Ознакомительная версия.
Тайсон больше не оглядывался. В какой-то миг он даже понял, что тяжело ему вовсе не потому, что приходится бежать в гору. На его плечи давил слишком тяжелый груз ответственности. Парню приходилось жертвовать тем, что годами вбивалось в плоть и кровь: «взаимовыручка», «спецназ своих не бросает».
В лейтенанта, кажется, попали, потому что он громко вскрикнул где-то там, внизу. Но все равно надо бежать. И за лейтенанта, и за своих ребят, которые умирают внизу один за другим. От него зависит, сколько еще погибнет, а сколько нет.
Потом звено вертушек с ревом вынеслось из-за гор. Они прошли над ущельем, а когда в небо взвилась ракета, легли в боевой разворот. Земля заплясала под ногами живых и телами уже мертвых.
Адский грохот затих. Солдаты стали подниматься, кашляя от пыли и копоти, забивших дыхательные пути. Они обходили свои позиции, заглядывали в лица убитых, оказывали помощь раненым.
Окрепший голос майора Игнатьева приказал срочно поднимать раненых и уходить к вертушкам. Убитых соберут позже, когда сюда высадится рота десантников, которая блокирует и уничтожит банду боевиков.
Тайсон первым подбежал к Ломакину. Лейтенант лежал с раздробленной ногой, которая ниже колена находилась под завалом огромных камней, растревоженных взрывами и обрушившихся вниз. Собственно, нога держалась на одних связках и лоскутах кожи.
– Что ты стоишь! – заорал Тайсону в ухо майор. – Не видишь? Режь! Я приказываю!
Солдат хмуро смотрел на изуродованную и почти оторванную ногу, на смертельно бледное лицо лейтенанта. И без приказа было понятно, что спасти жизнь командира можно только так, отделив остатки ноги от тела. Иначе его просто не вытащить из-под завала.
Конечно, можно попытаться разобрать валуны весом в несколько сот килограммов каждый. Сделать это удастся всего-навсего за пару дней.
Кто-то подбежал с аптечкой. Лейтенанту сделали два укола, и он потерял сознание. Бойцы перетянули ногу жгутом выше колена.
Тайсон вытащил нож.
Гуров приехал в клинику около одиннадцати вечера. Иноземцев, усталый и довольный, встретил его у порога своего кабинета.
– А мне говорят, что ваш блатной приехал. – Он улыбнулся, протягивая руку Льву Ивановичу. – Давай, зайди сначала ко мне, а потом уже пойдешь к своей ненаглядной.
– Что-то серьезное? – насторожился Гуров, с сомнением глядя на вечно довольное лицо кардиолога.
– Не переживай, – похлопывая гостя по плечу и заводя его в свой кабинет, ответил Иноземцев. – Заходи. Лева, я уже сейчас могу совершенно определенно сказать, что у твоей супруги ничего страшного с сердцем нет. Не вдаваясь в подробности и не забивая тебе голову медицинской терминологией, скажу, что, по всем признакам, у нее обычная вегето-сосудистая дистония. Несмотря на то что она у тебя красавица, я напомню тебе, Лев Иванович, что ей все равно не двадцать лет…
– А это опасно в дальнейшем? – перебил главврача Гуров.
– Что опасно? – Иноземцев расплылся в улыбке. – Что ей не двадцать лет? Ну, знаешь, обычно женщины с годами становятся только краше. Наверное, для тебя опасно. Поклонники и все такое.
– Жорка, кончай ехидничать! – серьезно сказал Гуров. – Я с работы, устал как собака.
– Учись у меня, – миролюбиво ответил кардиолог. – Я тоже с работы, но мне еще и дежурить сегодня. Я бы тебе посоветовал уговорить Марию хорошенько отдохнуть. Именно сейчас. Свози ее в санаторий…
– А где у нас есть кардиологические?..
– Зачем тебе именно кардиологический? Я же сказал, что дело не в этом. Обычный санаторий, нервно-соматический.
– Так дело в нервах, что ли?
– Я тебе полчаса толкую про дистонию. А нервы, Лев Иванович, они в нашем организме всем заправляют и на все оказывают влияние. Знаешь старую как мир поговорку, что все болезни от нервов? Организм изнашивается, и первые признаки как раз и подчеркивают дисбаланс. Витаминчики ей нужны, массажики хорошо бы, ванны сероводородные, высыпаться и не думать о работе.
– Это и мне не помешало бы. – Гуров усмехнулся. – Значит, в остальном она здорова. Выписывать будешь?
– Нет, надо обязательно закончить комплексное обследование, разобраться во всех причинах. А таковых может быть много, я же тебе уже говорил. Раз уж твоя супруга попала сюда, так давай доводить дело до логического конца. А насчет полного здоровья я бы на твоем месте не очень обольщался, потому что таких людей на свете просто нет. Ну, почти нет. Людям за сорок обязательно нужно задумываться о сердечно-сосудистой системе. Сердечная мышца изнашивается, сосуды теряют эластичность. Надо вовремя принимать меры. Сосудами заняться и сердечко подкормить. Юность кончилась, Лева, пора понять это. А вегето-сосудистая дистония со временем, если не позаботиться об этом заранее, может привести к аритмии. При ее эмоциональной профессии…
– Понял, Жора, не продолжай.
Маша ждала в своей палате, нанося на лицо какую-то косметическую маску. Она обернулась на вошедшего мужа, очаровательно улыбнулась и капризно искривила губку. Это была игра. Лев Иванович давно изучил тонкости актерской профессии и мог отличить, когда Маша что-то говорила искренне, а когда развлекалась.
– Твой противный Жора не хочет меня отпускать. Сам сказал, что причина не в сердце, запутал меня медицинскими терминами и улыбается.
– Добрый вечер! – Гуров подошел, наклонился и поцеловал Машу в темя. – Как дела?
– Нормально, – ответила жена, сменив тон на обычный. – Если не думать о работе и о том, что Лелька там сейчас делает с моей ролью, то все в порядке.
– Лелька – твоя подруга. – Гуров сделал вид, что не понимает. – Ты не доверяешь ее таланту?
– Скажите, полковник, я когда-нибудь пыталась хоть как-то отозваться о профессиональных качествах вашего друга Станислава Крячко? – Маша с интересом посмотрела мужу в глаза.
– Язва, – с умилением произнес Лев Иванович и нежно прижал к груди голову жены.
– Ну а после обмена комплиментами ты мне расскажешь, о чем вы там шушукались с главным врачом Жоркой Иноземцевым? Ты ведь его называешь именно так.
– Я его называю Георгием Николаевичем. При этом склоняю голову в легком поклоне уважения. Ибо он лечит мою жену, значит, самое дорогое, что у меня есть…
– После твоей работы, – вставила Маша. – Излагай, не томи.
– Опасения мои, к счастью, не подтвердились. С сердцем у тебя ничего особенного не происходит. А в том, что приключилось, виновата всего лишь нервная система. Он как-то там по-медицински загнул, но я не стал запоминать. Просто ты заработалась, устала. Жора настаивает на полном обследовании, с чем я согласился. Надо же, раз уж ты сюда попала, понять в тебе все.
– А ты во мне чего-то не понимаешь? – Маша повернулась к мужу, положила руки ему на грудь, заглянула в глаза. – Я вот тебя знаю как облупленного, вижу за твоим подчеркнуто нежным поведением нечто большее и тщательно скрываемое. Устал, много работы?
– Нет, не больше, чем обычно.
– Что же тебя гложет, мой полковник?
– Твое здоровье, – выпалил Гуров, чуть помолчал и добавил: – Вообще-то, мы сейчас со Стасом занимаемся одним делом. Там много непонятного и тревожного.
– Я чувствую. Тебе надо бежать?
– Нет, что ты, – успокоил ее Лев Иванович и прошелся по палате. – До утра я совершенно свободен. Правда, завтра мне придется уехать из Москвы. Может, на сутки или даже чуть больше. Извини, что завтра не навещу. Но вечерком я обязательно позвоню. Слушай, а у тебя тут телевизор с видеоплеером! Может, тебе привезти в следующий раз старые любимые фильмы? Для души!
– Я люблю смотреть их с тобой – на диване, под пледом и щекой на твоей руке. Правда, бывает это пару раз в год.
– Ты тут не хандришь? – с подозрением спросил Гуров.
– Да что ты! – Мария рассмеялась. – Во-первых, я тут отоспалась за весь год. Я не люблю казенные учреждения, а во время гастролей устаю больше от гостиниц, чем от чего-то другого. А тут у них удивительно благоприятная обстановка. Тихие, улыбчивые, по-настоящему добрые медсестры. Ходят такие симпатичные девушки и улыбаются всем. Да и парк у них тут изумительный. Ты представляешь, здесь поют птицы! Я их чуть ли не с рук кормила. Прямо тут! В парке! Сидит пичуга и весь день трели разводит. То на одну ветку перелетит, то на другую. И пациенты спокойные. Гуляют, смирно сидят на лавочках с книгами. Знаешь, я тут заметила, что сердечники чем-то друг на друга похожи. Вообще-то, это неудивительно, потому что когда сердце прихватывает, то каждый пугается скорой смерти. Это накладывает на людей какой-то отпечаток грусти, что ли. Кажется, что они все одинаково задумались о бренности земного бытия.
– Ну, это естественно.
– Я совсем о другом. Характеры и типажи у всех разные, а вот этот определяющий фактор больного-сердечника порой делает с людьми удивительные вещи. С их близкими тоже. Тут лежит один грузный мужчина, сразу видно, что начальник очень высокого ранга. Так вот он напоминает старого доброго льва. Ему уже нельзя быть строгим, пугать людей грозным рыком. Он бродит по аллеям парка и по привычке трясет гривой. В переносном смысле. А еще есть одна дама, наверное, в прошлом балерина или профессиональная танцовщица – по походке видно, по тому, как ступни ставит. Так вот, она напоминает присмиревшую газель. Так и кажется, что ей хочется сорваться с места и промчаться по зеленой траве, поиграть. А она сдерживается. Такие вот порывы в движениях прослеживаются.
Ознакомительная версия.
