– Отличное место для рыбалки, – сказал он и нажал на тормоз.
– Девяносто две тысячи, – быстро проговорила она, – верно? Надеюсь, вы со спидометром не мухлевали?
– Да нет, черт побери! Какая же вы подозрительная!
– Мне просто показалось, что мало. Это же типично мужская машина, а мужчины ездят много. Моя «Аскона» восемьдесят второго года, а пробег сто шестьдесят.
– Ну, тогда вам явно нужна новая машина. Ну что, посмотрим движок?
– Не видно же ничего!
– Не страшно, у меня фонарь.
Он заглушил мотор и вылез из машины. Эва собралась с силами и открыла дверцу – мощный порыв ветра чуть не вырвал ее из рук.
– Чертова погода!
– Просто осень. – Он поднял капот и зафиксировал крышку. – Сегодня вымыл мотор, честно скажу. А то бы вы ничего не увидели.
Эва встала рядом с ним и заглянула вниз. Все сияло.
– Господи! Сияет – просто как фамильное серебро.
– Ну, а я что говорил! – Он повернулся к ней и осклабился. Одного клыка во рту не хватало. – Отличная машина «Опель». Очень просто устроено, каждый сам может все починить.
– Возможно, но я сама этим заниматься не буду…
– Ну, ясное дело. У меня тут есть кое-какие детали, я вам прямо с ними продам, на случай, если что-то случится с машиной.
– А что вы себе вместо нее думаете покупать?
– Еще не решил, жутко хочется «БМВ». Посмотрим. Я помню про предложение, от которого не смогу отказаться.
Он снова нырнул в мотор, а Эва уставилась на его отвислый зад, обтянутый тесными джинсами; куртка задралась, между нею и ремнем обнажилась полоска кожи, белая и потная, как тесто.
– Помните, я говорил, что масло подтекает? Мне кажется, это здесь. Тут надо просто прокладку поменять, и все дела. Тридцать крон стоит, не больше. У меня наверняка дома где-то такая валяется.
Эва не отвечала. Она все смотрела и смотрела на его задницу, белую кожу и пряди светлых волос. На затылке волосы начали редеть. Она забыла, что надо отвечать. Вокруг было тихо, она слышала шум реки, ровный и успокаивающий. Бедняга шофер, думала она, наверняка все еще сидит в комнате для допросов. Ему уже надоел растворимый кофе, мучается из-за того, что у него нет алиби. Алиби у человека есть не всегда, а иногда бывает и такое, на которое лучше не ссылаться. Может, у него есть подружка, и если он ее втянет в это дело, то его брак рухнет, если он уже не рухнул из-за его ареста. И у соседей теперь сложится о нем совершенно определенное мнение, и внукам его надо будет придумать, что говорить соплякам в школе, когда пойдут слухи о том, что их дедушка, возможно, и есть тот, кто пришил шлюху на Торденшоллсгате. Не исключено, что у него слабое сердце, может, с ним инфаркт случился, и он умер прямо во время допроса! Или же у него вообще нет никакой подружки на стороне, он просто мечтал о ней, просто ездил по городу, чтобы побыть одному, ненадолго выбраться из дома. Останавливался у ларька, покупал себе сосиску, перекусывал или же просто гулял вдоль реки и дышал свежим воздухом. И ведь никто в это не поверит, потому что взрослые мужики, дедушки, не катаются по вечерам в машине без всякой цели, независимо от того, совершают ли они преступления на сексуальной почве или же у них есть любовница. Насчет ларька с сосисками – придумайте что-нибудь получше. Итак, в последний раз спрашиваем: «Когда вы были у Майи Дурбан?»
– Вот, смотрите. Фонарик.
Он снова выпрямился. И впихнул фонарь ей в руку. Она стояла и светила в траву.
– Или я могу посветить, а вы посмотрите.
– Нет, – выдавила она с трудом. – Не стоит. Все выглядит прекрасно. Я вам доверяю. Когда машину покупаешь, многое зависит от доверия.
– Мне кажется, будет лучше, если вы все-таки посмотрите. Все в идеальном состоянии, не все так много возятся с машиной, как я. И до меня у нее был только один владелец. И кроме меня на ней больше никто не ездил, у жены прав нет. Так что ваше предложение действительно должно быть хорошим, вот что я вам скажу. Мне хочется, чтобы вы все посмотрели, мне не хочется, чтобы вы потом ко мне притащились и стали бы плакаться.
– Ну, я же не совсем идиотка, – сказала она устало. – Что касается именно этой машины, то мне кажется, вам можно доверять.
– Можете биться об заклад. Но у женщин сегодня одно, завтра другое. Случается, что у них какие-то свои задние мысли, скажем так.
«Это он про нож», – подумала она. Он втянул сопли носом и продолжал: – Я должен быть уверен в том, что с вами можно иметь дело!
Она дрожала. Подняла фонарь и направила луч ему в лицо.
– Можно. Я заплачу, и я получу то, что мне нужно. Вам не кажется странным, что все можно купить за деньги?
– Вы мне еще ничего не предложили.
– Предложу после проверки в Союзе автомобилистов.
– Мне показалось, вы сказали, что доверяете мне?
– Только в том, что касается автомобиля.
Он фыркнул.
– Какого черта! Что вы имеете в виду?
– Сами догадайтесь.
Река поднималась, изгибалась дугой, бурлила, а потом падала снова.
Он недоверчиво покачал головой и еще раз исчез под капотом.
– Чертовы бабские штучки, – пробормотал он. – Приехать сюда, вытащить ни в чем не повинного парня из теплого гаража в эту проклятую погоду, и только для того, чтобы языком молоть!
– Ни в чем не повинного?
Эва почувствовала, как земля уходит у нее из-под ног. Она как бы увяла, ощутила вдруг невероятную усталость, ей даже пришлось опереться на машину. Она стояла слева, как раз у той штанги, которая поддерживала крышку капота.
– Я только имел в виду, – пробормотал он из глубины мотора, – что машина была нужна вам. И я приехал, как мы и договорились. И не понимаю, что это вас так разозлило, черт возьми!
– Разозлило? – ухватилась она за слово. – Вы называете это – разозлиться? Я видела вещи и похуже, когда люди совсем срывались с катушек из-за какой-то ерунды!
Он обернулся и подозрительно посмотрел на нее.
– Господи! Вы что, шизофреничка?
И снова исчез под крышкой капота.
Эва тяжело дышала и чувствовала, как ее охватывает невероятная ярость, она испытала даже облегчение от этого, ярость росла и росла, она была раскаленной, как поток лавы, она шла откуда-то из области живота, потом поднималась к груди, достигала рук, и она яростно замахала руками в темноте, почувствовала, что рука ударилась обо что-то, и услышала скребущий звук. Штанга, которая удерживала крышку капота, отцепилась. Тяжелая металлическая крышка со стуком упала. Его зад и ноги свисали на землю, остального видно не было.
Эва попятилась от машины и закричала. Из-под капота доносились какие-то звуки и страшные ругательства. Она с ужасом смотрела на капот машины, наверное, он очень тяжелый; вот он приподнялся, снова упал, а потом снова приподнялся. Сердце Эвы колотилось так, что, ей казалось, даже он это слышал. Она явно вывела его из себя, как и Майя в тот вечер, его слепая ярость сейчас направлена против нее, еще несколько секунд – и он высвободится и бросится на нее, обрушится на нее изо всех своих сил, поэтому она сделала несколько шагов вперед, нашла карман на ноге, сунула туда руку и нащупала нож. И вытащила его из чехла.
– Дьявол!
Он хотел выбраться, повернуться, но Эва подскочила к машине и налегла на крышку всем своим весом. Он дико закричал, крик его раздавался, как из банки.
– Что ты делаешь, сука?
– Теряю над собой контроль! – прокричала она.
– Ты спятила!
– Это ты спятил!
– Что тебе надо, черт побери?
Эва перевела дух и крикнула:
– Я хочу знать, почему Майя должна была умереть!
Наступила мертвая тишина. Он продолжал двигаться, но не мог высвободиться ни на сантиметр. Она слышала его дыхание, он дышал очень часто.
– Какого черта ты…
– Ах, тебе хочется это знать!
Она по-прежнему лежала на капоте, он уже не двигался больше, он сипел, как загнанная собака, лицо его было вдавлено в мотор.
– Я тебе сейчас все объясню, – промычал он. – Это был несчастный случай!
– Нет, ты врешь!
– У нее был нож, черт побери!
Внезапно он сделал резкий рывок, и крышка приподнялась. Эва соскользнула с нее и упала на траву, но продолжала держать нож обеими руками, она видела кулаки, которыми убили Майю, видела, как они сжимаются.
– И у меня тоже нож!
Она вскочила и снова бросилась к машине, он опять упал, сначала нож попал ему в бок, вошел удивительно легко, как в свежий хлеб. Он лежал под крышкой, как мышь, попавшая в ловушку. Она выдернула нож, по рукам ее заструилось что-то теплое, но он не заорал, только издал короткий и словно бы удивленный стон. Он хотел снова поднапрячься и высвободил одну руку, но тут его настиг второй удар – в поясницу, она почувствовала, что на этот раз нож встретил какое-то сопротивление, словно бы попал в кость, ей пришлось приложить усилие, чтобы вытащить его снова, и вот именно в этот момент у него подогнулись колени. Он сполз ниже на землю, хотя верхняя часть туловища по-прежнему оставалась под крышкой, но она уже не могла остановиться, потому что он все еще шевелился; она должна была остановить его, заставить его прекратить так отвратительно стонать. Через секунду она вошла в ритм, которому стал повиноваться нож, она продолжала раз за разом всаживать в него лезвие, попадая ему в спину и в бок, а иногда нож царапал обшивку машины, решетку, щиток; и, наконец, заметила, что он больше не двигается, но он по-прежнему висел на машине, он был похож на забитую свинью, на свиную тушу, висящую на крюке.
