— Куда мы едем? — спросил мальчик, напряженный как стрела.
— Мы почти приехали, — ответил Мэнни. Он быстро взглянул в зеркальце заднего обзора. Никто их не преследовал. Слегка нажав на тормоза, он повернул по узкой дороге вправо вниз.
Мальчик нахмурился. Он был готов что-то сказать, когда внезапно бумажка начала разворачиваться в полутьме, медленно раскрываясь, словно цветок, распускающий лепестки. Это действительно была сотня. Первый трехзначный заработок! Он положил купюру на колено и попытался разгладить морщины на лице Роберта Бордена, изображенного на купюре.
В это время еще один фургон запрыгал по узкой дороге. Свет фар заметался в ночи. Мэнни перешел на вторую передачу, и они, повернув на круто уходящую вниз асфальтовую дорогу, подъехали к автостоянке, расположенной у стены многоэтажного дома.
Свет флюоресцентных ламп отражался в эмали капота и прозрачном ветровом стекле.
Мэнни затормозил и осторожно, как уж, протиснулся в щель, образовавшуюся между бетонной стеной и забором автостоянки. Переведя фургон в нейтральное положение и дернув аварийный тормоз, он повернулся и, неожиданно просунув руку между сиденьем и белыми брюками мальчика, схватил его за ягодицы и сильно сжал. Мальчик выгнул спину, пытаясь освободиться от цепких рук, и пронзительно вскрикнул.
— Тише, — предостерегающе зашипел Мэнни.
— Скажите, что я должен сделать, — спросил в страхе мальчик.
Мэнни взглянул на него с любопытством.
— А что тебе хотелось бы сделать?
— Все, что вы захотите…
Мэнни сам лгал достаточно часто и потому легко мог распознать правду, когда приходилось ее слышать. Он понимал, что «Эконолайн» стал в этот час чем-то вроде исповедальни.
Он играл роль священника, а мальчик — кающегося грешника, готового искупить недостатки своего характера, испорченного генами и приправленного долей невезения.
Он смотрел на мальчика, оценивая его незащищенность и силу его страха. Пепел от сигары упал на разноцветный галстук. Мэнни сжал мальчугана еще сильнее и продолжал сжимать, пока тот окончательно не понял, кто здесь хозяин. После этого он отпустил его, сказав:
— Перебирайся назад, малыш.
Мальчик кивнул и поднялся с места. Увидев, что он оказался в узком проходе между сиденьями, Мэнни всадил нож ему в поясницу.
Сила удара и небольшой вес швырнули мальчугана на пол около кровати. Он открыл было рот, чтобы крикнуть, но помешал Мэнни, набросившийся на него сверху. И все же он почувствовал, как потные пальцы толстяка вцепились в его волосы, ткнув лицом в серебристое покрывало. Он ощутил во рту вкус металла и собственной солоноватой крови.
Мэнни попытался вытащить нож из спины, но тот так прочно застрял, что он стал варварски крутить его. Мальчик при этом извивался и корчился от боли. Наконец нож выпал. И сразу кровь фонтаном хлынула из раны. Мэнни снова попытался воткнуть нож в спину своей жертвы, но попал в кость. Мальчик, собравшись с силами, лягнул убийцу. Зеркальная спинка кровати при этом разлетелась, обдав нападающего и жертву дождем серебристого стекла.
Но несмотря на это, Мэнни продолжал бить ножом измученное тело снова и снова, бормоча что-то непонятное себе под нос. От обилия крови даже воздух, казалось, стал красным. Наконец Мэнни почувствовал усталость. Но и это не остановило его.
К счастью, мальчик в конце концов издал горловой режущий ухо звук и окончательно обмяк.
Утомленный, Мэнни прислонился к стенке, обитой красным плюшем. Дыхание его было частым, поверхностным и неровным. Он задыхался, чувствуя головокружение и неустойчивость, как после тяжелой тренировки. Выронив из рук окровавленный нож, он закрыл глаза.
Когда сердце успокоилось настолько, что можно было различить отдельные удары, он вытер кровь со стекла своих часов и увидел, что с тех пор, как он присвоил фургон, прошло чуть больше двадцати минут.
Он вернулся на водительское место и над перчаточным отделением нашел полную коробку салфеток «Клинекс». Крышка коробки была украшена изображением различных животных. Мэнни пришлось использовать, наверное, более сотни салфеток, чтобы стереть кровь с рук и лица. Затем он стащил пиджак. Весь перед рубашки оказался залит кровью. Он снял ее и, развернув фургон задом, покинул стоянку.
Пока он гнал, его руки словно приросли к рулю. Крови не было, но руки были мокрыми. На этот раз от пота. В ушах раздавался слабый потрескивающий звук, напоминавший доносившийся издалека смех.
Мэнни слушал несколько мгновений, а затем сам рассмеялся. Слезы текли по его щекам, но он хохотал. Хохотал так громко, что сам испугался своего смеха. Но прекратить смеяться не смог…
Эдди Оруэлл добрался до дверей квартиры Клер Паркер только к половине девятого.
Паркер жила на четвертом этаже старого, некогда перестроенного викторианского дома. Оруэлл рывком открыл дверь парадного и начал подниматься по лестнице, покрытой ковром, прыгая через две-три ступени. Револьвер при этом в его заплечной кобуре болтался, ударяя его.
В дверях он задержался, чтобы прослушать пульс, который равнялся ста двадцати ударам в минуту. Впрочем, Оруэлл был уверен, что быстрый подъем по лестнице тут ни при чем. Просто он был возбужден. Поправив темно-голубой галстук, он провел рукой по своим коротко остриженным волосам и постучал в дверь своим огромным, размером с большой кокосовый орех, кулаком.
Паркер тотчас открыла. На ее ногах были туфли с пятнадцатисантиметровыми шпильками, плиссированная черная юбка и белая блузка с высоким воротником. На каблуках она была на дюйм выше него, что, впрочем, никакого значения не имело. В этом строгом наряде она мало походила на его страстную подружку. Но он все же улыбнулся ей, считая, что она во всех нарядах выглядит прекрасно. Он подавил желание взять ее за руки, зарыться в ее блестящие черные волосы, клюнуть в мочку маленькое, совершенной формы ухо и подождать, что она будет делать дальше…
Паркер поняла выражение его глаз. Ей оно было хорошо знакомо. Она понимала, что оно означает, и точно знала, как с этим быть.
— Я проработала сегодня весь свой ленч, Эдди, — сказала она. — И не была дома до семи. Я умираю с голоду, и мысль о той минуте, когда мы опомнимся и обнаружим, что вышли за рамки, не сможет сделать меня сейчас ни мягче, ни теплее.
— Нет проблем, — твердо сказал Оруэлл, — дело прежде всего, верно?
— Что ты этим хотел сказать?
Оруэлл пожал плечами и усмехнулся своей пиратской усмешкой, сознавая, что его большие ровные зубы кажутся особенно белыми на его загорелом лице.
Он стоял прислонившись к стене, сжимая в объятиях Клер. Это было их третье свидание почти за две недели. С самого начала их отношений Оруэллу не был предложен ключ, и он так и не решился его попросить.
…Ресторан, который выбрал Оруэлл, был расположен на станции Фергюсон у парка Стенли. Когда он сказал Паркер, куда они пойдут, ему показалось, что недовольство мелькнуло в ее шоколадно-коричневых глазах. Но он был не до конца в этом уверен, а она не возразила, и потому он решил повторить свое предложение.
Парк Стенли — это тысяча акров распространенной в стране растительности, — по форме он напоминал слона, был расположен на западном конце города и с трех сторон окружен Тихим океаном.
Ресторан этот славился хорошей кухней и восхитительным видом на окрестности. Не случайно Оруэлл заказал столик у окна. По всем стандартам это было очень дорогое заведение. Но Оруэлл хотел сделать Клер маленький сюрприз и, настроившись на это, готов был заплатить любую цену за вечер, который оба смогли бы потом вспоминать всю жизнь.
Он не стал спорить с Паркер, когда она предложила взять ее «фольксваген», оставив его ржавый «форд» у дома, тем более что у него были проблемы с машиной — она время от времени глохла. Он не торопился с починкой, так как собирался купить новый автомобиль.
Паркер вела машину быстро и точно. Они добрались до ресторана на десять минут раньше намеченного времени и припарковались в нескольких сотнях футов от входа. Оруэлл заметил, что Паркер, выходя из машины, не заперла ее. Он совсем было собрался сказать ей о растущем уровне преступности, но почему-то удержался, зная, что Клер не терпит замечаний. Ничто не должно было испортить этот вечер. Он просто не мог представить, чтобы что-то случилось.
Вероятно, потому, что ресторан стоял вблизи парка, в нем не было бара. Метрдотель встретил их так тепло, будто они были старыми его друзьями. Он тут же провел их по сводчатому коридору с филигранной штукатуркой в зал, расположенный под огромным куполом, напоминающим форму перевернутой рюмки с отбитой ножкой.
Воздух в зале был теплый, насыщенный влагой. Каждый из тридцати столиков был окружен миниатюрными зарослями экзотических растений. Свет приглушен. Где-то слева от Оруэлла находились клетки с капризно и достаточно надоедливо кричавшими птицами. Впрочем, сам-то Оруэлл знал, что никаких птиц не было. Когда несколько дней назад он был в этом ресторане, ему сказали, что птичьи голоса записаны на пленку.