Доктор Данко играл в «Висельника».
— Итак, — произнес он, обращаясь ко мне, — преуспевает ваш друг?
— Думаю, вы его слегка препарировали, — ответил я.
Он склонил голову набок, глядя на меня сквозь линзы немигающим взглядом и облизывая губы.
— Браво! — воскликнул доктор и потрепал меня по руке. — Мне кажется, вы по-настоящему не верите в то, что это случится с вами. Вероятно, цифра десять сумеет переубедить вас.
— Имеется ли там буква «и»? — спросил я, и он отшатнулся, точно его ноздрей коснулся запах моих давно не стиранных носков.
— Что ж, там есть даже две буквы «и». Но вы попытались догадаться без очереди, поэтому… — Доктор едва заметно пожал плечами.
— Можете засчитать это сержанту Доуксу как его ошибку, — любезно предложил я.
— Вижу, вы его недолюбливаете, — усмехнулся он и, помрачнев, добавил: — Но даже с учетом этого вы должны были бы больше бояться.
— Чего?
Это было бравадой, но скажите, как часто кому-либо доводится подтрунивать над настоящим злодеем? И пуля, похоже, угодила в цель. Доктор Данко долго молча смотрел на меня.
— Декстер, полагаю, настало время освободить для вас место. Помимо всего прочего, — сказал он, улыбнувшись, а маячившая за его спиной черная тень громогласно бросила вызов моему Темному Пассажиру, на что последний ответил грозным ревом.
Некоторое время мы молча таращились друг на друга. Данко первым не выдержал моего взгляда и отступил к столу, на котором в мирном отпаде пребывал сержант Доукс. А я, снова укрывшись в своем уютном уголке, стал размышлять о том, какое чудо должен совершить великий Декстер, чтобы избавиться от оков и спасти свою драгоценную жизнь.
Я, разумеется, знал, что Дебора и Чатски сейчас в пути, и это тревожило меня больше всего. Чтобы восстановить свое поврежденное мужское достоинство, Чатски может попытаться приковылять в дом на костыле, размахивая пистолетом в единственной руке. И даже если он позволит Деборе выступить в качестве подмоги, то та закована в мешающий движению гипсовый панцирь. Подобная спасательная команда вряд ли способна вселить надежду. Боюсь, мой маленький, уютный уголок в кухне вскоре будет переполнен. Мы все окажемся связанными, и помощи нам ждать уже не придется.
Несмотря на героическую попытку вести диалог, мой разум по-прежнему оставался затуманенным. На него все еще действовала субстанция, которой выпалил в меня доктор Данко из своего игрушечного пистолета. Итак, я один, крепко связан, и меня накачали наркотиками. Но в любой ситуации, если хорошенько поискать, можно отыскать нечто позитивное, и, немного подумав, я нашел этот позитив. На меня до сих пор не напали бешеные крысы.
Тито Пуэнте затянул новую мелодию. Она была гораздо нежнее, и я впал в философское расположение духа. Нам всем когда-нибудь предстоит покинуть этот мир. Но даже с учетом этого предназначенный мне способ ухода не входил в число моих приоритетов. Первым в списке стояло — уснуть и не проснуться. Все, что находилось после этого, казалось мне отвратительным.
Что я сумею увидеть, если умру? Я никак не мог заставить себя поверить в существование души, в рай, ад и прочую возвышенную чепуху. Более того, если допустить, что человеческие существа обладают душой, то возникает вопрос — имеется ли таковая у меня? Уверяю вас, души у меня нет. И как я могу ее иметь, будучи тем, что я есть? Немыслимо. Мне и без того достаточно трудно быть самим собой. А оставаться таким, какой я есть, имея душу, совесть и понимая, что тебе грозит какое-то существование после смерти, просто невыносимо.
Однако мысли, что я, такой единственный и неповторимый, уйду навсегда и не вернусь, навевали грусть. Это не только печально, но даже немного трагично. А не подумать ли о реинкарнации? Процесс, конечно, контролировать нельзя. Можно возродиться в виде навозного жука или чего-нибудь даже более скверного. Например, в виде такого же монстра, каким я являюсь сейчас. В мире не останется никого, кто станет меня оплакивать, если Дебс уйдет вместе со мной. Будучи законченным эгоистом, я надеялся, что покину этот мир чуть раньше ее. Поиски ответа на шараду затянулись, и настал момент положить всему этому конец. Возможно, что оно и к лучшему.
Тито затянул новую песню. На сей раз очень романтичную. Он пел «Люблю тебя», и я сразу вспомнил о Рите. Эта идиотка будет рыдать обо мне. Коди и Эстор тоже взгрустнут, пусть, как всегда, немного ущербно. Странно, в последнее время за мной тянется хвост эмоциональных привязанностей. Как это могло случиться? Ведь я уже думал примерно о том же, вися вниз головой под водой в перевернувшейся машине Деборы? Почему в последние дни я, потратив столько времени на то, чтобы умереть, так и не смог достойно завершить этот процесс? Однако теперь я знал точно, что в этом нет ничего особенного.
Услышав, как Данко забрякал лежащими на подносе инструментами, я повернул голову. Двигаться было по-прежнему тяжело, но я сумел поймать доктора в поле зрения. В его руке был большой шприц, а приближался он к Доуксу так, словно хотел, чтобы его видели и им восхищались.
— Просыпайся, Альберт, — весело произнес доктор и вонзил иглу в руку сержанта.
Вначале ничего не произошло, но затем Доукс дернулся, просыпаясь, и произвел в знак признательности серию стонов и хрипов. Доктор Данко, стоя над сержантом со шприцем наготове, явно наслаждался текущим моментом.
Со стороны входной двери донесся звук сильного удара. Данко обернулся и схватил свой пистолет для игры в пейнтбол как раз в тот момент, когда массивная фигура Кайла Чатски заполнила собой дверной проем. Как я и опасался, он опирался на костыль и держал пистолет в потной, дрожащей руке.
— Сукин ты сын… — начал он, но доктор Данко, решив не слушать речь Кайла, выстрелил.
И раз, и два, и три.
Челюсть у Чатски отвисла, он недоуменно взглянул на доктора и стал валиться на пол. Данко опустил пистолет.
За спиной Чатски стояла моя любимая сестренка Дебора. Такой прекрасной картины я никогда не видел. Мне особенно понравилось то, что в ее твердой правой руке находился пистолет «глок». Она не стала тратить время на то, чтобы потеть или обзывать Данко нехорошими словами. Сестричка просто сжала челюсти и два раза подряд выпалила в грудь доктора. Удар пуль оторвал его от пола и бросил на стол или, вернее, на отчаянно визжащего Доукса.
В помещении долго царила тишина, если не считать воплей неугомонного Тито Пуэнте. Затем Данко соскользнул со стола, а Дебора, опустившись на колени рядом с Чатски, проверила его пульс. Уложив героя в более удобную позу, она поцеловала его в лоб и взглянула на меня.
— Как ты, Декс? — поинтересовалась сестричка.
— Я буду в полном порядке, — ответил я, ощущая приятное головокружение, — если ты вырубишь эту ужасную музыку.
Она подошла к старой магнитоле и выдернула шнур из розетки. Наступила благостная тишина, и Дебора посмотрела на сержанта Доукса. Стараясь не выдать своих чувств, она произнесла:
— Сейчас мы тебя отсюда вывезем, Доукс. Все будет в полном порядке.
Сержант забулькал, и Дебора положила руку ему на плечо. Затем, резко развернувшись, приблизилась ко мне и, освобождая меня от пут, прошептала со слезами на глазах:
— Он в ужасном состоянии, Декс.
Когда Дебора сорвала остатки клейкой ленты с моих запястий, я, надо признаться, не испытывал сильных страданий в связи с состоянием сержанта. Не испытывал потому, что наконец освободился. Освободился от клейкой ленты, от доктора, от необходимости оказывать услуги и от самого сержанта Доукса.
Пока Дебора вызывала по рации наших друзей из полицейского управления, я с трудом встал и потянулся, чтобы размять мускулы. Затем подошел к столу, снедаемый любопытством. Протянув руку, я снял прикрепленный к краю столешницы листок бумаги. На листке давно мне знакомым тонким почерком доктора Данко было написано: «Предатель». Пять из девяти букв вычеркнуты.
Я посмотрел на Доукса. Он ответил мне взглядом широко открытых глаз, в которых я прочитал ненависть. Заявить о своей ненависти вслух ему уже никогда не удастся.
Теперь вы видите, что некоторые истории имеют по-настоящему счастливый конец.
Очень приятно наблюдать, как в тишине субтропического утра южной Флориды над неподвижной поверхностью воды встает солнце. А когда на противоположной от солнца стороне неба огромная желтая луна в это же время опускается за горизонт в океан, картина получается еще прекраснее. Луна, постепенно становясь серебристой, уступает небесный свод дневному светилу. Наблюдать за этим особенно приятно с точки, откуда не видно земли, находясь на палубе большой яхты и разминая затекшие от ночной работы шею и руки. Вы счастливы, завершив то, что вам так долго пришлось ждать.
Скоро я сойду в свой крошечный катер, который тащится на буксире позади нас, сброшу буксирный трос и поплыву в направлении, где спряталась луна. Я поплыву в свой спокойный дом к новой жизни человека, которому в ближайшее время предстоит бракосочетание. А взятая мной взаймы роскошная яхта «Скопа» тихим ходом двинется в противоположном направлении; в сторону острова Бимини, к Гольфстриму, к бездонной голубой реке, к счастью, протекающей через океан вблизи Майами. «Скопа» не сможет добраться до Бимини, и ей не удастся пересечь Гольфстрим. Задолго до того, как я сомкну глаза в своей койке, ее моторный отсек заполнится водой. Затем вода медленно затопит все судно, и оно, слегка качнувшись в последний раз на волне, скроется в бесконечных, кристально-прозрачных водах Гольфстрима.
