подвиг силы. Один из генералов сказал, что это было великолепно. О боже, кажется, я понимаю. Это можно было бы расценить как нападение с применением оружия. Что ж, я думаю, министр, генералы и я могли бы выступить свидетелями того, что Карим поступил правильно».
«Да, но есть еще один свидетель — телекамеры. А у этих типов из Национального фронта есть доступ к умным адвокатам, и они с удовольствием подали бы жалобу на араба, именно таким они видят Карима. Даже если полиция решит не выдвигать обвинений, жертвы могут это сделать».
«Черт возьми!» — взорвался мэр и ударил кулаком по ладони другой руки. Обычно он никогда не ругался, и Бруно не мог вспомнить, когда в последний раз видел, чтобы его друг выходил из себя. Мэр ходил взад-вперед перед столом Бруно, затем остановился и уставился на него сердитым взглядом. «Как нам это исправить?»
«Что ж, я посмотрю, что можно сделать с полицией в Периге. Но если есть судья, которому поручено выдвинуть обвинения против головорезов Национального фронта, он также будет тем, кто примет решение об обвинениях против Карима, а это выше моего понимания. В таком случае вам, вероятно, придется посмотреть, какое влияние вы сможете оказать. Это будет местный судья, так что, возможно, вам удастся замолвить словечко перед префектом. Многое будет зависеть от показаний, сделанных полицией, поэтому некоторые показания от вас, министра и генералов были бы очень полезны».
Мэр взял со стола Бруно блокнот и ручку и начал делать какие-то пометки.
«Первое, что нужно сделать, — это точно выяснить, на каком основании жандармы арестовали его, и были ли предъявлены обвинения Фронтом», — сказал Бруно. «Я это сделаю».
«Возможно ли, что эти свиньи пытаются заключить сделку?» — спросил мэр, отрываясь от своих записей. «Вы же знаете, что бывает: если мы снимем обвинения с них, они снимут обвинения с Карима. Они политики, поэтому им вряд ли может понравиться идея, что сорока их боевикам предъявят обвинения в массовых беспорядках; и уж точно не после того, как членам их службы безопасности предъявят обвинения в незаконном обороте наркотиков».
«Возможно. Я не знаю. Я никогда не был вовлечен в такого рода юридические сделки. Я пойду и посмотрю, что можно выяснить в жандармерии», — сказал он, хватая фуражку и направляясь к лестнице.
«А я лучше пойду и посмотрю, можем ли мы что-нибудь сделать для Рашиды в кафей, и нам лучше позвонить Мому. Возможно, он еще не знает об этом», — сказал мэр.
«Я беспокоюсь, что это может быть действительно серьезно для Карима», — сказал Бруно с верхней площадки лестницы. «Если его признают виновным в жестоком нападении, он, скорее всего, потеряет лицензию на продажу табака, а это означает конец его кафе и, возможно, банкротство. Если эти ублюдки будут настаивать на сделке, при которой мы должны будем снять с них все обвинения, у нас, возможно, не останется особого выбора, кроме как согласиться».
Долгая прогулка по Рю де Пари, главной торговой улице Сен-Дени, всегда успокаивала Бруно, заставляя его приспосабливаться к неспешным и неподвластным времени обычаям своего города, какой бы срочной ни была его миссия. Но сегодня его задержали еще больше, потому что все хотели поговорить о беспорядках. Ему пришлось пожимать руки всем старикам, делавшим ставки на скачки в кафе «Ренессанс», хотя он и отказался от предложенного ими пти бланка. Все женщины, стоявшие в очереди в мясную лавку, хотели поцеловать его и сказать, что гордятся им. Все больше женщин хотели сделать то же самое в кондитерской, и Моник настояла на том, чтобы угостить его одним из его любимых тарталеток с цитроном в знак своего нового уважения. Он шел дальше, радостно жуя, пожимая руки в парикмахерской и снова на Рандеву егерей Фабьена, где Бруно покупал патроны для дробовика.
Фабьен хотел узнать его мнение о новой приманке, которую он изобретал, чтобы соблазнить рыбу в этом дьявольском уголке реки, где только самая совершенная мушка могла уклониться от деревьев и валунов. Жан-Пьер возился с велосипедом перед своим магазином и поднял промасленную руку в знак приветствия. Чтобы не отставать, Башело выскочил из своей обувной мастерской, все еще зажимая в губах гвозди и держа в руке маленький молоток, чтобы тепло пожать Бруно руку. Паскаль вышел из Дома прессы, чтобы убедиться, что Бруно видел газеты, и заверить его, что по крайней мере три маленьких мальчика купили альбомы для вырезок, чтобы запечатлеть внезапную славу местного полицейского, и к нему присоединились дамы из цветочного магазина и Колетт из химчистки. К тому времени, когда он добрался до открытой площадки перед зданием жандармерии и поприветствовал двух нападающих регбистов, которые добились успеха в своем баре des Amators благодаря новым закускам, с сожалением отказавшись от предложенного ими пива, он почувствовал, что вернулся к привычному ритму города и его жителей.
Франсин работала за столом в жандармерии, и она проработала в Сен-Дени достаточно долго, чтобы понимать важность Карима для города как звездного игрока в регби, что и должно было стать причиной визита Бруно. После того, как он поцеловал ее в щеку в знак приветствия, она ткнула большим пальцем в сторону закрытой двери кабинета Дюрока и закатила глаза, выражая собственное мнение об аресте Карима. Она подозвала его поближе и заговорила очень тихо.
«Он там с Каримом и судебным судьей из Периге, который появился только сегодня утром с парой видеокассет», — прошептала она. «Это он стоит за этим арестом, Бруно. Дюрок просто выполняет приказ».
«Вы узнали парня из Периге?»
Она покачала головой. «Он у меня новенький, но очень модно одевается. И он приехал на машине с водителем, припаркованной вон там, у офиса ветеринара. Он заставил водителя взять с собой видеомагнитофон».
«Черт возьми», — пробормотал Бруно. Должно быть, это Тавернье, уже вооруженный телевизионным фильмом об участии Карима в драке. Он поблагодарил Франсин и направился к деревьям, затенявшим старый дом, в котором находился офис Дугала в Восхитительной Дордони.
Там он достал свой мобильный и позвонил мэру, чтобы предупредить его, что теперь проблема в Тавернье.
«Я с Рашидой в кафей, и она в истерике», — сказал мэр. Бруно слышал голос Рашиды на заднем плане. «Я позвонил домой Мому, чтобы вызвать сюда мать Карима, — продолжал он, — но затем она позвонила Мому в школу, и он направился в жандармерию. Тебе лучше убедиться, что
