своего хозяина. Теперь ситуация изменилась, “простак” с пистолетом, человек хитрый и сравнительно опытный, поступил в его непосредственное распоряжение. Как себя с ним вести? Не надо придумывать новое, все было, неторопливо вербовать, верить ему, конечно, нельзя, но взаимоотношения смягчить, создав определенную дистанцию. Приняв решение, Еланчук закрыл папку, отодвинул, сказал:
– Значит, бить мне, паршивому интеллигенту, морду ты раздумал.
– Юрий Петрович! – возмутился Жеволуб. – Как вы могли подумать?
– Конечно, я не прав, – Еланчук озорно подмигнул. – Ты не раздумал, лишь отложил мордобой до лучших времен. Я тебе вот что скажу, дорогой ты мой. Мне приходилось работать с ребятами и глупее, и менее образованными, и круче сваренными. Как видишь, я жив, слава богу, здоров, – он посмотрел на свои холеные руки, словно благодаря именно этим рукам и сохранил жизнь и здоровье. – Ты такой и совершенно ни в чем не виноват. Ты не поверишь, выйдя за дверь, станешь смеяться, но я на тебя не сержусь, зла не имею и отыгрываться за прошлое не собираюсь.
