Моложавый вскочил на ноги, подошел к Язвеннику, взял из коробки несколько листков и бегло пробежал их взглядом:
— Отлично! — воскликнул он. — Это то самое!
Он взглянул на Ольгу Николаевну, на его губах играла усмешка.
— Не желаете полюбопытствовать, уважаемая хозяйка? — спросил Моложавый, поднося к лицу Ольги Николаевны коробку с письмами. — Это от его любовницы, журналистки. Здесь есть и его неотправленные письма. Мы их вам вернем, вы сможете насладиться чтением на досуге. Убедитесь, что ваш муж оказался сволочью не только по отношению к офицерскому братству, но и к вам. Думаю, это вас убедит держать язык за зубами…
Когда они ушли, Ольга Николаевна сидела некоторое время в оцепенении, не в силах даже пойти и закрыть за ними дверь. В дом пришла большая беда, и что делать с этой бедой, Ольга Николаевна не знала.
С трудом заставив себя подняться, она пошла в прихожую, закрыла на ключ дверь и после этого заглянула в чулан, где в луже крови лежала ее любимая собака.
Ольга Николаевна сползла по стене на пол и зарыдала:
— Мадо! Мадо!..
Когда Грязнов вернулся в дом к Ольге Николаевне, с ней случился новый приступ истерики. Она не пустила его на порог, но прежде кинула в него свою туфельку с криком:
— Вон отсюда! Я вам не верю! И не показывайте ваши фальшивые документы! Вы виноваты в том, что… — Она в голос зарыдала.
На все уговоры через дверь Славы Грязнова отправиться в Россию он слышал лишь «нет» и глухие, сдавленные рыдания.
Уговоры были бесполезны.
Владимир Федорович Васин нервничал.
Он специально сделал себе командировку в Прибалтику по вопросам военно-охотничьего общества.
Но цель его командировки была совсем иная. В Прибалтике Васина ждал человек, который должен был отправиться в Москву с «дипломатом».
Васин действительно находился в лесу, но не на охоте. Он жил в маленьком коттедже одного отставного генерала, который любезно пригласил пожить его у себя дома, а сам отправился в круиз с семьей по Средиземноморью, оставив Васина в одиночестве.
Васин без дела слонялся по комнатам коттеджа, обвешанным коврами, на которых красовались головы молодых оленей, рысей; на подставках стояли многочисленные чучела уток и тетеревов. Отставной генерал был заядлым охотником…
Прошло три дня. Известий из Москвы все не было. Васин начал выпивать, чтобы как-то снять стресс от напряженного ожидания.
Звонить в редакцию Татьяна строго запретила, а дома никто уже который день не брал трубку. Не было звонка и от курьера.
Случайно включив телевизор, он услышал в «Новостях» о страшном событии — взрыве «мерседеса» и гибели Тани и Гусева.
Васин рухнул на диван и зарыдал, как ребенок. Но дело было сделано, и не без его участия, и уже ничего не изменишь.
Полдня Васин лежал без движения на полу, на ковре, пытаясь собраться с мыслями: «Что же теперь делать, теперь, когда все одним разом закончилось? И его карьера, не имеющая больше никакого смысла без Татьяны, и невольное сотрудничество с Вагановым — все одним разом прекратилось…»
Известий от человека, который должен был передать Татьяне «дипломат», тоже по-прежнему не было.
Зато возникло нечто иное: возле коттеджа показалась незнакомая машина, в которой сидели люди в штатском.
Полковник Васин понял, что его «пасут». Наверняка где-нибудь за досками забора, окружающего коттедж, расположились еще машины и еще товарищи в штатском. А кто они в действительности: люди Ваганова? Контрразведчики? Может быть, госбезопасность? Да не все ли теперь равно? Теперь, когда Таня погибла…
Васин, который страшно не любил телевизор, теперь не отрывался от него. Он попеременно включал все каналы, по которым транслировались московские новости.
В «Новостях» промелькнули короткие кадры и интервью с капитаном ГАИ, который говорил о произошедшем взрыве на Сущевском валу, и все. Больше никакой информации, не считая скудных комментариев политических обозревателей, которые сетовали на участившиеся в стране мафиозные разборки.
«При чем тут мафиозные разборки! — хотелось закричать ему. — Это я, я во всем виноват! Я! Полковник Васин, который трусливо прячется сейчас здесь, в лесу!»
Васин отнюдь не был трусом — прячься не прячься, а ему вряд ли удастся уйти из кольца машин с молодыми крепкими людьми, стоящими неподалеку от коттеджа…
Владимир Федорович ничего не нашел лучшего, как с горя запить. Он опустошил все, что было в подвале коттеджа.
Он пил в одиночестве, иногда рыдая, иногда грязно ругаясь, поливая на чем свет стоит себя, контрразведку, которая, похоже, находится в кулаке заместителя командующего ЗГВ Ваганова Андрея Викторовича. Полковник Васин давно перестал удивляться, как этот заместитель командующего смог за несколько лет приобрести такую огромную власть не то что в Германии, но, можно сказать, и во всей Европе, и в Азии. Тут не только торговля военным снаряжением и оружием, за этим стоит нечто другое. За политическими амбициями Ваганова — а у Ваганова амбиции были именно политическими, это полковнику Васину было ясно как Божий день — за политическими аппетитами заместителя командующего явно просматривалось чье-то очень мощное скрытое европейское или азиатское влияние; явно чувствовалась мощнейшая на всех уровнях поддержка. Возможно, генерал-майор Ваганов имел поддержку и на уровне спецслужб отнюдь не российского уровня.
Но дальше работать на Ваганова, Васин твердо решил, не будет. Да это теперь и невозможно, после того как открылось, что редактору «Новой России» кто-то должен был передать массу компрометирующих документов… И этот кто-то — он, Васин.
И Ваганов прекрасно знал, что это Васин, который валяется на ковре в уютном, тихом прибалтийском коттеджике и, полупьяный, плачет…
Его взяли под утро без единого выстрела. Он просто спал, напившись до чертиков.
Полковнику быстро скрутили руки, надели наручники, накинули на голову черный мешок молодые люди в штатском и увезли в неизвестном направлении.
Нет, убивать его не стали, его увезли в «рафике»…
Меня, как получившего легкое сотрясение мозга, насильно заставили полежать сутки в уютной палате маленького чистого военного госпиталя, обслуживающего офицерский состав. Отношение ко мне было подчеркнуто предупредительным. Все-таки я не кто-нибудь, а следователь из самой столицы, причем «важняк», приехавший по делу и получивший в гостях пусть легкую, но весьма подозрительную травму.
Молоденькая медсестра поставила в мою уютную палату два букетика маленьких роз, она была до того мила и соблазнительна, что у меня не возникло и сомнений: эта медсестричка-милашка тоже не простая конфетка; она тоже приставлена к следователю Турецкому, но уже не затем, чтобы напоить, а по меньшей мере соблазнить… Или, может быть, еще зачем-то… Определенно я не знал целей медсестры Людочки.
Меня волновало, где Грязнов. Рассредоточились, называется, а итог… Неужели Грязнова тоже куда-нибудь засадили, если не в госпитальную палату, как меня, то в какое-нибудь менее уютное место, на гауптвахту, к примеру. По ошибке, которая в скором времени выяснится…
Я допытывался у пышногрудой Людочки, где Пивоваров, где Женя Фролов? Где все?! На это Людочка мне отвечала неизменно одно: «Не знаю…»
Тогда я потребовал лечащего врача, подполковника Федулкина, как он представился; пришедший военный медик пообещал, что, несмотря на мое недомогание, я сегодня же смогу встретиться с заместителем начальника штаба Курьяковым.
Я сказал, что к черту Курьякова, мне нужен Грязнов!
На мои вопросы подполковник Федулкин лишь разводил руками, мол, некомпетентен.
Тогда я потребовал встречу с командующим или хотя бы его заместителем.
Федулкин ушел. Через час он вошел сияющий и удивленный:
— Товарищ следователь, завтра вас примут сам командующий и его заместитель, генерал-майор Ваганов. Андрей Викторович еще раз очень извиняется перед вами, что так неудачно закончился банкет, устроенный в честь вас и вашего помощника Грязнова. Но сейчас вам нужно отдохнуть, я требую. Как врач я за вас отвечаю…
Я решил смириться, надеясь, что Слава Грязнов объявится ближе к вечеру или ночью, он должен меня разыскать, если, конечно, не случилось непредвиденное. Но я надеялся: со Славой ничего не произойдет, и поэтому решил поваляться в этой палате до завтра, наблюдая за соблазнительной походкой Людочки.
Однако Грязнова все не было. Меня свозили на рентген, с головой было все нормально. Если сотрясение, то пустячное.
Но все же мой военный врач настоял сделать мне несколько уколов в вену и задницу — для профилактики… Мне ничего не оставалось, как подчиниться.
На ночь дали снотворного, как говорил Федулкин, для релаксации, чтобы я забыл про Грязнова и спокойно отдохнул ночью. Но как можно забыть про Славу, который сбежал и до сих пор не дает о себе знать! Я стал подумывать, не стоит ли мне тоже отправиться в бега из моего «санатория», не стоит ли повидать жену Васина?
