Ознакомительная версия.
— Ирка, это говорит нелепый человек Александр Борисович Турецкий.
— Сашенька, что с тобой?! — испугалась Ирина.
— Думаю, все в порядке. Они ушли. Возвращайтесь домой. Может быть, я даже еще приготовлю эти чертовы кабуки.
Турецкий на кухне доедал вчерашний плов. Ирина влетела в квартиру с горящими глазами. Села напротив него, подцепила кусочек мяса.
— Приятного аппетита, — сказал Турецкий.
— Да ладно тебе! Саш, представляешь, я сегодня во ВЦИОМе была…
— Что это такое? — спросил Турецкий с набитым ртом, но жена его поняла.
— Центр изучения общественного мнения.
— И что ты там делала?
— Мне нужны сведения о страхах, об угрозах, подстерегающих в жизни, о том, что служит источником для беспокойства. А они как раз сейчас собирают и такие данные — у меня там приятельница работает…
— Ну и? — заинтересовался Турецкий.
— Тебе правда интересно? — обрадовалась Ирина.
— Я же живой человек.
— Слава богу.
— Не иронизируй, — пожаловался Турецкий.
— Я совершенно серьезно сказала. Так вот, исследование показало, с одной стороны, консервативность нашего сознания: мы боимся, в общем, того же, чего боялись наши далекие предки, и кроме самих себя возлагаем надежды разве что на Бога. С другой стороны, общественное мнение рисует «картинку страхов», сильно отличающуюся от той, которую видит перед собой власть. Шестьдесят шесть процентов опрошенных утверждают: жить в России год от года все более опасно.
— Значит, опасно, — задумчиво протянул Турецкий. — А много их было, этих опрошенных?
— Не знаю. Не мало, надо полагать.
— Ну ладно, а конкретно чего люди боятся? Войны?
— Какой войны?! — удивилась жена. — Это наши родители и бабушки так заклинали лет пятьдесят: «Лишь бы не было войны!» — но акценты давно сменились. А сейчас больше всего боятся посягательств на жизнь и здоровье близких, потери ими здоровья, ну и смерти, конечно.
— Смерти близких или собственной смерти?
— Близких. Стереотип мышления понятен: несчастье может случиться с кем-то, но не со мной.
— Ага, то есть эгоисты-то мы, конечно, эгоисты, но за ближних все же боимся больше, чем за самих себя.
— Можно и так сказать. При этом половина считает, что жизнь в принципе, которая нас всех стрижет под общую гребенку, становится год от года все опаснее.
— А финансовый крах, потеря репутации, выпадение из социума? Стихийные бедствия, наконец? Экологические катастрофы?
— Гораздо, гораздо меньше!
— Может, этот опрос среди олигархов проводился? — не удержался Турецкий.
— Не думаю.
— Семь процентов вполне уверены в своем будущем, а пять — ничего не боятся ни сегодня, ни завтра, ни вообще!
Дзинь…
Это был странный звук. Супруги замолчали и посмотрели друг на друга.
Турецкий подумал: сейчас не хватает только фразы из голливудского фильма: «Дорогой, это то, что я думаю?» Но Ирина молчала, закрыв рот обеими ладонями. Турецкий повернулся влево и увидел отверстие в оконном стекле. Потом повернулся вправо — в стене, на уровне его головы, торчал кусочек свинца.
Ирина сидела в «мертвой зоне» — рядом со стеной, Александр Борисович — ровно напротив окна.
«Пуля, — подумал Турецкий отстраненно. — У меня в стене — пуля. Она предназначалась для меня. Но я ее не получил. В этот раз».
Турецкий встал и достал из буфета бутылку коньяка. Коньяк был молдавский, из старых запасов. Дешевый, но вполне приличный. Теперь такого уже не будет. Черт бы побрал этих политиков, санитарных врачей и прочих идиотов, которые запретили ввозить молдавский алкоголь… Господи, о чем я думаю?!
Он искоса глянул на жену. Она сидела в той же позе.
— Тебе налить? Ирина молча кивнула.
Вернувшись вечером, Турецкий попытался поцеловать жену, лежащую на диване без видимых занятий с телевизионным пультом в руке. Она слегка отстранилась:
— Ни к чему это. Вот скажи лучше, чего бы тебе сейчас по-настоящему хотелось? — спросила Ирина.
— Честно?
— Ну конечно.
— Не знаю… Хотя нет, знаю. Я бы хотел удрать в какую-нибудь южную страну. Завел бы себе маленький гаремчик. В Саудовскую Аравию какую-нибудь. — Турецкий испытующе глянул на жену. — Был бы тихо счастлив.
— Ну и глупо, — хладнокровно откликнулась Ирина.
— Почему?
— Потому что кончается на «у». Не был бы ты там счастлив.
— Интересно! Отчего ты в этом уверена?
— У них официальная религия — ваххабизм. Как бы ты там жил? Там от этого не отвертишься.
— Н-ну, — меланхолично протянул Турецкий. — Может, я бы стал мусульманином. У меня и фамилия подходящая.
— Ваххабитом? — прищурилась Нина.
— А что такого?
— Ничего особенного. Согласно этой ветви ислама только ваххабиты являются настоящими людьми, а все остальные либо должны перестать быть «неверными», либо должны быть уничтожены.
— Это в теории.
— Уверяю тебя, теория не сильно расходится с практикой. Внутри Саудовской Аравии царят те еще нравы. Последний официальный невольничий рынок был закрыт всего лишь лет пятьдесят назад. А публичное побивание неверных жен камнями, например, практикуется до сих пор. Некоторое время назад в Саудовской Аравии заживо сгорели несколько десятков учениц женской школы. У несчастных были все шансы спастись. Но прибывшая на место пожара религиозная полиция затолкала их обратно в горящее здание. Девочки выбегали с непокрытыми головами, а настоящая мусульманка должна предпочесть смерть подобному позору.
Турецкий потянулся за сигаретой.
— Что, перехотелось в жаркие страны? — насмешливо спросила Ирина.
— Да уже что-то не очень, — признался он.
— И какие теперь желания на повестке дня?
— Не скажу, — после паузы сообщил Турецкий, все-таки привлекая ее к себе.
Впрочем, Ирина не очень и сопротивлялась.
Через день после допроса в камере, где сидел Ларин, произошел взрыв. Взрыв был такой силы, что в стенах камеры образовались значительные пробоины. В соседней камере двое заключенных получили переломы. Сам Ларин погиб. Объяснить причину взрыва никто не смог.
Было проведено тщательное расследование, но оно ничего не дало. Никто не мог понять, как это случилось. Ларин сидел в одиночке. Кроме помощника генерального прокурора, посетителей у него не было. Прогулки проходили под строжайшим надзором. Раз в три дня у него в камере проводился обыск, каждый раз в разное время.
А. Б. Турецкий высказал абсурдную идею, что взрывное устройство находилось внутри заключенного.
См. роман Фридриха Незнанского «Поражающий агент».
Ознакомительная версия.
