Ознакомительная версия.
— О господи! — взмолилась Ирина Генриховна. — Кто о чем, а вшивый все про баню.
— Кстати о бане. А этот твой Дима не мог забуриться к какой-нибудь местной красавице?
— Исключено. Он бы обязательно перезвонил матери. К тому же он никогда до этого мои занятия не пропускал.
— М-да, пожалуй, это действительно серьезно, — пробормотал Турецкий. — Кстати, это та самая мама, что держит салон красоты на Арбате?
Ирина Генриховна утвердительно кивнула.
— Помоги, Шурик!
Оставшись в палате один на один с телевизором, который, по твердому убеждению бывшего начальника Московского уголовного розыска Вячеслава Ивановича Грязнова, должен был скрасить вынужденное одиночество Турецкого, Александр Борисович поправил постоянно сползающее одеяло и откинулся спиной на подушку, мысленно переключившись на столь странное и пока что необъяснимое исчезновение единственного сына Марины Чудецкой, которую он знал не только со слов Ирины, но еще и потому, что услугами ее салона пользовались жены и любовницы столичного бомонда. Впрочем, объяснение могло лежать и в самой примитивной плоскости: в силу каких-то личных причин великовозрастный сынуля Чудецкой не пошел на занятия в Гнесинку, а завалился к какой-нибудь новенькой подружке, которая уже давно подсела на тот же героин, укололся «ради приличия» и… пошло-поехало. И бог его знает, сколько времени пройдет, пока этот будущий гений не выползет из героиновой закваски и сможет добраться до дома. О телефонном звонке матери, который сразу же снял бы все проблемы, не могло быть и речи. Судя по тому, что рассказала Ирина, взаимоотношения между матерью и сыном были хоть и вполне современные, можно сказать даже либеральные, однако сынок продолжал побаиваться свою мать, а это значило, что он никогда не признается ей, что настолько завис у кого-то, что даже на ее мобилу прозвониться не смог. И оно конечно, было бы неплохо выждать еще денек-другой, пока с повинной головой в доме не появится сынок Марины Чудецкой, но… Коли пообещал, значит, надо выполнять. К тому же не очень-то хотелось выглядеть в глазах собственной жены циничным болтуном и пустомелей. И без того грехов накопилось выше крыши.
При одной только мысли об этом Турецкий сразу же заскучал и потянулся рукой к лежавшему на тумбочке мобильнику. Начало седьмого, а это значит, что в офисе частной охранной структуры «Глория», в процветание которой вкладывали свои души отличные мужики, профессионалы своего дела, занимавшиеся не только проблемами охраны тех же ВИП-персон, но и охраной в более широком смысле: секретов крупных фирм, семейных тайн известных на всю страну политиков и бизнесменов и прочего, прочего и прочего, что требовало не только профессиональных знаний, но и сыскного таланта, — сейчас полный сбор. Идет обмен информацией, а Денис Грязнов, племянник Грязнова-старшего, расписывает очередные указания для своих сотрудников на следующий день. В общем-то самое время, чтобы озадачить шефа «Глории» еще одним заданием.
Трубку городского телефона взял Денис.
— Привет, Дениска! Турецкий соизволил побеспокоить. Как вы там, не скучаете без работы?
— Дядь Сань! — явно обрадовавшись звонку Турецкого, нарочито громко возмутился Грязнов. — Вы же знаете, что у нас как в той песне про комсомольцев, ни минуты покоя. — И тут же настороженно: — А что, есть заява?
— Да вроде того, — не очень-то уверенно произнес Турецкий. — Короче говоря, слушай сюда…
И он вкратце рассказал про исчезновение сына Марины Чудецкой, подкрасив свой рассказ безумством несчастной матери, которая уже похоронила свое чадо в московских трущобах, и, когда вроде бы выдал всю информацию, которую получил от Ирины, добавил, откашлявшись:
— И вот что еще, пожалуй, самое главное. Парень этот, Дима, уже подсел на легкую наркоту…
— Травка?
— Она самая, соломка. Но как мне кажется, в своем кругу он и от порошка не отказывается. Так что с этого, думаю, и стоит начать.
— Хорошо, дядь Саня, не волнуйтесь. Все будет по высшему разряду.
— Спасибо. Кого думаешь послать?
— Голованова. А то он уже опух от шахмат. Скоро компьютер будет обыгрывать.
Турецкий невольно хмыкнул, представив на миг довольно высокого Голованова, у которого еще осталась выправка и стать офицера-спецназовца Главного разведуправления Министерства обороны и который даже с глубочайшего похмелья смотрелся как советский плакат-агитка, призывающий граждан Страны Советов к здоровому образу жизни. И мысленно поблагодарил Грязнова за эту кандидатуру. Майор запаса Всеволод Михайлович Голованов являлся мозговым центром «Глории», и, когда надо было «прокачать» какое-нибудь запутанное дело, Денис говорил: «Все свободны. Голованову остаться!»
— В таком случае привет ребятам, — заканчивая разговор, произнес Турецкий. — Жду звонка.
— Сан Борисыч! — заторопился Грязнов. — Вы-то сами как там?
— Да вроде бы нормально, дело идет к выписке.
— Говорите, что привезти. Мы тут не сегодня завтра собираемся к вам.
— Умоляю, только не еду! — взмолился Турецкий.
— А как насчет всего остального?
— Ежели только коньячку армянского. Чтобы запаха потом не было.
Судя по недоуменно-вопросительной маске, которая застыла на лице хозяйки огромной квартиры в сталинской высотке, когда она открыла дверь Голованову, Марина Станиславовна готовилась встретить молодого оперка, который не пришелся ко двору в МУРе, а перед ней стоял интеллигентного вида блондин, сорока — сорока пяти лет от роду, которого никак нельзя было заподозрить в частном сыске.
— Простите, вы…
— Да, Всеволод Михайлович Голованов. Я звонил вам.
До хозяйки квартиры, видимо, стало доходить, что сыщик по жизни — это вовсе не киношный раздолбай, и она снова открыла рот:
— Вы по поводу Димы?
Голованов позволил себе улыбнуться:
— Судя по всему, да. Если, конечно, он еще не объявился.
— Если бы… — дрогнули плечи Чудецкой, и на ее глазах навернулись слезы. — Я уж и надеяться перестала.
— А вот это зря, — успокоил ее Голованов и ненавязчиво произнес: — Может быть, в комнату пройдем? А то… на пороге… неудобно как-то.
— Да-да, конечно. Простите, ради бога, — засуетилась Марина Станиславовна, пропуская гостя в огромный, судя по всему недавнего евроремонта зал. Схватила со спинки кресла женский халат, но, видимо не зная, куда его засунуть, продолжала вертеть в руках. — Коньяк? Чай? Или, может, виски с содовой?
Не привыкший к подобному радушию со стороны хозяев элитных квартир, Голованов несколько смутился и даже позволил себе откашляться в кулак, что случалось с ним довольно редко.
— Да вы не беспокойтесь, пожалуйста. Поначалу я хотел бы осмотреть комнату вашего сына, ну а потом уже… Потом можно будет и за столом посидеть. Тем более что у меня будет целый ряд вопросов относительно вашего Димы.
— Да. Да-да! Конечно, — вновь засуетилась хозяйка дома. — Разуваться не надо, нет. Проходите, пожалуйста.
Проводив гостя в комнату сына и разрешив ему порыться в ящичках его стола, а также в бельевом шкафу, она еще какое-то время постояла на порожке, скорбно поджав губы, и ушла в кухню. Перед тем как оставить Голованова одного, спросила:
— Вы, наверное, голодны? Сейчас уже вечер… Может, приготовить чего-нибудь?
Интеллигентный Голованов благодарно улыбнулся:
— Ну-у, ежели, конечно, это вас не затруднит…
— Господи, да о чем речь! Я хоть на минутку-другую отвлекусь. Знаете, этак ведь и с ума можно сойти. Мысли такие в голову лезут, что…
И она безнадежно махнула рукой.
Марина Станиславовна Чудецкая имела все основания опасаться за дальнейшую судьбу сына. Выдвинув ящички письменного стола, Голованов без труда обнаружил небольшой, довольно примитивный тайничок, в котором лежала коробочка с планом. Поискал еще немного — и на задней панели зеркального шкафа-купе обнаружил еще один столь же примитивный тайничок.
Опий.
Теперь уже не оставалось сомнений, что исчезновение Дмитрия Чудецкого каким-то образом завязано на наркоте. Или же связано с наркотиками, что в общем-то не одно и то же.
Вернув заначку для курева и порошок на прежнее место, Голованов еще раз беглым взглядом прошелся по комнате, стены которой были украшены увеличенными фотографиями неизвестных ему пианистов, схваченных мастерами фотографии в моменты наивысшего творческого экстаза. Закрытые глаза, высоко вскинутые или же почти упавшие на клавиши головы и руки… Пальцы рук, из-под которых вырывались застывшие на фотографиях звуки.
И только на одной стене, как бы возвышаясь над остальными исполнителями, висели две фотографии в рамках, от которых Голованов не мог оторвать восхищенного взгляда.
Ван Клайберн и Эмиль Гилельс. Два великих пианиста, покоривших своей игрой мир. Фотографии висели друг против друга, и ощущение было такое, что эти два гения, до чертиков уставшие от мировых турне, выступлений в лучших концертных залах и конкурсах на звание «лучший», просто наслаждаются своей игрой, чтобы уже в следующую секунду с силой бросить свои пальцы на клавиши концертного рояля.
Ознакомительная версия.
