– Аллеко?
Антон поднял голову от расстеленных на полу списков.
– Настя, ты все-таки занесла вирус в машину.
– С чего ты взял? Что-нибудь не так?
– Я точно помню, что видел эту пару фамилий в числе вступивших в брак. Редкая фамилия, я несколько раз на ней спотыкался.
– Может, она за другого вышла замуж. Проверь, пожалуйста.
Антон стал медленно двигаться на коленях вдоль длинных полос бумаги, всматриваясь в мелкие буквы.
– Я точно помню, что видел Ливанцева и Аллеко. Куда же они делись? Ведь были же… А, вот они. Точно, Ливанцев и Аллеко. Зарегистрировали брак в апреле 1993 года.
– Ах ты черт, неужели действительно вирус?
Настя не на шутку расстроилась. Если окажется, что база данных и программа испорчены и компьютер выдает совсем не те фамилии, значит, придется все переделывать сначала. Хуже того, переделывать вручную. Сличать списки вслух и на глазок. Работы на год…
Внезапно ее осенило. Ведь в соответствии с программой компьютер должен был выдать ей те пары фамилий, которые не повторялись дважды, то есть которых не было в обеих базах данных. Они-то исходили из того, что такие фамилии могут появиться только в том случае, если жених и невеста подавали заявление, а брак не регистрировали. Но ведь могло быть и наоборот: они зарегистрировали брак, не подавая заявления. Конечно, не положено, но за взятку чего не сделаешь. И не такое бывает. Надо непременно это проверить. Может быть, никакого вируса в компьютере и нет и можно спокойно работать дальше.
– Антон, ищи быстренько среди подавших заявления эту парочку. Если их там нет, то все в порядке, машина не заражена.
Шевцов снова пополз по полу вдоль разложенных списков.
– Есть, – сказал он, удивленно поднимая голову. – Ливанцев и Аллеко подали заявление в октябре 1992 года.
– Значит, все-таки вирус, – тяжело вздохнула Настя. – Столько работы псу под хвост. Обидно! Ладно, пошли на кухню, сделаем перерыв и начнем все сначала и вручную. Не удалось мне приспособить компьютерную технологию к раскрытию преступлений.
Она заварила свежий чай для Антона, себе налила растворимый кофе. Настроение испортилось, даже хотелось расплакаться от обиды.
– Кстати, а почему у них был такой большой срок? – задумчиво произнес Шевцов, откусывая огромный кусок от сделанного Настей бутерброда.
– Ты о чем? – не поняла она.
– Они же подали заявление в октябре, а регистрировались в апреле. Полгода. Таких сроков не бывает, максимум три месяца.
– Ты, наверное, перепутал, – устало махнула рукой Настя. – Глаза устали, внимание рассеивается, посмотрел не на ту строчку.
– Да нет же, – стал горячиться Антон. – Я совсем не устал. Я не мог перепутать.
– Мог, мог. Еще чаю налить?
– Да не мог же! Ты что, не веришь мне?
– Слушай, чего ты так разволновался? – удивилась Настя его горячности. – Ну подумаешь, месяц перепутал. Главное – фамилии.
– Нет, я не хочу, чтобы ты думала, что я ошибаюсь. Если я невнимателен, то могу и фамилию проглядеть или перепутать. А ты будешь бояться, что я ошибся, и потом за мной все перепроверять. Я так не хочу. Пойдем проверим.
– Да сиди ты, успеем проверить.
– Нет, пойдем, – упрямился он. – Я сам хочу убедиться, что не ошибся.
Настя со вздохом поднялась и поплелась в комнату. Ее забавляло волнение Антона и его почти детское желание реабилитировать себя в ее глазах и доказать, что он такой же неутомимый, как и она сама.
– Вот смотри, Ливанцев и Аллеко, здесь октябрь 1992 года, а здесь – апрель 1993 года. Видишь, я ничего не перепутал. А все-таки такого срока не бывает.
– Ну что ты зациклился на этом сроке, – рассеянно ответила ему Настя, которая уже погрузилась в мысли о том, как починить компьютер и что завтра скажет Лешка, когда вернется из Жуковского и узнает… – Может быть, они просили его перенести, мало ли по каким причинам. Их назначили на январь, а кто-то из них заболел, или умер кто-нибудь из близких, или командировка длительная подвернулась. Главное – поженились в конце концов.
– Настя, – позвал Антон, и голос у него при этом был какой-то странный. – Настя, а это не та Аллеко.
– Какая – не та?
Он по-прежнему стоял на полу на коленях, низко склонившись над списками.
– Ерунда какая-то, – пробормотал он. – Константин Ливанцев в октябре 1992 года подавал заявление на регистрацию брака с Аллеко Светланой Петровной, а через полгода, в апреле 1993 года, зарегистрировал брак с Аллеко Ириной Витальевной. Ничего не понимаю.
Настя вскочила и опустилась на пол рядом с ним.
– Понятно. На Светлане Петровне он почему-то не женился. А заявление с Ириной Витальевной он подавал?
Они вдвоем, распластавшись на полу, стали просматривать списки и довольно скоро нашли запись о подаче ими заявления в январе 1993 года.
Настя выпрямилась и стала растирать пальцами ноющую спину.
– Интересное кино получается, – пробормотала она. – Некий гражданин Ливанцев, тридцати четырех лет от роду, собирается жениться на Светлане Петровне Аллеко, которой в то время уже сорок восемь. Свадьба должна состояться в декабре или январе, однако почему-то срывается. Вместо этого прыткий гражданин Ливанцев в январе подает заявление, а в апреле вступает в брак с Аллеко Ириной Витальевной, двадцати пяти лет. Уж не дочь ли это покинутой Светланы Петровны? И если это так, то…
Она быстро схватила телефонный аппарат и набрала номер Короткова. Его на месте не оказалось, но удалось найти Селуянова.
– Коля, срочно мне найди адреса Аллеко Светланы Петровны и Аллеко-Ливанцевой Ирины Витальевны.
– Зачем?
– Коленька, все потом, потом. Запрашивай адрес, я пока оденусь.
– А ты что, раздетая? – схохмил по обыкновению Селуянов. – Ты стоишь совершенно голая, прижимая телефон к прекрасной обнаженной груди?
– Убью, – пообещала Настя и бросила трубку.
Светлану Петровну Аллеко они дома не застали. Жила она одна, и дверь им никто не открыл. Соседи тоже не могли сказать, где она и когда вернется. В этот дом Светлана Петровна переехала два года назад, ни с кем из жильцов не общалась и образ жизни вела чрезвычайно замкнутый. Никто даже не знал, где и кем она работает.
Зато Ирину Витальевну и ее мужа Константина Ливанцева они застали в разгар семейной ссоры. Супруги не скрывали неудовольствия по поводу того, что к ним пришли из милиции, а когда узнали, зачем пришли, и вовсе скисли.
– Я не понимаю, зачем ворошить эту историю, – заявила Ирина, капризная и уверенная в себе красотка, на лбу которой ярко проступало клеймо «стерва». – Какой тут может быть криминал?
– Чисто семейное дело, – вторил ей муж. – Вы не имеете права вмешиваться. Объясните, в чем дело, тогда будем разговаривать.
– Дело в том, что мы ищем женщину, которая могла оказаться свидетелем тяжкого преступления. У нас есть ее фотография, мы объявили розыск, но никто не откликнулся. И у нас есть основания полагать, что эта неизвестная женщина собиралась когда-то выйти замуж, но не вышла. Поскольку вашу мать Светлану Петровну мы дома не застали, мы решили обратиться к вам, чтобы выяснить, действительно ли она собиралась выходить замуж и почему сорвалась свадьба.
– Но почему вы решили, что эта женщина – именно моя мать?
– Мы так не решили. Мы ищем всех женщин с такой биографией и смотрим, не та ли это, которая была на фотографии.
– Покажите фотографию, – потребовала Ирина. – Да, это она, – растерянно сказала молодая женщина, возвращая Насте фотографию. – А что это за снимок?
– Он был сделан в загсе, где произошло убийство, – объяснила Настя. – И мне бы очень хотелось знать, что ваша мать там делала. Может быть, кто-нибудь из ее знакомых вступал в брак и она была среди приглашенных гостей?
Настя точно знала, что это не так. Все брачующиеся пары были опрошены, и никто эту женщину не знал.
– Может быть, – пожала плечами Ирина.
– Разве вы не в курсе дел своей матери?
– Мы с ней не видимся…
История, которую Насте удалось вытащить из упиравшихся Ирины и ее мужа, поражала своей простотой, цинизмом и жестокостью.
Светлана Петровна много лет прожила во вполне благополучном браке с человеком во всех отношениях достойным и порядочным, но давно и тяжело больным. Он был прекрасным мужем ей и любящим отцом Иринке. Но любовником он был никаким. Уже лет с тридцати пяти Светлана Петровна забыла, что такое супружеская постель. И вдруг в ее жизни появился Константин, моложе ее на четырнадцать лет, и она снова почувствовала себя женщиной, привлекательной и желанной. Ирина была уже взрослой, и вполне можно было бы развестись, но больной муж, который столько лет был возле нее и так любит Светлану, так предан ей…
Она очень мучилась. Ей хотелось жить с Константином. И она боялась бросить мужа. Ирина не скрывала своего презрения к увлечению матери, учитывая разницу в возрасте между ней и Ливанцевым.
